Мюррей Лейнстер - Первый контакт
С появлением еще одного жалкого создания Джон Кингман стал еще отрешеннее, если это возможно. Он глядел в пространство, божественно равнодушный к этим ничтожным существам.
— Да? — заинтересовался Брейден.
— Даты его поступления нигде нет! — сказал клерк. — Вы же знаете, каждый год составляется полный список всех пациентов. Я и подумал: а что, если посмотреть, в каком году его имя впервые появилось в списках, и тогда уже искать документы именно за этот год. Но даже в списках двадцатилетней давности упоминается Джон Кингман!
— Ну тогда посмотрите списки тридцатилетней давности.
— Я… я уже посмотрел, — с трудом вымолвил клерк. — Он и тридцать лет назад был здесь.
— А сорок? — спросил Брейден.
Клерк сглотнул.
— Доктор Брейден, — с отчаянием в голосе сказал он. — Я обратился в архив, где хранятся документы начиная с тысяча восемьсот пятидесятого года. И… доктор, он и тогда числился в списке пациентов!
Брейден вскочил с травы и машинально отряхнулся.
— Глупости! — сказал он. — Это девяносто восемь лет назад!
Клерк совсем сник.
— Я знаю, доктор. Тут что-то не так! К регистратуре никогда не было никаких претензий. Я двадцать лет там работаю и…
— Я пойду и сам все посмотрю, — сказал доктор Брейден, — а вы пока позовите санитара, пусть отведет больного в палату.
— Х-хорошо, доктор, се… сейчас.
И тут Брейден увидел, что наконец-то Джон Кингман соблаговолил обратить на него внимание. В его взгляде читалось такое высокомерное снисхождение, которое привело бы в ярость кого угодно. Но врачи умеют воспринимать поведение больных как проявление симптомов их болезни, а не как что-то личное.
— Это просто смешно, — проворчал Брейден, обращаясь с пациентом (как подобает хорошему психиатру), как с совершенно нормальным человеком. — Не могли же вы провести здесь девяносто восемь лет!
Одна из шестипалых рук шевельнулась. Джон Кингман изобразил пальцами, что пишет. Брейден дал ему карандаш. Порылся в карманах и нашел клочок бумаги.
Отрешенно глядя вдаль, Джон Кингман даже не смотрел на то, что делают его руки. А они рисовали. Быстро, умело. Через несколько секунд он вернул бумагу и карандаш Брейдену и снова стал божественно безразличен к простым смертным. Но теперь на его лице витала слабая, едва заметная улыбка. Торжествующая и презрительная.
Брейден взглянул на рисунок. Это был какой-то чертеж: сложное переплетение линий, в центре — что-то непонятное неправильной формы. Это не было похоже на каракули сумасшедшего; хотя и загадочный, рисунок казался абсолютно разумным. В проявлениях большинства психиатрических заболеваний есть что-то по своей сути детское. Но этот случай был исключением. Да и чертеж этот казался смутно знакомым. Где-то, когда-то Брейден уже видел нечто подобное. Это не имело никакого отношения к психиатрии, но… Брейден сложил обрывок бумаги и спрятал в карман.
— Это не по моей части, Джон, — сказал он Джону Кингману. — Но я наведу справки. Думаю, что смогу быть вам чем-нибудь полезен.
Пришел санитар, и Джон Кингман позволил себя увести. Вернее, он величественно шествовал впереди санитара, небрежно уклоняясь от его прикосновения, как будто такие прикосновения являлись святотатством, которое санитар по своему невежеству не мог даже осознать.
Через полчаса вместе с клерком Брейден просмотрел все документы, начиная с самых ранних. Постепенно печатный текст сменялся рукописным, бумага становилась желтее. Но и в старых регистрационных журналах Восточно-Пенсильванского сумасшедшего дома (который в 1850 году стал Мидвилльской лечебницей для душевнобольных) на пожелтевших листах выцветшими чернилами каждый год упоминалось имя Джона Кингмана. Дважды Брейден наткнулся на примечание против имени Джона. Первое — в 1880 году. Кто-то из медицинского персонала (психиатров в те годы еще не существовало) написал: «Высокая температура». И больше ничего. А в 1853 году напротив имени Кингмана было аккуратно приписано: «У этого человека на каждой руке по шесть действующих пальцев».
Надпись была сделана девяносто пять лет тому назад.
Доктор Брейден посмотрел на взволнованного клерка. История пребывания Джона Кингмана в лечебнице не укладывалась ни в какие рамки. Клерк явно полагал, что это бросает тень на регистратуру, а возможно, и на его собственную репутацию. Он будет нервничать до тех пор, пока не найдется виновник ошибки — желательно кто-нибудь из его предшественников.
— Кто-то забыл написать пояснительную записку, — предположил доктор Брейден (хотя сам он в глубине души этому не верил). — Наверное, когда-то в лечебницу поступил неизвестный, и его записали, наобум назвав Джоном Кингманом. Со временем он умер, а имя Джон Кингман стало нарицательным. Им, вероятно, называли тех пациентов, личность которых невозможно было установить. Иногда очередной Джон Кингман умирал, его имя в тот же год присваивали очередному пациенту. Вот и все!
Облегченно вздохнув, клерк радостно пошел проверять эту гипотезу. Но Брейден в нее не верил. Еще в 1853 году кто-то отметил, что у Джона Кингмана на каждой руке по шесть действующих пальцев. Чтобы в одном и том же госпитале, хотя бы и на протяжении целого столетия, оказались два пациента с шестью действующими пальцами? Крайне маловероятно!
И Брейден отправился в больничный музей. Там хранились, но не выставлялись приспособления, которыми лечили душевнобольных в те годы, когда Мидвилльская лечебница только что была основана (в 1776 году). Это было старейшее заведение подобного рода в Соединенных Штатах, но думать о том, каким образом в те годы лечили пациентов (тогда их еще называли сумасшедшими), было неприятно.
Но записи тех лет сохранились. Переплеты из телячьей кожи, плотная глянцевая бумага, каллиграфический почерк. Доктор Брейден листал том за томом. Он обнаружил имя Джона Кингмана в списках за 1820 год, за 1801-й, за 1795-й. В списках 1785 года имя Джона Кингмана отсутствовало. Брейден нашел запись о его поступлении в лечебницу в книге за 1786 год. Двадцать первого мая 1786 года (через десять лет после основания Мидвилльской лечебницы; сто шестьдесят два года назад) — в книге была сделана следующая запись:
«Несчастному безумцу, поступившему сегодня, присвоено имя Джон Кингман, потому что он держится с подчеркнутым достоинством, буквально по-королевски. Его рост — 5 футов 8 дюймов. Он не говорит по-английски, ни на каком-либо другом языке, известном ученым людям в округе. На каждой руке у него по шесть пальцев, однако два лишних пальца правильной формы и нормально действуют. Доктор Санфорд отметил, что у него высокая температура. На левом плече — странного вида рисунок, который с точки зрения науки татуировкой не является. Его безумие состоит в том, что он считает себя настолько великим, что окружающих просто не замечает, так что если его не поместить в больницу, то он просто умрет с голоду. Однако трижды во время осмотра его врачами он властно протягивал руки за письменными принадлежностями и рисовал какие-то сложные, но, как все согласились, бессмысленные чертежи. Сумасшедшим его признала комиссия, состоявшая из докторов Санфорда, Смита, Хейла и Боуда». Молодой доктор Брейден перечитал запись во второй раз. Затем в третий. Он пригладил рукой волосы. Когда клерк вернулся и расстроенно сообщил, что за долгую историю лечебницы в ней никогда не умирал пациент по имени Джон Кингман, Брейден этому не удивился.
