Юлий Буркин - Королева в изгнании
То, что она увидела там, сознание сумело объяснить не сразу. Да и то — с подсказки.
По полу, рыча и воя, катался огромный огненный ком.
— Запнулась о горящую паяльную лампу, и та взорвалась! — взволнованно выкрикнул спутник отца. — Тушить бесполезно…
Обезображенное обгорелое и еще горящее существо подползло к его ногам.
— Убей меня, убей, — с трудом разобрала Маша ее вой. Человек с фонарем растерянно отступил.
— Дайте сюда, — властно произнесла Маша и вырвала из его рук пистолет. Прицелилась, вытянув обе руки, и сделала три выстрела в упор.
Тело Шахини обмякло и затихло. Маша вернула пистолет ошарашенному хозяину и вернулась в "колбасный цех". Соня помогала отцу обыскивать стоящих у стены мужчин, разыскивая оружие. Второй человек с фонариком держал их под мушкой.
Машу трясло. Это было второе убийство, которое она совершила за последние дни. Да, она не могла винить себя в этом: в обоих случаях ее вынуждали обстоятельства. Но она чувствовала омерзение к себе и чисто физическую дурноту, хотя последнее, возможно, объяснялось чадом и вонью, заполнившими помещение.
Закружилась голова. Маша ухватилась за косяк, согнулась, и ее выполоскало на пол.
В комнате вспыхнул свет. Она выпрямилась. Только сейчас смогла разглядеть сопровождавших отца людей (второй уже протиснулся мимо нее внутрь). Обоим лет по двадцать пять, оба коротко острижены, широкие, явно качки. Один — в спортивном костюме и кожаной куртке, другой — в кожаном же плаще и черных джинсах.
За спиной Копченого и его сообщника застегнули наручники. Рты залепили пластырем. Гога пришел в сознание и даже смог идти, обняв одного из здоровяков.
Вышли в «холодильник». Там Маша увидела прикованных наручниками к крюкам для туш «Николая» и «алкаша». Так же победители поступили и со второй парой бандитов.
Все происходило быстро и в почти полной тишине. Только в этот момент молчание нарушила Маша:
— Я видела, как эти туши двигаются вверх. Им руки не вырвет?
— Нет, там желоб, — пояснил один из новых друзей, — он ниже человеческого роста. Просто, через пару часов они въедут на кухню вместо туш…
Через час Гога был отвезен домой, а Машу, Отца и Соню кормила счастливая и умирающая от любопытства Варвара Сергеевна.
Как выяснилось, двое сопровождавших Павла Ивановича когда-то были его студентами, а ныне — инструкторами школы милиции. Исчезновение Маши обозлило отца, но от решения помочь ей он не отступил. Вернувшись домой, твердо взвесил свои возможности и осознал, сколь они невелики. Действительно, Маше он был бы только обузой.
Вот тогда-то он и позвонил в школу милиции своим ученикам (их обоих зовут Сашами). Во-первых, он знал, что они всегда будут рады ему помочь и не станут болтать лишнего, во-вторых, у них есть оружие, и они прекрасно им владеют. В третьих, наконец, оба они держат руку на пульсе питерского криминального мира.
По телефону он не стал объяснять ничего, просто попросил приехать как можно быстрее по очень важному делу. Они появились у него через сорок минут и выслушали его возбужденный рассказ. А еще минут через двадцать, сделав несколько телефонных звонков, уже точно знали, где искать Шахиню…
Ела Маша через силу. Варвара Сергеевна приготовила гуляш, а после сегодняшних событий его вид, запах, а главное — сознание того, что это ЖАРЕНОЕ МЯСО, вызывали у ней легкую тошноту. За то Соня набросилась на еду как тигр: больше суток у нее не было во рту ни крошки. Только уничтожив все, что ей подкладывали, она кинулась к телефону и, позвонив маме, успокоила ее.
Когда она вернулась к столу, Маша сказала ей:
— Ну, вот и все, Соня. На этом все твои напасти закончились. Я была их причиной. Не знаю, простишь ли ты меня когда-нибудь, но я сделала все что могла.
Все примолкли.
— Ты теперь уедешь домой? — нарушила тишину Соня.
— Да. Завтра же.
— Как грустно. Я впервые в жизни нашла настоящего друга. Даже если ты так и не считаешь. — Она произнесла это как бы с легким вызовом.
— Я так считаю…
— И ты всегда — желанная гостья в этом доме, — вмешалась Варвара Сергеевна. — Ты похожа на Машу, а мы все ее так любим…
И все сидящие за столом некоторое время шмыгали носами и утирали глаза. Но вскоре ситуация из мелодраматической превратилась в комическую. Когда, просморкавшись, Павел Иванович жалобно спросил:
— Дочка, а я тебя что же, теперь всегда только ТАК видеть буду?..
И тут только Маша вспомнила о своей выходке и дала ему посыл на видимость.
4
Добравшись от аэропорта на тачке до города и проезжая через него к дому, Маша поймала себя на мысли, что на этот раз она вернулась сюда НАСОВСЕМ.
Последнее «приключение» еще раз подтвердило ее нынешнее, нажитое методом проб и ошибок понимание ценностей в человеческой жизни. Ни ее сверхъестественный дар, ни деньги не отвели от нее беду, даже наоборот, именно они чуть не стали причиной ее гибели. А спасли ее — любовь отца и его друзья. Любовь и дружба.
И каким-то косвенным образом это сознание заставляло ее предпочесть Москве и Питеру маленький провинциальный РОДНОЙ городок.
Был вечер, около десяти. Дома она появилась внезапно, без звонков и телеграмм, и они с матерью чуть не задушили друг друга в объятиях.
Мама сильно постарела со дня их последней встречи в Ленинграде. Даже как-то «усохла». Степан Рудольфович же — наоборот — расплылся еще сильнее, стал еще крикливее и, как показалось Маше, еще глупее.
Все время, пока мама собирала на стол, он громогласно сообщал о своей радости по поводу встречи с любимой падчерицей и о своих сожалениях по поводу ее для него невидимости. (В этом случае Маша решила не открывать, что научилась снимать свои чары.)
— Ох, и красавица, наверное, стала! Ох и красавица! — кричал Степан Рудольфович, прихлопывая в ладоши. И, потирая их, подмигивал жене: — Ну, это повод, повод! Тут уж никто не скажет, что это не повод!
Как ни странно, сейчас он вызывал у Маши некоторую симпатию. Наверное потому, что не был для нее не опасным, не авторитетным. Он был жалок, а жалость вызывает сострадание.
А вот с мамой ее детский контакт потерялся начисто. Маша не могла понять, кто из них изменился так, что взаимопонимание стало невозможным. Или они изменились обе? Но разговаривая, рассказывая о себе, она несколько раз ловила себя на ощущении, что общается с абсолютно чужим человеком.
В течении ужина в гостиной (бывшей машиной комнате) отчим почти в одиночку высосал бутылку водки и стал подначивать остальных к исполнению хором песни "Миллион алых роз". Не встретив горячей поддержки ни со стороны видимых, ни со стороны невидимых членов семьи, он обиделся, удалился в спальню, стал петь там в одиночку, но вскоре голос его уступил место мощному храпу.
