Стивен Бакстер - Лучшая зарубежная научная фантастика
Генри кое-как выдавил:
— Пожалуйста. Послушайте, все. Этому должно быть объяснение.
Но не успел он начать объяснение, как Эрин Басс из помощницы превратилась в саботажницу:
— Правильно, и я думаю, что нам надо высказаться по кругу в том же порядке и предложить свои объяснения. Но только кратко, чтобы другие не заскучали. Джон?
— Это может быть какой-то вирус, действующий на мозг, — сказал Клюге. — Заразный. Или какое-то вредное вещество в здании.
«Из-за которого у всех возникли совершенно одинаковые галлюцинации, а запертый сейф открылся?» — презрительно подумал Генри, и это презрение его успокоило. А спокойствие ему требовалось — все присутствующие упомянули, что почувствовали, как «энергия» в четверг днем началась в районе сердца, но никто, кроме Генри, не знал, что как раз в тот момент у Джима Пелтиера начался необъяснимый сердечный приступ, когда он избивал Керри.
Эрин сказала:
— То, что мы видим в этом мире, есть всего лишь майя, иллюзия постоянства, тогда как вся реальность — это постоянное движение и изменение. То, что здесь произошло, лежит за пределами мира интеллектуальных концепций и различий. Мы видим лишь проблески изменчивой природы реальности, подлинной недифференцированной «сущности», которая обычно приходит лишь с нирваной. Эти проблески неидеальны, но по каким-то причинам наша коллективная карма предоставляет их нам.
— Чушь все это, — раздраженно бросил Боб Донован, следующий в кругу. — У нас у всех какой-то мозговой вирус, как сказал Клюге, а сейф в офисе взломал какой-то наркоман. Копы сейчас это расследуют. Нам надо всем показаться врачу, да только они все равно ничего не смогут сделать, чтобы нас вылечить. А у тех, у кого была боль, Генри и Эвелин, болезнь проявилась сильнее.
Большинство высказавшихся далее повторили теорию о болезни мозга, некоторые с беспомощным скептицизмом, некоторые с явным облегчением из-за того, что найдено хоть какое-то объяснение.
— Это может быть началом болезни Альцгеймера, — медленно произнесла женщина.
— На все воля божья, — пожал плечами мужчина. Другой лишь покачал головой и отвел взгляд.
— Это и есть воля божья! — заявила Джина Мартинелли. — Наступил конец света, и нам дадены знамения, надо лишь прислушаться к ним! «И будете иметь скорбь дней десять. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни». И еще…
— Это может быть воля божья, Джина, — прервала ее Эвелин, не в силах более сдерживаться. — Но все равно это ужасно странно! Подумать только, я увидела в голове ожерелье ясно, как днем, и в тот же миг оно было украдено из сейфа! Я так полагаю, что это не бог, но и не дьявол, иначе ограбление удалось бы, понимаешь, о чем я? Уж дьявол-то знает, что делает. Нет, это было послание, согласна, но только от тех, кто уже ушел раньше нас. Мой дядя Нед постоянно мог видеть духов, они ему доверяли, помню, как-то раз мы все спустились к завтраку, а все чашки оказались перевернутыми, когда никого на кухне не было и дядя Нед сказал…
Генри перестал слушать. Духи. Бог. Восточный мистицизм. Вирусы. Альцгеймер. Ничто не укладывается в факты, ничто хотя бы чуть-чуть не соответствует законам вселенной. У этих людей логика на уровне термитов.
Эвелин бубнила еще какое-то время, но потом даже она заметила, что ее слушают невнимательно, с тоской, а то и во сне. Ирен Бромли тихонько похрапывала в кожаном кресле Генри.
— Генри? — сказала Эрин Басс.
Он посмотрел на них с безнадежностью. Он собирался описать им эксперимент с рассеиванием фотонов через две щели, чтобы объяснить — как только вы добавите в систему детекторы для определения путей, по которым пройдут лучи света, их путь становится предопределенным, даже если вы включите детектор уже после того, как частица вылетела. Он собирался подробно рассказать, как эти поразительные серии экспериментов изменили физику навсегда, поместив наблюдателя в базовые системы измерений реальности. Сознание было вплетено в саму ткань вселенной, и сознание казалось ему единственным способом связи этих чрезвычайно несопоставимых людей и чрезвычайных событий, которые с ними произошли.
Даже для него такое «объяснение» выглядело натянутым. Как осмеяли бы его Теллер или Фейнман! Все же, хотя оно и было лучше всякого другого, которое он здесь услышал сегодня утром, ему отчаянно не хотелось выставлять его перед этими не блистающими умом людьми — половина из них невежды, а вторая половина психи. Они просто-напросто отвергнут такое объяснение, и чего он добьется?
Но это собрание затеял он. И больше ему предложить нечего.
Запинаясь, он кое-как объяснил эксперимент с фотонами, пытаясь изложить физику как можно более ясно. На большинстве лиц читалось откровенное непонимание. Закончил он словами:
— Я не утверждаю, что происходит какое-то воздействие на реальность через групповое сознание. — Но разве это не именно то, что он подразумевал? — Я не верю в телекинез или прочую чушь. Если честно, то я не знаю, что происходит. Но что-то происходит.
Он ощутил себя полным дураком.
— Никто из вас ни черта не знает, — фыркнул Боб Донован. — Вот послушал я вас, так вы даже с фактами напутали. Я видел ожерелье Анны Черновой. Копы мне его вчера показали, когда задавали разные там вопросы. И нет там никаких сапфиров и рубинов, а всего лишь один бриллиантик. И ты дура, Эвелин, если думаешь, что твой припадок хоть с чем-то связан — и откуда нам знать, что у тебя якобы была какая-то боль «в ту самую секунду», когда взломали сейф? Это лишь твои слова.
— Так, по-твоему, я соврала? — воскликнула Эвелин. — Генри, скажи ему!
Сказать что? Вздрогнув, Генри лишь уставился на нее.
— А я не верю, что Генри Эрдман солгал насчет своей боли, — решительно произнес Джон Клюге, и Эвелин повернулась к нему.
— То есть, по-твоему, солгала я? Да кто вы вообще такой!?
Клюге начал объяснять ей, кто он такой: кроме всего прочего, бывший нотариус. Остальные принялись спорить. Эвелин заплакала, а Джина Мартинелли громко молилась. Эрин Басс встала и выскользнула за дверь. Другие потянулись следом. Оставшиеся яростно спорили, и их аргументы становились все более резкими, поскольку они не могли убедить соседей в своих теориях. В какой-то момент посреди этого гнева и презрения возле Генри появилась Керри. Ее милое лицо нахмурилось от изумления и беспокойства.
— Генри, да что здесь происходит? — спросила она высоким и напряженным голосом. — Я этот шум еще в коридоре услышала. О чем вы тут спорите?
— Ни о чем, — выдал он самый тупой из возможных ответов. Обычно молодые люди считают пожилых отдельным видом живых существ, таким же далеким от их забот, как трилобиты. Но Керри была иной. Она всегда обращалась с Генри как с обитателем того же мира, в котором жила сама, с такими же эмоциями, причудами, намерениями и поражениями. И сейчас он впервые увидел, как Керри смотрит на него одновременно и как на инопланетянина, и как на больного, и это поставило финальную точку в этом с треском провалившемся собрании.
