Питер Бигль - «Если», 1996 № 07
Он овладел собой и не задал Ганнисону ни одного вопроса из тех, что вертелись у него на языке.
— Пойдем, — сказал он, — не то опоздаем.
Ганнисон вздрогнул, услышав его сдавленный голос.
— Вы подбросите меня? — спросил Норман уже спокойнее. — Я сегодня без машины.
— Разумеется, — отозвался Ганнисон.
Выключив свет, Норман на мгновение задержался в кабинете, чтобы Оглянуть в окно. На память ему пришли знаменитые слова.
Eppur si muove.
Глава 6
Тэнси едва успела убрать со стола остатки торопливого ужина, как раздался дверной звонок. К великому облегчению Нормана, Тэнси не стала придираться к его неуклюжему объяснению того, почему он явился домой так поздно. И вообще, в ее безмятежности в эти последние два дня чувствовалось что-то необычное. Раньше она была куда въедливей и любопытней. Впрочем, разве не он сам держал ее в неведении? Значит, надо только радоваться, что ее нервы потихоньку приходят в порядок.
— Милая! Мы не виделись с вами целую вечность! — воскликнула, обнимая Тэнси, миссис Карр. — Как вы поживаете? Ну?
Вопрос ее прозвучал излишне настойчиво; Норман отнес это на счет деланной хемпнелловской доброжелательности.
— Знаете, милочка, на улице мне в глаз попала соринка, — продолжала миссис Карр. — Там такой ветер!
— Ураганный, — сообщил математик, профессор Карр, испытывая наивное удовольствие оттого, что нашел подходящее слово. Невысокого роста, с румяными щеками и седой бородкой клинышком, он был рассеян и простодушен, как и полагается профессору колледжа. Он производил впечатление человека, который пребывает постоянно в специфическом раю трансцендентных и бесконечных чисел и иероглифов символической логики, умение обращаться с которыми принесло ему известность в национальных математических кругах. Пускай честь изобретения этих иероглифов принадлежит Расселу и Уайтхеду[2]; когда наступает пора разбираться в их головоломных сочетаниях, профессор Карр не знает себе равных!
— Как будто все, — проговорила миссис Карр, отнимая от глаза носовой платок Тэнси и несколько раз моргнув. Без очков лицо ее приобрело совершенно непривычное выражение. — А вот, должно быть, и остальные, — прибавила она, услышав звонок. — Ну не прелесть ли, что в Хемпнелле так ценят пунктуальность?!
Направляясь к двери, Норман на миг подумал, что снаружи кто-то вращает трещотку, но потом сообразил, что это всего-навсего ветер, который старается соответствовать определению, данному ему профессором Карром.
На пороге возвышалась Ивлин Соутелл. Полы черного пальто нещадно хлестали ее по ногам. Она пристально поглядела на Нормана.
— Впустите нас, не то мы влетим сами, — проговорила она, желая, видимо, пошутить, однако угрюмость, с какой была произнесена фраза, лишила шутку всякого веселья.
Войдя, миссис Соутелл устремилась к Тэнси. Харви следовал за ней по пятам.
— Моя дорогая, как поживаете? Где вы пропадали столько времени?
И снова Нормана поразила настойчивость расспросов. Уж не прослышала ли Ивлин Соутелл о причудах Тэнси и о недавнем кризисе? Впрочем, она всегда так заботилась о звучании своего голоса, что постоянно выделяла вовсе не то, чего требовали обстоятельства.
Усмотрев в холле толпу людей, Тотем испуганно мяукнул и шарахнулся в сторону. Раздался звонкий голос миссис Карр:
— О профессор Соутелл, нам очень понравилась ваша лекция о городском планировании. Вы такой молодец!
Соутелл от смущения зашаркал ногами.
«Кажется, на должность заведующего кафедрой появился новый претендент», — мелькнула у Нормана мысль.
Профессор Карр, едва поздоровавшись, направился к столикам для бриджа и теперь разглядывал карты.
— Я давно пытаюсь выразить процесс тасования математически, — сообщил он Норману, как только тот приблизился. — Считается, что здесь властвует случай, но это не так. — Он взял новую колоду и разложил столик. — Изготовители разбивают карты по мастям — тринадцать пик, тринадцать червей, и так далее. Предположим, я достигаю при тасовании совершенства — то есть разделяю колоду на равные части и сдаю карты одну за другой.
Он попробовал подкрепить слова делом, но у него ничего не вышло.
— Немного практики, и все получится, — уверил он добродушно. — Некоторые игроки добиваются потрясающих результатов. Но я веду речь об ином. Допустим, такое случится два раза подряд. Тогда, вне зависимости от того, как сняты карты, каждый игрок получил одну масть целиком — что, если исходить из законов вероятности, может произойти лишь однажды за сто пятьдесят восемь миллиардов сдач, причем эти цифры для единственной руки, а никак не для четырех.
Норман кивнул. Карр восторженно улыбнулся.
— Других примеров приводить не буду. Все сводится к следующему: то, Что мы неопределенно называем «случайностью», есть итог взаимодействия ряда вполне конкретных факторов — в основном, расклада карт и Привычных способов тасовать колоду, — вид у Карра был столь торжественный, словно он только что вывел базовое уравнение теории относительности. — Порой в сдачах нет ничего особенного, а порой они выкидывают номера — длинные масти, пропуски и тому подобное. Иногда карты упорно ложатся на север и юг, а иногда — на запад и восток. Везение? Случайность? Тысячу раз нет! Это — действие различных известных причин. Опытные игроки таким образом могут определить, у кого на руках ключевые карты. Они помнят, как сбрасывались карты при прошлой сдаче, как собирались вместе, они замечают, как перемешал их тасующий. И при следующем заходе они играют уже не вслепую! Все очень просто, просто до нелепости. Любой мало-мальски приличный игрок в бридж…
Мысли Нормана перескочили вдруг на предмет, имевший отдаленное отношение к рассуждениям Карра. А если распространить принцип профессора за пределы бриджа? А если предположить, что совпадения и прочие случайности отнюдь не случайны? Если допустить, что существуют люди, способные устраивать их по своему желанию? Нормана бросило в дрожь.
— Интересно, что могло задержать Ганнисонов? — проговорил профессор Карр. — Не сесть ли нам за стол? Быть может, мы успеем сыграть один роббер, — прибавил он с надеждой.
Звук дверного звонка положил конец его упованиям.
Ганнисон выглядел так, будто не успел проглотить за ужином последний кусок, а Хульда держалась неприветливее обычного.
— Мы торопились изо всех сил, — бросила она Норману, который распахнул перед ними дверь.
Подобно обеим ранее пришедшим женщинам, она тут же отвернулась от него и подступила с приветствиями и расспросами к Тэнси. Норман испытал неприятное ощущение, как и тогда, когда они, только-только обосновавшись в Хемпнелле, впервые принимали у себя коллег. Тэнси казалась ему беззащитной рядом с тремя другими профессорскими женами.
