Роберт Хайнлайн - Луна – суровая хозяйка
– С рандитами я нашел бы общий язык. Разумный анархист верит, что такие понятия, как «государство», «общество», «правительство», в реальности не существуют. Они являются воплощением действий сознающих свою ответственность индивидуумов. Разумный анархист полагает, что перекладывать бремя ответственности, разделять и перераспределять ответственность вообще невозможно, ибо и ответственность, и вина, и стыд – все они существуют лишь внутри индивидуума и больше нигде. Однако, будучи разумным, анархист понимает, что далеко не все люди разделяют его взгляды, а потому старается приблизиться к совершенству в этом несовершенном мире. Понимая, что результаты его усилий будут далеки от совершенства, он не падает духом от сознания неизбежности ждущей его неудачи.
– Вот-вот! – воскликнул я. – «Далеки от совершенства». К этому я стремился всю свою жизнь!
– И добился своего, – откликнулась Вайо. – Профессор, все это красивые слова, не больше. Слишком много власти в руках индивидуумов… Представьте, например, что водородная бомба попадет в руки какой-нибудь безответственной личности…
– Так ведь самое главное в моей теории то, что каждая личность ответственна. За все. Если водородные бомбы существуют, а они таки существуют, их обязательно контролирует какой-то человек. В сфере морали такого понятия, как «государство», вообще нет. Есть только люди. Индивидуумы. И каждый несет ответственность за свои поступки.
– Кто еще хочет выпить? – спросил я.
Ничто так не способствует расходованию алкоголя, как политические дискуссии. Я заказал еще бутылку.
В споре я не участвовал. Не могу сказать, чтобы я так уж стенал «под железной пятой Администрации». Я надувал ее как мог, а в остальное время забывал о ее существовании. И, уж конечно, не помышлял, как ее уничтожить, ибо уничтожить ее невозможно. Иди своей дорогой, не суй нос не в свое дело, не лезь…
Правда, особой роскоши я тоже не знал. По земным стандартам мы были почти нищими. Импортом не пользовались, нам он не по карману. Сомневаюсь, чтобы тогда во всей Луне нашлась хоть одна автоматически закрывающаяся дверь. Даже скафандры, и те привозили с Терры, пока какой-то хитроумный китаеза, еще до моего рождения, не додумался, как собезьянничать их, а заодно упростить и улучшить. (Бросьте двух китаез в одно из наших «морей», и они разбогатеют, продавая друг другу камни, да при этом еще умудрятся вырастить по двенадцать детишек. А затем появится индус и начнет торговать в розницу тем, что скупит у китайцев оптом: загонит все ниже себестоимости, но с жирной прибылью. Так и живем помаленьку.) Роскошь мне приходилось видеть на Земле. Не стоит она того, чем они за нее платят. Я не имею в виду большую силу тяжести – там к ней привыкли; я говорю о всякой ерундистике. Сплошные kukai moa[21]. Если бы все это дерьмо собачье из одного только земного города вывезти в Луну, проблема удобрений у нас решилась бы на сотню лет вперед. Делай то. Не делай этого. Не выходи из строя. Где твоя квитанция об уплате налогов? Заполни бланк. Покажи лицензию. Принеси шесть копий. Здесь только выход. Нет правого поворота. Нет левого поворота. Встань в очередь и уплати штраф. Не забудь поставить печать. Сдохни – но сначала получи разрешение.
Вайо вцепилась в профа мертвой хваткой, уверенная в том, что ей известны все ответы. Но профа больше интересовали вопросы, чем ответы, и это ставило ее в тупик. Наконец она сказала:
– Профессор, я вас не понимаю. Я не настаиваю на слове «правительство». Я хочу только, чтобы вы четко сформулировали, какие ограничения свободы вы считаете необходимыми для обеспечения равных свобод для всех.
– Дорогая леди, я с радостью приму все ваши ограничения…
– Но вы же, по-моему, не терпите никаких ограничений?
– Верно. Но я приму любые ограничения, которые вам кажутся необходимыми для вашей свободы. Я-то свободен всегда, какими бы ограничениями меня ни окружали. Если я сочту их приемлемыми, я их стерплю. Если они покажутся мне обременительными, я их нарушу. Я свободен, ибо знаю, что только я один морально ответствен за все, что делаю.
– Вы подчинились бы закону, который принят, скажем, большинством народа?
– Скажите мне, что это за закон, дорогая леди, и я скажу вам, буду ли я ему подчиняться.
– Вы увиливаете! Каждый раз, когда я ставлю принципиальный вопрос, вы уходите от ответа…
Проф прижал руки к сердцу.
– Простите меня! Поверьте, прекраснейшая Вайоминг, более всего в мире я жажду угодить вам. Вы говорили о своем стремлении включить в единый фронт всех попутчиков. Достаточно вам того, что я хочу видеть Администрацию низвергнутой и готов отдать ради этого жизнь?
Вайо просияла.
– Конечно, достаточно! – Она несколько раз (очень нежно) ткнула его под ребро, обняла за шею и поцеловала в щеку. – Товарищ! Будем же друзьями!
– Ура! – завопил я. – Подать мне сюда… ик!.. Смотрителя, я его… ик!.. иквидирую.
Я был в восторге от своей идеи. Ничего удивительного – я не выспался и не привык много пить.
Проф наполнил стаканы до краев, поднял свой к потолку и торжественно объявил:
– Товарищи!.. Мы провозглашаем начало революции!
Это заявление бросило нас в объятия друг друга. Но я мигом протрезвел, как только проф уселся и произнес:
– Заседание чрезвычайного комитета Свободной Луны считаю открытым. Нам нужно разработать план действий.
Я всполошился:
– Постойте-ка, проф! Я на такие фокусы согласия не давал! Что за галиматья, какой еще «план действий»?
– Мы немедленно свергнем Администрацию, – ответил он ласково.
– Каким образом? Закидаете ее камнями?
– А это мы продумаем. Для того и разрабатывается план действий.
– Проф, вы меня знаете, – сказал я. – Если бы пинок под зад Администрации был нам по карману, я не стал бы торговаться о цене.
– «…наши жизни, наше достояние и наша священная честь…»[22]
– Чего-чего?
– Это цена, которую уже как-то раз пришлось платить за свободу.
– Что ж, я бы за ценой тоже не постоял. Но, когда я заключаю пари, мне нужен хоть какой-то шанс на выигрыш. Я говорил Вайо вчера, что не возражаю, если этот шанс будет совсем невелик…
– Ты сказал «один из десяти», Манни.
– Да, Вайо. Покажите мне шансы «за» и «против», и я ставлю на кон. Если вы можете их показать.
– Нет, Мануэль, не могу.
– Тогда к чему весь этот треп? Лично я не вижу ни единого шанса на победу.
– Я тоже, Мануэль. Но у нас с тобой разный подход к этому делу. Революция – это искусство, сам процесс творчества увлекает меня больше, чем конечная цель. Проигрыш меня не смущает – поражение может доставить не меньшее духовное наслаждение, чем победа.
