Марианна Алферова - Золотая гора
В другом месте провожатый остановился и шепнул:
- Тихо ползи, тут три раза обваливалось.
И вправду, под ладонями чувствовалась рыхлая осыпь. Иванушкин поначалу испугался, а потом вспомнил, что все равно его недели через две прикопают, так что потеряет он всего ничего. Но страха эта мысль не убавила. Почему-то хотелось эти последние дни непременно дожить. Не то, чтобы ожидались особые радости, или какое-то дело оставалось незавершенным. Ничего этого у Иванушкина больше не было. Но все равно жить хотелось.
"А ведь эти несколько дней впереди для меня больше значат, чем вся прошлая жизнь.." - изумился Иванушкин.
Но додумать свою мысль он не успел, потому что провожатый велел ему затаиться и ждать, пока он выход проверит.
- Копатели дежурят, - сообщил мальчонка, возвращаясь. - В горе ночевать придется. Идем, у меня там потайное место имеется.
Они поползли вновь. Через час Иванушкин окончательно выбился из сил. Мальчишка всунул ему в зубы бутылочку, и Ив сосал ее как младенец. Отдышался, и вновь пополз.
Наконец очутились они в крошечной пещерке. Наверх вела врытая в гору железная труба: самодельная жмыховая вентиляция. На земле валялся старый ватник.
"Куда же я все-таки я дел картины? - подумал Иванушкин засыпая. Неужели сжег?"
И приснилось ему, что стоит он у топки крематория, и сует свои холсты в раскрытую светящуюся оранжевым пасть. И картины корчатся в топке, и слой масляной краски пузырится, сворачивается... и все...
Иванушкин проснулся весь мокрый от пота - мальчонка толкал его в бок. Они опять поползли по извилистым галереям Золотой горы.
- Долго еще? - время от времени спрашивал Иванушкин. - Я устал.
- Ползи, - рычал на него мальчишка.
Наконец они выбрались наружу посередине холма. Над их головами возвышался величественный хребет Больших помоек, под ними серел холм, а далее, опоясанный кольцом траншеи, сверкал яркой зеленью Сад. Через черную полосу траншеи был перекинут узенький мосток.
- Как здесь красиво! - вздохнул Иванушкин. - Почему я раньше не приходил сюда?.. Когда был художником...
- Идем, - Лео потянул его за собою. - Я проведу тебя через мост. Без проводника по нему не пройти, иначе огородники шлялись бы в сад почем зря и яблоки крали.
- Зачем я тебе? Ведь я уже почти ничто.
- Хозяйка велела тебя привести, - сказал Лео.
- А ты рисуешь? - спросил Иванушкин.
- Разумеется.
- Это хорошо, что рисуешь... я тоже рисовал... когда-то... Ты только моих ошибок не повторяй, ладно?
Лео презрительно хмыкнул:
- Я - Леонардо. И я - не ты. И жизнь у меня другая.
- Нет, Лео, - Иванушкин тяжело вздохнул. - В огородах жизнь всегда огородная. Разная, может быть. Но огородная.
- Огороды для меня ничто, - мальчик снисходительно рассмеялся. - Я их просто не замечаю. Пусть другие в грядках копаются. Это же смешно, когда есть другой мир: Консерва, Мена, Сад наконец. А вы, старики, к земле привязались, и эта земля вас пожрет.
- Как это? - не понял Иванушкин.
- Ты - жмых, тебе не надо ничего знать.
- Ты злой, Лео, - вздохнул Иванушкин. - Жмыхи по-разному ложатся в землю. Одни вслепую, а другие - все понимая. Я вот понять хочу.
- Ничего тебе не понять. И не старайся. Я тебе притчу расскажу. Мой батя держал кролика, а травы ему на зиму по канавам не рвал и пайкового хлеба жалел - на самогон лишки менял. Так кролик жрал собственное дерьмо. И кролик тоже стал трашем - так бизеры жмыхов называют, но ты этого наверняка не знаешь.
- И вы кролика съели...
- Нет! - зло выкрикнул Лео. - Он им не достался! Кролик уснул. Я принес его сюда, в Траншею и закопал. А теперь... - Лео замолчал на полуслове.
- А теперь?
- Нас Ядвига ждет.
Иванушкин хотел возразить, но не нашел слов. Невыносимая тоска охватила его. Ему хотелось думать и говорить, как Лео. Быть таким же свободным, равнодушным, уверенным в себе. Может быть, тогда бы он не пошел на мену...
- Стоять! - взревел холм позади них.
Ив оборотился. Мишка-Копатель спускался по тропинке, выставив вперед руку со здоровенным полицейским станнером. Солнечный свет яркой струей стекал по корпусу, и Иванушкин не мог оторвать от черного глазка станнера взгляда. Лео с силой дернул огородника за руку, но тот не мог сдвинуться с места. Копатель подошел и с наслаждением ударил Иванушкина по физиономии.
- Так ты и не понял простой вещи: от меня не убежишь! - рявкнул Мишка-Копатель.
Ив от удара почему-то не упал, а лишь качнулся, и кровь хлынула из носа.
- Ты это зря, - заметил он сочувственно, будто пожалел копателя за обязанность быть злобным и бить людей по лицу.
Мишка ударил Иванушкина снова, да с такой силой, что тот, нелепо взмахнув руками, кубарем покатился по склону. Копатель наклонился, глянул вниз... И тут почувствовал, что сам летит, получив подсечку. Холм неожиданно сделался необыкновенно крут, рукам не за что было зацепиться, и Мишаня скатился почти до самой Траншеи. Когда копатель вскочил на ноги, то увидел к своему изумлению, что беглецы благополучно бегут к мосту. Еще несколько минут, и их не догнать! И станнер копатель обронил, пока через голову кувыркался на склоне. Мишаня огляделся, пытаясь отыскать оружие. Но на солнце повсюду что-то блестело - где фольга, где битое стекло. А станнер исчез, будто растворился. Придется на своих двоих догонять беглецов. В обход за ними Копатель никак не успевал. Оставалось одно: бежать прямиком через Траншею. Тут же вспомнилась ему дурацкая сказка о проклятии жмыхов, и о ненависти прикопанных к копателям, но Мишаня всегда плевал на эти россказни, он сбежал вниз и бесстрашно ступил на черную землю. Тут же ноги его провалились по колено. Попытался выбраться, но в лицо брызнули комья сухой земли, и облепленный гнилой кожей кулак, вылетев наружу, аккуратно заехал копателю в глаз. И не увидел он, как поносного цвета аэрокар вынырнул из-за серого хребта и ринулся вниз в гаснущей воздушной струе. Напрасно спешили беглецы к мосту - боковые дверцы открылись, и мощные, будто механические, руки схватили Иванушкина и Лео. Ив тут же покорно исчез внутри машины, а мальчишка сопротивлялся изо все сил, извивался ужом, и чернушникам никак не удавалось затащить его внутрь. Машина начала угрожающе вращаться. Тогда они бросили Лео, и он упал метрах в ста от Траншеи. Леонардо тут же вскочил на ноги и бессильно замахал руками, глядя, как аэрокар растворяется в ярко-синем июньском небе.
Глава 18. ГОСПОДИН БЕТРЕЙ УДИВЛЕН
Мишка-Копатель шел впереди и освещал дорогу вечным фонарем. В тусклом свете немеркнущих сумерек без труда различались силуэты людей и черная лента Траншеи, но Мишаня смотрел лишь на то, что выхватывала полоса белого света. Бетрей шагал рядом, сосредоточенно глядя себе под ноги. Остальные копатели боязливо жались сзади. Мишаня остановился и махнул рукой:
