Тесс Герритсен - Игра с огнем (сборник)
Доктор Диана Роуз в жизни не менее привлекательна, чем на фотографии ее веб-сайта. Большие окна ее кабинета на пятом этаже выходят на реку Чарльз, но жалюзи опущены. Темные окна давят на меня неким подобием клаустрофобии, я словно заперта в белой коробке с белой мебелью, и если не произнесу правильных слов, если не докажу, что я в здравом уме, эта женщина запрет меня здесь навсегда.
Ее первые вопросы вполне безобидные. Где я родилась, где росла, каково мое общее физическое состояние. У нее зеленые глаза и безупречная кожа, а бледно-желтая шелковая блузка достаточно прозрачна, чтобы рассмотреть под ней очертания бюстгальтера. Я спрашиваю себя, отметил ли эти детали мой муж, сидя на той самой кушетке, на которой теперь сижу я. Голос у нее сладкий, словно мед, она умеет делать вид, будто ей действительно небезразлично мое здоровье, но я думаю, она – воровка. Она украла любовь моей дочери и преданность мужа. Когда сообщаю, что я профессиональный музыкант и получила степень в консерватории, мне кажется, ее губы презрительно кривятся. Она, видимо, не считает музыкантов настоящими профессионалами. Ее дипломы, сертификаты и грамоты в рамочках развешены по всей стене – документальное подтверждение того, что она выше любого музыкантишки.
– Значит, по вашему мнению, неприятности в семье начались, когда вы сыграли музыкальную вещицу под названием «Incendio», – говорит она. – Расскажите подробнее об этих нотах. Вы сказали, что приобрели их в Риме.
– В антикварном магазине, – подтверждаю я.
– А почему?
– Я коллекционирую ноты. Всегда ищу что-нибудь, чего не слышала прежде. Что-нибудь уникальное и красивое.
– И вы поняли, что вещь красива, просто посмотрев на ноты?
– Да. Читая ноты, я слышу музыку. Я решила, мы сможем сыграть эту вещь в моем квартете. Приехала домой и стала разучивать ее на скрипке. И вот тут Лили… – Я замолкаю. – Вот тогда она и стала другой.
– И вы убеждены: причина ее необычного поведения – «Incendio».
– Я слышу в «Incendio» что-то неправильное. Что-то темное и тревожное. В нем есть негативная энергия, и я ее почувствовала, когда играла вальс в первый раз. Я думаю, Лили почувствовала то же самое. И я думаю, она реагировала на музыку.
– И поэтому она вас поранила…
Доктор Роуз говорит с совершенно нейтральным выражением, но я слышу скептицизм в ее голосе. Я слышу его так же четко, как слышу фальшивую ноту, которая портит в остальном безупречное исполнение.
– …Из-за негативной энергии, содержащейся в музыке.
– Не знаю, как еще сказать, – энергия или нет, но что-то в «Incendio» не так.
Она кивает, словно понимая. Но конечно же, ничего она не понимает.
– И поэтому вы так часто звоните в Рим?
– Я хочу выяснить происхождение и историю «Incendio». Может быть, тогда удастся понять, почему Лили так реагирует на музыку. Я пыталась поговорить с человеком, который продал мне ноты, но он не отвечает на звонки. Его внучка несколько недель назад написала мне письмо, пообещала поспрашивать его, но с тех пор – ни слова.
Доктор Роуз набирает в грудь воздуха, меняет позу. Невербальный знак того, что она собирается изменить стратегию.
– Что вы чувствуете по отношению к дочери, миссис Ансделл? – тихо спрашивает она.
Этот вопрос заставляет меня задуматься, потому что я не уверена, как нужно ответить. Я помню, как мне улыбалась новорожденная Лили и как я тогда думала, будто этот миг всегда будет самым счастливым в моей жизни. Я помню ночь, когда у нее поднялась температура, помню, как я обезумела при мысли о том, что могу ее потерять. Потом я вспоминаю тот день, когда опустила глаза и увидела осколок у себя в ноге и услышала, как моя дочь напевает: «Мамочке сделать бо-бо. Мамочке сделать бо-бо».
– Миссис Ансделл?
– Я, конечно, ее люблю, – автоматически отвечаю я.
– Даже несмотря на то, что она напала на вас.
– Да.
– Даже несмотря на то, что она, кажется, стала другим ребенком.
– Да.
– У вас никогда не возникало желания сделать ей больно в ответ?
Я недоуменно смотрю на нее:
– Что?
– Такие чувства вполне обычны, – говорит она убедительным тоном. – Даже самая терпеливая мать иногда выходит из себя и шлепает или колотит ребенка.
– Я ее ни разу и пальцем не тронула. Я никогда не хотела причинить ей боль!
– А у вас никогда не возникало желания поранить себя?
Ах, как легко она ввернула свой вопросик. Я понимаю, куда такие вопросы могут нас привести.
– Почему вы спрашиваете?
– Вы получили две травмы. Ранение стеклом и ушибы в результате падения с лестницы.
– Не сама же я себе вонзила стекло в ногу! И не бросилась по собственному желанию с лестницы.
Она вздыхает, словно я слишком глупа и не в силах понять очевидное.
– Миссис Ансделл, никто не видел, как это случилось. Может, в вашей памяти сохранилось не совсем то, что было на самом деле?
– В моей памяти все сохранилось точно так, как я рассказываю.
– Я просто пытаюсь проанализировать ситуацию. У вас нет никаких оснований испытывать ко мне враждебность.
Неужели она слышит враждебность в моем голосе? Я набираю полную грудь воздуха, стараясь успокоиться, хотя у меня есть все основания испытывать к ней недобрые чувства. Мой брак под угрозой, дочь хочет меня покалечить, а передо мной сидит доктор Роуз, такая безмятежная и владеющая собой. Занятно, думаю я, ее частная жизнь такая же идеальная, как и ее образ? А вдруг она тайная пьяница, мелкая воровка или нимфоманка?
Или крадет мужей у других женщин.
– Слушайте, я не знаю, почему вообще разговариваю с вами, – замечаю я. – Думаю, мы обе просто попусту теряем время.
– Ваш муж беспокоится о вас, поэтому-то вы и здесь. Он сказал, вы похудели и плохо спите.
– Что он вам еще сказал?
– Что вы отдалились от дочери. И от него. Вы вроде бы заняты собой и, кажется, не слышите его слов. Вот почему я задаю вам такие вопросы. Вы слышите голоса?
– В каком смысле?
– Голоса у вас в голове? Голоса людей, которых нет рядом, но которые говорят, что вы должны делать? Может быть, покалечить себя?
– Вы спрашиваете, не психопатка ли я? – Я разражаюсь смехом. – Отвечаю не просто «нет», доктор Роуз. Категорически «нет»!
– Надеюсь, вы понимаете, я обязана задавать вам такие вопросы. Ваш муж обеспокоен состоянием дочери, а поскольку днем он работает, мы должны быть уверены, что она в безопасности, находясь вдвоем с вами дома.
Наконец-то мы добрались до истинной причины моего появления в кабинете психиатра. Они считают меня опасной для Лили. Считают чудовищем, детоубийцей, как мою мать, и защищают от меня Лили.
– Мне сказали, ваша дочь сейчас у вашей тетушки. Это временное решение, – говорит доктор Роуз. – Ваш муж хочет, чтобы его дочь вернулась домой, но он должен быть уверен: дома ей не угрожает опасность.
– Вы думаете, я не хочу, чтобы она вернулась? Я со дня ее рождения практически с ней не расставалась. Когда ее нет, мне кажется, нет какой-то части меня.
– Даже если вы хотите возвращения Лили, подумайте о случившемся. Вы опоздали на несколько часов, когда должны были забрать ее из детского сада, но даже не поняли этого. Вы верите, что ваша дочь склонна к насилию и хочет вас искалечить. Вы одержимы музыкальной вещицей, в которой, по вашему мнению, таится зло. – Она делает паузу. – И в вашей семье имели место случаи психоза.
Картину она нарисовала безусловно отвратительную. Любой, кто услышит такую безжалостную цепочку фактов, не сможет поспорить с выводами доктора Роуз. А потому ее следующие слова меня вовсе не удивляют:
– Прежде чем я уверюсь в том, что дома ваша дочь в безопасности, полагаю, вам потребуется еще одна экспертиза. Рекомендую наблюдение в стационаре. Близ Вустера есть прекрасная клиника, я уверена, вам там будет удобно. Отнеситесь к этому как к короткому отпуску. К возможности на время снять с плеч груз всех обязанностей и просто сосредоточиться на себе.
– Вы говорите о коротком отпуске – что вы имеете в виду под словом «короткий»?
– Я не могу назвать никаких сроков.
– Значит, речь идет о неделях. Даже месяцах.
– Все будет зависеть от вашего состояния.
– А кто его будет оценивать? Вы?
Моя реплика заставляет ее откинуться на спинку стула. «Пациент проявляет крайнюю враждебность» – вот такой будет запись в моей карте. Тем не менее подобная деталь добавит еще один красочный штрих к неприятному портрету Джулии Ансделл, сумасшедшей мамаши.
– Позвольте мне подчеркнуть, этот период абсолютно произволен, – говорит она. – Вы в любую минуту сможете покинуть клинику.
Она говорит так, словно у меня есть выбор и дальнейшее зависит исключительно от меня, но мы обе знаем: я в ловушке. Скажу «нет» – потеряю дочь и, весьма вероятно, мужа. На самом деле я уже потеряла обоих. У меня теперь осталась только моя свобода, и даже она целиком в руках доктора Роуз. Ей нужно лишь объявить, что я представляю опасность для себя и окружающих, и дверь психушки захлопнется.
