Айзек Азимов - Стальные пещеры
— Пожми её, Элайдж, пожми же! — сказала Глэдия, когда он замялся. — Смешно, если после прошлой ночи ты будешь стесняться и делать вид, будто не хочешь дотронуться даже до моей руки. Как видишь, я всё помню и ни о чём не жалею. Наоборот!
Бейли проделал необычную (для него) операцию — улыбнулся в ответ:
— Я тоже помню эту ночь, Глэдия, и тоже ни о чём не жалею. И хотел бы, чтобы она повторилась, но я пришёл проститься.
Её лицо омрачилось.
— Значит, ты возвращаешься на Землю! Но мои роботы всё время поддерживают прямую связь с роботами доктора Фастольфа, и они сказали мне, что всё прошло очень хорошо. Ведь ты и не мог потерпеть неудачи!
— Да, всё прошло удачно. Собственно говоря, доктор Фастольф одержал полную победу. Думаю, теперь никто не посмеет даже намекнуть, что он имел хоть какое-то отношение к гибели Джендера.
— Благодаря тому, что ты установил, Элайдж?
— По-видимому.
— Я так и знала! — В её голосе прозвучала гордость. — Я знала, что ты во всём разберешься, когда посоветовала вызвать тебя сюда… Но в таком случае почему же тебя сразу отсылают?
— Именно потому, что всё выяснилось. Если я задержусь, то, видимо, стану занозой под ногтями вершителей большой политики.
Глэдия посмотрела на него с некоторым недоумением, а потом с тем же недоумением сказала:
— Я не совсем поняла. Это что — земная идиома? Впрочем, неважно. Ты сумел установить, кто убил Джендера? Вот что важно.
Бейли обвёл взглядом комнату. В одной нише стоял Жискар, в другой — робот Глэдии. Она без труда истолковала его взгляд.
— Элайдж, да перестань же думать о присутствии роботов! Тебя же не стесняет присутствие стула или вон тех штор?
Бейли кивнул:
— Ну хорошо, Глэдия, мне жаль, мне страшно жаль, но я был вынужден упомянуть, что Джендер был твоим мужем.
Её глаза широко раскрылись, и он торопливо продолжал:
— У меня не оставалось другого выхода, но я гарантирую, это никак не скажется на твоём положении здесь.
Вкратце пересказав ей ход беседы с председателем, он закончил:
— Как видишь, Джендера никто не убивал. Гибель его была результатом случайности, хотя вероятность этой случайности скорее всего заметно увеличилась из-за того, чему он подвергался.
— А я даже не подозревала! — ахнула Глэдия. — Ничего не подозревала и оказалась пособницей Амадиро в его гнусном плане. И он виновен так же, как будто взял молот и ударил Джендера!
— Глэдия, — настойчиво сказал Бейли, — это несправедливо. Он не собирался причинить Джендеру вреда и делал то, что делал, ради блага Авроры, как он его понимает. И наказан он сполна. Потерпел сокрушительное поражение, все его планы рухнули, а Институт робопсихологии скоро признает руководство доктора Фастольфа. Ты не сумела бы придумать наказания страшнее, как бы ни старалась.
— Может быть… Мне надо подумать, — сказала она. — И ведь ещё остаётся Сантрикс Гремионис, смазливый лакейчик, которому поручили выманивать меня из дому! Теперь понятно, почему он так упорствовал и делал вид, будто надеется вопреки моим отказам. Ну, он, конечно, снова сюда явится, и я с таким наслаждением…
Бейли яростно затряс головой:
— Нет, Глэдия, ты ошибаешься. Я разговаривал с ним и могу тебя заверить, что он понятия не имел о том, что делалось у него за спиной. Всё происходило без его ведома, как и без твоего. Как раз наоборот: упорствовал он вовсе не потому, что тебя нужно было выманить из дому, но Амадиро ловко использовал его настойчивость. А настойчивым Гремиониса сделали его чувства к тебе. Его любовь, если на Авроре это слово означает то же, что на Земле.
— На Авроре оно означает балет. Джендер был робот, а ты — землянин. У аврорианцев всё по-иному…
— Об этом ты уже говорила. Но, Глэдия, от Джендера ты научилась принимать, а от меня (я только повторяю твои слова) ты научилась дарить. И если ты научилась радости, то ведь будет только честно в свою очередь научить ей кого-то. Гремионис так увлечен тобой, что будет учиться охотно. Он уже бросил вызов обычаям Авроры, продолжая упорствовать вопреки твоим отказам. Переступит он и через другие предрассудки. Ты можешь научить его брать и дарить и сама научишься, как брать у него и дарить ему.
Глэдия пристально посмотрела ему в глаза:
— Элайдж, ты стараешься избавиться от меня?
Бейли, помедлив, кивнул:
— Да, Глэдия, это так. Сейчас я больше всего на свете хочу счастья для тебя, как никогда ничего не хотел ни для себя, ни для Земли. Сам я счастья тебе дать не могу, но, если его тебе даст Гремионис, я буду счастлив… почти также счастлив, как если бы дар этот ты получила от меня. Глэдия, думаю, ты будешь изумлена, с какой поспешностью он откажется от балета, стоит тебе показать ему, как это сделать. Ну а тогда явятся и другие пасть к твоим ногам… И Гремионис, наверное, сумеет обучить многих женщин. Возможно, Глэдия, вдвоем с ним вы полностью революционизируете сексуальную жизнь на Авроре. Как-никак, в распоряжении у вас целые века!
Глэдия растерянно уставилась на него, но тут же засмеялась.
— Ты меня дразнишь! Нарочно говоришь глупости. Вот уж не ожидала такого от тебя, Элайдж. У тебя ведь лицо всегда ужасно серьёзное, даже торжественное. Иосафат! (Последнее слово она попыталась произнести низким баритоном на его манер.)
— Ну, может быть, я тебя чуточку и поддразнивал, но я действительно так думаю. Обещай, что не отнимешь у Гремиониса этой возможности.
Глэдия шагнула к нему, и он без колебаний обнял её. Она прижала палец к его губам, и он ответил ей поцелуем.
— Разве ты не предпочел бы оставить меня себе, Элайдж? — шепнула она нежно.
Он прошептал в ответ совсем тихо (не в силах ни на секунду забыть о роботах в нише):
— Да, Глэдия, да! Стыдно признаться, но в эту минуту я позволил бы Земле рассыпаться прахом, лишь бы ты стала моей. Но это невозможно. Через несколько часов я покину Аврору, а лететь со мной тебе нельзя. На Аврору меня вряд ли когда-нибудь ещё пустят, а ты не можешь посетить Землю. Я никогда больше тебя не увижу, Глэдия, но помнить буду всегда. Ещё три-четыре десятилетия, и я умру, а ты будешь всё такой же молодой — и, значит, нам всё равно пришлось бы проститься навсегда, даже если бы могли сбыться наши желания.
Глэдия положила голову ему на грудь:
— Ах, Элайдж! Ты дважды появлялся в моей жизни и оба раза — лишь на несколько часов. Дважды ты успевал сделать для меня так много и сразу прощался. В первый раз я только прикоснулась к твоему лицу, но как много это изменило! Второй раз я решилась на несравненно большее, и вновь это изменило так много! Я не забуду тебя, Элайдж, даже проживи я неисчислимые века!
