Георгий Кубанский - Мир приключений 1964
План Данила был несложен и сравнительно безопасен. Жесткий скафандр защищал от когтей “темного”, но пропускал излучения. Однако инъекция противолучевой сыворотки нейтрализовала вредоносное действие излучений на срок до трех минут. На эти три минуты человек в скафандре должен был стать живой приманкой и вступить в поединок с “темным”.
В шлюзовой Данилу помогали Ира и Чария. Они быстро облачили его в непроницаемый, твердый панцирь. На небе бледнел и гас свет розовой зари. Наконец исчез последний луч, и серое небо почернело. Наступила короткая ночь Мертвой планеты.
— Пора, — сказал Данил.
Ира, серьезная и бледная, прикоснулась к его шее тихо гудящим цилиндриком инъектора.
— Ой, — поморщился он, — щекочет… Ну, все!
Сухо щелкнул колпак шлема.
— Удачи тебе, Данил! — горячо воскликнул Чария.
Он шагнул в ночь. За спиной автоматически опустилась броневая дверь. Впереди подстерегало неведомое “темное”.
Уже через несколько секунд глаза Данила привыкли к неверному свету мерцающих розовых отсветов, и он увидел негостеприимную землю Мертвой планеты. Черные тени лежали неподвижно, не шевелясь. Сделав несколько шагов, нарочито шумных, он остановился и, до боли напрягая зрение, осмотрелся вокруг, но не заметил ничего подозрительного. Данил торопливо перевел рычажок слухового аппарата на максимальное усиление звуков. Затаил дыхание и прислушался… Ночь равнодушно молчала. Он снова двинулся вперед, чутко вслушиваясь в ночь и крепко сжимая рукоять тайдера… Под ноги попало что-то мягкое и упругое. Он вздрогнул, отскочил и нажал кнопку фонаря. Тусклый синий луч осветил истерзанную тушку землеройки… По спине прокатилась холодная волна. Так! “Оно” здесь. Где-то рядом притаилось чудовище. Сжалось, напряглось, приготовилось к прыжку. Молчание ночи стало угрожающим. Он снова остановился… Ничего! Только стук сердца… А время идет! Данил перехватил тайдер и быстрым движением вскинул левую руку. На циферблате светилась цифра “два”. Ого! Прошло целых две минуты. Осталась одна. Пора…
Мягкий толчок в грудь перебил мысли. Он непроизвольно изо всех сил сжал руки. В уши ударил пронзительный вопль. В нем почудились боль и страх. Данил невольно ослабил хватку. Упругое тело дернулось, шевельнулось и затихло. На Данила смотрели два пристальных пылающих глаза…
С бешено бьющимся сердцем Данил нажал носком ноги кнопку дверного автомата и шагнул в черный проем люка. Тяжелая дверь бесшумно опустилась, вспыхнул свет. Руки Данила разжались, и на пол спрыгнул огромный темно-серый… кот.
***— Кис-кис! — машинально позвала Ира и испуганно отпрянула. — Ой! Откуда ты взялся?
— Ну и ну! — протянул Чария.
— Ба-а! — хлопнул по лбу Клод. — Да ведь это Трофим! Трофим, Трофим!..
“Мяу”, — отозвался кот и потерся о ноги Клода.
— Ах ты шельмец! — Клод почесал ему за ухом.
— Может быть, ты все же откроешь секрет? — сказал Данил.
— Охотно! Все просто, как апельсин, — оживленно отозвался Клод. — Трофим — любимец Ласло. Он куда-то пропал, и они улетели, не найдя его. Ласло однажды запрашивал меня. Я ответил, что кота не видел, и позабыл об этом. Вот чудеса! Но как он выжил?
— А это уж я тебе скажу, — усмехнулся Данил. — Инстинкт — непогрешимый наставник. Трофим питался землеройками и отсиживался в их норах. В ночные часы бедняга Трофим спешил к людям. Прыгал на них, получая пинки, рвал скафандры и удирал. Но любовь к людям превозмогала боль пинков. Трофим добился своего… Вот вам и “темное”! Так, Трофимушка?
“Мрр… Мяу…” — подтвердил кот и вспрыгнул на колени к Данилу.
Юрий Давыдов. И ПОПАЛ ДЕМЕНТИЙ В ЧУЖИЕ
КРАЯ…
Заметки о забытых странствиях
1. ГОСПИТАЛЬ, С ТЮРЬМОЮ СХОЖИЙ
Кого тут только не было, подобралась компания — бродяги всех морей и океанов. Одного лихоманка трясет, другой скорбутом мается, третий в корчах: “Черти, — кричит, — брюхо рвут!” Дух в госпитале тяжелый, мухи жужжат, жара давит. Под вечер, однако, легчает, и чего-чего не вспомянут тогда больничные горемыки. Услышишь в палатах и об английских гаванях, и о рифе Бугенвиля, и о том, что китобоям к западу от мыса Фарвель в последние годы соваться было не к чему.
Но сколь бы ни числилось в Бомбейском флотском госпитале морских бродяг, где бы ни носили их прежде волны, ветер и судьбина, никто из них слыхом не слыхивал про деревеньку Ловцы, Зарайского уезда, про уездный город Рязань. Даже боцман Пит, позеленевший в морях, что рында, и тот божился: ни на одной карте, дескать, не сыщешь эти самые “Лоффци”.
А малый — чуть не замертво приволокли его с корабля “Бьюти” — бредил: “Ловцы… Рязань…” Вон он лежит пластом, глаза запали, волосы светлые, с рыжиной; на груди, под распахнутой рубахой, татуировка — распятый Христос, вокруг Христа ангелочки — воробушки. В горячке лежит малый, должно быть, отплавался…
Наскоро, без рачения, заглядывал в палату сухопарый медик. Пройдет, ни о чем не спрашивая, пихнет за щеку щепоть табаку и марш-марш к дверям. Поспешает сухопарый в клуб. В клубе капитаны собираются, вот уж где новостей наслушаешься. Что ни корабль из Европы — то и новости. Русские Париж заняли! Наполеон сослан! В Англии победу празднуют!
Что же до госпиталя, то там и без лекаря все идет своим ходом. Умершего сторожа молчком вынесут; кто заорет, того фельдшер по зубам хрястнет; а которые малость оправились, те в карты режутся, спор заведут до ножей; другие хвастают, кто где плавал, у кого где славная подружка… Лишь матрос с корабля капитана Хилдона безучастен. Лежит он у окна, а за окном индийское солнце плавит индийское небо; рослая пальма то дремлет, то вдруг быстро зашуршит на ветру, словно бы порох возгорелся. Совсем кручина заела матроса с корабля “Бьюти”. Да и по-английски изъяснялся он худо, вот и не встревал в разговоры бывший крепостной Дементий Цикулин. И никто особым вниманием его не одаривал, разве что боцман Пит присядет на край койки.
Почитай, три десятилетия горбился на палубе боцман Пит, разных диковин навидался и разных историй наслушался на своем веку, и русских тоже он видывал, потому что временами прибывали из Петербурга волонтеры в британский флот. Нет, не за тем присаживался он на койку к Дементию, чтобы скоротать тягучее госпитальное житьишко или чтоб утишить ноющую боль в сломанной ноге, — жаль было боцману злополучного россиянина. Занесло малого к черту на рога, поди придумай, как его избавить от проклятого капитана Хилдона.