Георгий Кубанский - Мир приключений 1964
Почитай, три десятилетия горбился на палубе боцман Пит, разных диковин навидался и разных историй наслушался на своем веку, и русских тоже он видывал, потому что временами прибывали из Петербурга волонтеры в британский флот. Нет, не за тем присаживался он на койку к Дементию, чтобы скоротать тягучее госпитальное житьишко или чтоб утишить ноющую боль в сломанной ноге, — жаль было боцману злополучного россиянина. Занесло малого к черту на рога, поди придумай, как его избавить от проклятого капитана Хилдона.
И Дементий проникся симпатией к старичине, открывал наболевшую душу прокуренному ворчуну с морщинистым, оспой меченным лицом.
Недолго, однако, согревал Дементия старый Пит. Как-то наскочил сухопарый лекарь, покосился на боцмана рыбьим оком и велел убираться на все четыре стороны. Пит вытянул из-под койки сундучок, обитый медными полосами, простился с Дементием, помедлил, похмыкал да и был таков.
Ушел рябой боцман — Дементий вконец осиротел. “Эх, — думал, — не нынче-завтра вытолкнут в шею, и шагай, раб божий, на постылую “Бьюти”.
Вот уж годы будто бы цепью приковался Дементий к капитану Хилдону. Попутал нечистый повстречать этого Хилдона в Иерусалиме. Святые места, а вот н тебе, встретил дьявола. Ну раскумекал капитан, в чем беда-горе у Дементия, посулил помощь и таким, знаете ли, прикинулся обходительным, ласковым, что наш Дементий растаял. А капитан лисил: “Пойдем, брат, со мной, на верную дорогу выведу”. Пошли. И что же? Вывел-таки англичанин, чтоб ему пусто, вывел… на Красное море, где соленое марево, как луком, глаза ест.
На Красном море у Джемса Хилдона парусник был, двухмачтовый востроносый парусник, под названием “Бьюти”, — туда и угодил Дементий Цикулин. А капитан ухмылялся: здоровенный матрос, рослый, как констебль, а кулачищи, как у силачей в лондонском цирке Астли.
Определил англичанин рязанского мужика в собственное свое услужение, ко груди его тавро припечатал — распятого Христа с ангелочками — в знак, стало быть, принадлежности. А нрав у капитана был бешеный, и лупил он Дементия за малую, ну на волос, оплошность: и тростью по хребту вытягивал, и бутылкой мордовал, и бронзовым подсвечником охаживал. Уж на что был крутенек прежний Дементия барин, лов-цовский Пал Михалыч господин Ласунский, а и тот по сравнению с Хилдоном агнец смиренный.
Для чего, для какой надобности Джемс Хилдон в Иерусалим ко святым местам ездил, того Дементий не ведал. Но вот для чего да зачем востроносая его “Бьюти” по Красному морю шныряла — тому Дементий свидетелем: промышлял Хилдон неграми-невольниками, а при случае паломников доставлял с берегов Африки к берегам Аравийским, в Джидду, откуда уж рукой подать до Мекки.
В Джидде покусился Дементий на первый побег. Народу там сгустилось пропасть: шум, гам, пыль, зной. Отправились они с капитаном за покупками, Дементий затесался в толпу — и давай бог ноги. А бог и не дал! Изловили-таки Дементия, сунули беднягу в корабельный канатный ящик, в темень сырую сунули, и выпустили, когда уж “Бьюти” лётом летела.
Пролетела она, востроносая, мимо бурых африканских берегов, мимо островов коралловых, выпорхнула в Индийский океан, легла курсом на северо-восток.
Океан большой, и большое небо над ним, солнце катается от горизонта к горизонту, ночью звезды сеет щедрый сеятель. Однако какая в том радость Дементию? И какое, скажите, ему удовольствие, что уж очень хорош оказался город Бомбей?
Съехал как-то капитан на берег — не на тот, где Бомбей, не на островной, а на матерый, — прогуляться надумал и слугу Дементия в провожатые взял. Хорошо. Приехали. Полезли на какую-то гору. Гора лесом поросла, густым, пальмовым, душно там и парко. Ну ничего. Лезут. Капитан впереди, слуга — позади. Карабкаются. Дементий-то возьми да и приотстань. Дальше — больше, еще чуть и еще малость, а потом и задал лагаты.
Шесть дён в том лесу скитался Дементий, орехи щелкал и воду из ручья пил, как отшельник. На седьмой день изловили беглеца английские стражники.
В смердящей тюрьме отсидел он положенный законом срок, снова очутился за хозяином, и капитан, знамо дело, изрядно его поколотил.
Вскоре после того пошла “Бьюти” с купеческим морским караваном в город Маскат, что в Аравии, в Оманском заливе. На обратном пути из Маската в Бомбей свалила Дементия жестокая лихорадка, и уж как ни щунял его капитан Хилдон, а встать он не мог. И вот второй месяц лежит в Бомбейском флотском госпитале, а госпиталь все одно что тюрьма — стеной каменной обнесен, у ворот солдаты-караульщики, никуда не денешься.
2. ДОБРЯК ПИТ ПЫТАЕТСЯ ПОМОЧЬ
Вот и порт. Боцман поставил сундучок на мостовую, отер лоб и оглядел корабли, как цыган на конной ярмонке оглядывает лошадей. И при виде гавани старый морячина понял, до чего ж он, право, стосковался по корабельной, не единожды, признаться, клятой жизни, и мотив старинной песни “Вы, моряки Англии” сам собою зазвучал у него в ушах.
— Эй, висельник!
Капитан Гривс, веселый и бравый капитан Гривс, известный в британском флоте своими боевыми подвигами, стоял позади Пита, уперев руки в бока.
— Он самый, сэр, — осклабился Пит, прикладывая к шляпе два пальца.
— Ха! Пит, старый висельник Пит, давненько мы не видались! Какого черта валяешь дурака?
— Ищу места, сэр. Из госпиталя, сэр.
Гривс сложил руки на груди:
— “Королевский гриф”? А?
Старик шевельнул седыми бровями. Ответил!
— Согласен, сэр.
Дня два новый боцман 74-пушечного “Королевского грифа” грохотал по трапам и ругался с матросами, наводя порядок в судовом хозяйстве, в котором, как бы ни было оно налажено, опытный боцман завсегда отыщет упущения.
На третий день, несколько угомонившись, старик вспомнил Дементия Цикулина. Нда… У капитана Хилдона матросам что каторжникам на острове Норфолка. Нда… Замучает Хилдон малого, как пить дать, замучает. Вот ежели бы улизнуть Дементию из госпиталя… Ну, а потом? Что ж потом? Припрятать малого на “Грифе”? Однако капитан Гривс за это вряд ли похвалит, хоть и веселый, а шутки с ним плохи, да и как ни верти, а все они, капитаны-то, заодно.
Пит сидел в каютке, у свечи. Скос переборки переламывал его тень.
Нет, ничего не придумаешь. Придется россиянину горевать на “Бьюти”…
Старик забрался в подвесную койку и закрыл глаза. Спать, спать…
Но уснуть он не мог. Лежал и слушал, как в уголку с осторожной настойчивостью скреблась крыса… Жаль малого, очень жаль, в сыновья ведь годится…
Все дело в том и крылось, что Дементий старому морячине в сыновья годился. Уильям часто снился рябому боцману. Вот уж, считай, лет двадцать, как увязался сынок с китобоями и не вернулся. Наша жизнь на волнах, могила — на дне морском. Должно быть, ровесник Уильяму этот россиянин… Спать, спать…
