Дмитрий Изосимов - Метагалактика 1993 № 2
Михаил сел на солому, подтянул к себе кувшин и принялся за работу. Вмиг лепешки исчезли, словно их не было. Он прислушался к своим ощущениям. Ладно, сойдет. В конце концов он же пленник. Но вот что удивительно! Неужели среди этого стада животных, среди бессмысленных дикарей еще существует хоть что-то, которое может испытать жалость, просто нормально относиться к чужому? Страшно подумать, что из них в скором времени могут вырасти такие же скрюченные фигуры в балахонах, методично топчущие каждого охранника-горца? Ведь те тоже когда-то были детьми.
Внутри что-то возразило ему, что он, Михаил, никогда не поймет этих пещерников, потому что между ними гигантская разница в развитии и мышлении. Ведь это же аборигены, да, они дикари, что с них можно взять! Вспомни свое прошлое, Михаил, свою историю, свое начало.
Да, я знаю, что ты хочешь сказать. Что это первобытно-общинный строй, и все отсюда вытекающие последствия. Но я не согласен.
Ты этого не поймешь. Вы никогда не поймете друг друга.
Что же мне делать?
Воспринимай все так, как есть, и не мучай себя вопросами, на которые нет ответа.
Но я не могу так! Вот, передо мной окно. Загляни туда. Что ты сможешь увидеть?
Зачем эта злость? Тебе еще повезло. Тебя могли убить и выбросить в Великую Трясину на съедение брюхоногам. Но тут появился Гаан, и ты остался жив.
Что же мне, Гаана благодарить?
По крайней мере из-за него тебя не убили.
Опять ты за свое…
Время покажет.
Около двери послышались голоса. Михаил насторожился. С грохотом убрали засов, и в полосу света вошел Гаан все в том же черном халате с синей искрой, низко надвинутый клобук и мертвая фальшивая маска.
Он прикрыл дверь, обошел трубу с тусклой отраженной полосой света и сел рядом на хрустящую солому. Долго он молчал, теребил складки с синеватым отливом, потом взялся горстью за лицо и стащил маску.
— Ничего страшного не будет, если меня увидят без нее, — сказал он. — Просто им так легче меня воспринимать. Но тебе, конечно, все равно.
Михаил молчал. Разговор ему не нравился.
— Это я тебя велел отправить сюда. Ведь ты мой пленник… — Он горько усмехнулся потом снова стал серьезным. — Миша, я могу тебя отпустить. Ты не пленник. Если… — Он нерешительно помолчал. — Если ты про меня забудешь. Да скажи же ты что-нибудь!
— Что значит «ты про меня забудешь»? — спросил Михаил.
— Это значит, что если тебя подберет корабль… Всякое ведь случается… Ну в общем… Чтобы ты про меня не говорил. Никому.
На протяжении всего разговора он упрямо смотрел в одну точку на полу. Михаил посмотрел на него и понял, как глубоко несчастен этот человек. Это ведь надо же: верить столько лет, что делаешь что-то хорошее и полезное, что твой идеал вечен и высок, и вдруг приходит близкий, родной человек и так легко тебя опровергает. Конечно не до конца. Но остается ужасное смятение. Как будто внушил веру в Бога и тут же посвятил в кем-то когда-то выдуманные законы, из которых получается обратное.
— Я ничего не могу обещать, — начал Михаил, но Гаан раздраженно перебил:
— Скажи: да или нет?
— Не знаю.
— Это не ответ.
— Гаан, ну что я могу тебе говорить или тем более обещать? Ты ведь сам знаешь, что кто-нибудь тебя найдет. А если не тебя, так аборигенов. От этого никуда не денешься. Может быть ты не знаешь… Эта планета находится во внеочередном списке исследования. Вернее, она уже исследована. Материалы переданы в комиссию по гуманоидным отношениям, и где-нибудь через три года минимум тебя найдут.
— Не верю! — рявкнул Гаан.
— Хорошо, — сказал Михаил. — Но я был на корабле, который высаживался здесь, я ведь потерялся… Все-таки я больше тебя знаю…
Он снова посмотрел на Гаана и осекся. Давешняя тоска толстым слоем лежала на его лице. Он ничего не мог возразить.
— Есть один выход, — осторожно сказал Михаил. — Массовое психополе…
— Я много думал об этом, — неожиданно громко сказал Га-ан. — У меня даже есть установка. У меня есть передатчик. Достаточно одного экстренного импульса SOS, и корабль здесь будет через неделю.
Он нервно рассмеялся, вдруг встал и быстро вышел. Обреченно грохнул засов.
Михаила так и не отпустили. Медленно тянулись часы неизвестности. Свет за окном померк, и на поселок опустился теплый лесной вечер.
Михаил ненадолго заснул. Снились какие-то отрывочные воспоминания, вызывая цепь фантастических ассоциаций. То он смотрел в высокое голубое небо, и вдруг из него на Михаила проваливалась и замирала гигантская многокилометровая маска Гаана, то появлялся Октар, пинающий его, Михаила, и рассуждающий о смысле жизни. А потом приснился теплый уютный корабль, и как Михаил ходит по пустым коридорам, скользящим взглядом осматривая рубку с равнодушно моргающими огоньками, потом библиотеку, и все кого-то ищет, но не находит, а в корабле стоит ватная тишина…
В углу послышался шорох. Михаил подумал: «Мыши… Это просто мыши. Откуда на корабле мыши?» Шорох повторился. Окончательно проснувшись, Михаил увидел, как в слабо освещенном углу под бревном дергается и вылетает земля, огромный тесак Ярана вонзается в землю и выбрасывает рассыпчатый перегной. Потом послышались хриплые ругательства, из-под бревна высунулась чумазая физиономия Октара и тихо произнесла:
— Ну и темнотища тут у вас. Ничего не видно.
Михаил крепко схватил Октара за острые костлявые плечи, готовясь заорать от счастья, но Октар быстро прикрыл ему рот грязной ладошкой и прошептал:
— Не ори. А то вдвоем придется здесь куковать.
Он вылез из ямы и стал оживленно рассказывать, воровато оглядываясь.
— Мы тебя долго искали. Все болото просмотрели, думали, ты утонул. Но потом нашли твой… как это называется… стереобраслет и я сразу понял, что тебя схватили. Вот, держи. — Он нацепил Михаилу браслет на руку, щелкнул застежкой и продолжил: — Ну и вот. Мы следили за ними, видели, как тебя загнали в соломенную хижину. А потом тебя водили в большой прозрачный дом. Зачем?
— Там я разговаривал с их главным, — объяснил Михаил. — Он, оказывается, человек.
— Да ну! Вот это да! — Октар, как был на корточках, так и забегал от возбуждения по тесному промежутку между стенами, похожий на рослого паука, потом замер около Михаила, недоверчиво согнул правое треугольное ухо и спросил: — Человек, говоришь?
— Да.
Малыш встряхнул своей длинноволосой растрепанной гривой, и из волос полетели сухие листочки, веточки и сухая земля. Потом напрягся так, что мелко задрожали длинные уши, и шепотом поразился:
— Невероятно!
