Эдмунд Купер - «Если», 1996 № 03
Двух младших дочерей Фитзалана он не нашел. Их либо увезли, либо убили в другом месте. Самого сеньора Фитзалана Кирон обнаружил в одном из верхних коридоров. Он лежал рядом с дверью в спальню, в одной руке у него был меч, в другой кинжал, на груди, на белоснежной нижней рубашке алело красное пятно, а на лице застыло изумление.
В спальне, на огромной кровати, каких Кирон не видел ни разу в жизни, на изорванных и окровавленных шелковых простынях лежала жена сеньора.
Одежды ее были сорваны, и, судя по всему, ей пришлось пережить те же мучения, что и Элике.
Кирон больше не мог смотреть, у него даже не достало сил должным образом прикрыть мертвую. Он кинулся из комнаты, чувствуя, как тошнота поднимается из желудка и наполняет сухой рот.
Кирон начал думать. Разрушения были огромны, Арандель и замок опустели… Но не могли же погибнуть все? Многие, очевидно, успели бежать в предместья, где люди, в том числе его мать и отец, имели хорошую возможность спастись. Да, если повезет, он найдет многих, переживших эту безумную ночь. Он обязан разыскать их, разузнать о происшедшей трагедии и определить, что нужно делать.
По-прежнему не выпуская из руки меч, Кирон направился по темным переходам к выходу.
Вдруг он услышал стон. Кирон замер. Стон повторился, и он пошел на звук.
Он снова оказался в огромном зале. Недалеко от того места, где он нашел Элике, лежал чужеземец в диковинных одеждах. Весь живот его был залит кровью; видно, удар был хорош. Кирон удивился, как мог он его не заметить раньше.
Темнокожий чужеземец бешено вращал глазами и бормотал что-то на незнакомом языке. При этом руки его вытягивались, словно он молил о чем-то.
До Кирона вдруг дошло, что это вполне мог быть один из тех, кто надругался над Элике.
Мысль его обрадовала. По крайней мере, хоть кому-то можно отомстить.
Он поднял меч, пронзивший Элике.
— Пусть Лудд сжалится над тобой. От меня пощады не жди.
Он вонзал меч — раз, другой, третий…
С каждым ударом темнокожий издавал страшные хрипы. Потом испустил глубокий вздох и затих.
Кирон торжествовал: счет открыт. Потом, едва соображая, где он и что делает, Кирон выбрался из замка.
К его великому изумлению, стоял яркий солнечный день. В замке лежали замученные Элике и ее родители, на улицах Аранделя валялись трупы и тлели остатки строений… Кирон недоверчиво поднял голову и уставился в синее небо, заслонившись рукой от солнца. Оно ошиблось. В такой день не может быть приветливого света.
Он попытался сообразить, что же сейчас делать. Надо найти Жерарда и Кристен, найти хоть кого-нибудь живого. И узнать, что все-таки произошло.
Не выпуская меча, Кирон устало побрел в сторону предместья. Там, среди холмов, наверняка остались живые.
Ужасно хотелось пить. Горло пересохло, губы покрылись коркой. Не пройдя и пятидесяти шагов от замка, он издал отчаянный крик и повалился на землю.
Темнота опустилась на него среди солнечного дня. Он был рад ей. Темнота пришла как друг.
Кирону должно было исполниться восемнадцать, скоро совершеннолетие. Но за один этот день он повзрослел на несколько лет. Он повидал слишком много. Больше, чем может увидеть взрослый человек и сохранить при этом рассудок.
Тьма навалилась на него и защитила от безумия.
2
Шолто лил воду на его губы. Петрина держала голову. Кто-то пытался вытащить из руки меч, но пальцы не разжимались.
— Ну, мальчик, успокойся, — приговаривал Шолто. — Ты в безопасности. Я тащил тебя на спине, и при каждом шаге этот меч тыкал меня в ногу. Сейчас ты можешь его отпустить. Ты среди друзей.
Кирон сел, протер глаза, облизнул губы и попытался сообразить, где он и что происходит. Петрина поцеловала его, и он выпустил меч. Пальцы нестерпимо болели.
Кирон огляделся. Солнце по-прежнему стояло высоко. Вокруг, на лесной поляне, было много людей, знакомых и незнакомых. Родителей он не увидел.
— Мои отец и мать?
Это были его первые слова. Голоса он не услышал, с губ сорвался сипящий хрип, словно каркал древний старик. В легких еще остался дым, и Кирон тут же зашелся кашлем.
— Крепись, парень, — сказал Шолто. — Надо уметь переносить несчастья.
— Они мертвы?
— Да, мертвы… Твой отец успел рассчитаться. Рядом с ним мы нашли троих, которые убедились в его силе.
— А мать?
— Прости меня, сынок, — мягко произнес Шолто. — Есть вещи, для которых я не могу найти слов. Я простой человек. Прости меня. Моя жена тоже мертва, и разум мой помрачен… Твоя мать была незаурядной женщиной. Давай не будем больше об этом.
Кирон осмысливал сказанное. «Шолто прав, — тупо подумал он. — Лучше не расспрашивать».
— Поблагодари Лудда, что сам остался жив, — сказала Петрина.
— Элике Фитзалан убита, — промолвил Кирон.
— Меч, который ты держишь, я вытащил из ее живота.
Петрина поцеловала его еще раз.
— Да пребудет с ней Лудд. Она была прекрасна. Мне нечего делить с духом мисс Фитзалан.
— И кто же, — Кирон поднял голос, — кто уничтожил нас? Кто устроил ночную резню и бесчинство?
Странное лицо возникло перед ним.
— Господин, эти люди — разбойники, подонки и негодяи. Они пришли из Северной Африки. Опустошив берега Средиземноморья, они принялись за Европу.
Кирон вгляделся в худого человека с дикими глазами. Незнакомец был одет в лохмотья, сквозь которые виднелись кровавые раны.
— Откуда ты знаешь?
— Я приплыл с ними.
Кирон непроизвольно схватился за меч.
— Приплыл с ними? — Он вскочил на ноги. — Значит…
— Спокойно, мальчик, — остановил его Шолто.
— Не хотелось бы разбивать тебе голову. Этот незнакомец пришел как друг.
— Я приплыл не по доброй воле. Меня взяли в рабство.
— У них есть рабы? — изумился Кирон.
— И мужчины, и женщины, — мрачно подтвердил моряк. — Если раб силен и здоров, его кормят, а когда он заболевает или не может больше приносить пользу, его выкидывают за борт.
— Они не люди!
На лице незнакомца заиграла ледяная улыбка.
— Может, они и не люди, но они смертны! В прошедшем году у меня было мало радостей, но одну я запомню на всю жизнь. Двоим из них я намотал на шею цепи, которыми сковали мои руки и ноги. Я с удовольствием сорвал для этого собственную кожу.
Он вытянул вперед руки; запястья превратились в кровавое месиво. Кирон отвернулся.
— Я сам сбил с него цепи, — сказал Шолто. Придя в себя, Кирон повернулся к незнакомцу:
— Простите меня, сэр.
