Сергей Булыга - Окрайя (Черная сага - 3)
- А если, - спрашивала я, - ярл Айгаслав все же вернется?
- О! Если он вернется! Тогда я буду неустанно повторять, что он великий воин! А еще я скажу...
Но тут мой отец каждый раз замолкал и как я ни настаивала на продолжении разговора, он неизменно молчал. Так проходили дни, недели. Ярл Айгаслав не возвращался. А его человек, кормчий по имени Лузай, все слабел и слабел. Потом кормчий решил, что наступил его срок, и мы сошлись и стали его слушать. Кормчий долго рассказывал, рассказ его был поучителен. Однако мой отец не верил умирающему кормчему, но до поры молчал. Когда же кормчий стал рассказывать об огненном диргеме, отец не выдержал и стал обвинять его во лжи. Мало того, отец хотел его убить, а это было бы великою несправедливостью, и потому я была вынуждена признаться отцу в том, что огненный диргем действительно существует. Отец был поражен! После того, как мы остались вдвоем, он сказал:
- Если ярлу Айгаславу будет суждено вернуться, то первым делом я назову его самым великим воином из всех, кого я когда-либо знал, а потом... А потом я спрошу у него: "Ярл, а что ты мне ответишь на то, если я предложу тебе породниться со мной?"
Услыхав такие слова, я, наверное, очень сильно покраснела, потому что отец засмеялся и сказал:
- Мне кажется, что ты вполне одобряешь мой выбор. Не так ли, дочь моя?
Я не ответила, я не могла и слова вымолвить, а только утвердительно кивнула головой. А отец продолжал:
- И я принял такое решение вовсе не потому, что я жаден до денег или хочу отблагодарить Айгаслава за его столь щедрый подарок. Отнюдь! А просто мне кажется, что у него будут очень храбрые сыновья, и мне очень хотелось бы, чтоб эти сыновья были моими внуками!
- И я, - с жаром сказала я...
Да! Я тут кое-что ответила отцу, а после продолжила так:
- Но ярл нам говорил, что у него уже есть невеста, дочь руммалийского ярлиярла, а после он и мне еще рассказывал, что за ней дают очень большое приданое - пять руммалийских кораблей, доверху груженых золотом?
- Да, мой отец.
- А ее?
- Нет, мой отец. Да он, мне кажется, ее ни разу и не видел!
- Вот тебе и ответ. Но и это не все! Он преподнес тебе дары, он целовал тебя. И если после всего этого он явится обратно и не пожелает брать тебя в жены, то я незамедлительно отправлюсь к Аудольфу Законоговорителю и объявлю о тяжбе против Айгаслава!
А чтобы я не подумала, что это пустые слова, отец троекратно прикоснулся губами к лезвию обнаженного меча и призвал Винна в свидетели.
Но время шло, а Айгаслав не возвращался. Потом ушел и его кормчий. Я прекрасно понимала, что надежды на удачу нет почти что никакой, но все же отдала ему диргем. Кормчий исчез, диргем исчез. Акси сказал, что кормчему еще повезло - он рубит скалы молотом и, может быть, когда-нибудь и вырвется. А ведь его могло и просто в клочья разорвать - вот тогда бы его душа погибла навсегда.
А отец почернел и сказал:
- Это недобрый знак! Великий Винн не принял огненный диргем. Иначе говоря, он не желает нам помочь. И, значит, больше нам ярла не видеть!
А я сказала:
- Нет, это не так!
- Но почему?
- Потому что я верю в другое!
Отец хотел мне возразить... да передумал, промолчал - обнял меня и долго так держал. Я плакала. Отец меня не утешал. И это хорошо - иногда нужно плакать и плакать и плакать.
А ночью мне был сон: я видела, что ярл идет ко мне и улыбается. Я успокоилась.
Отец же с той поры, напротив, очень помрачнел. Потом он, как всегда, отправился в поход на морфов. Долго его не было! Когда же он вернулся и сказал, что возле Шапки Мира они оказались совершенно случайно, я промолчала, но была уверена: отец пришел туда, куда хотел прийти! Когда же он сказал, что бил мечом того, кто подошел к его костру и попросил поесть, я поняла, что мой отец прекрасно знал, кто перед ним - и мстил за Айгаслава! Я также поняла, что такое отцу не простится, и потому он очень скоро умрет. И он об этом знал. И говорил:
- Нам больше ждать нельзя. Ведь если я умру, а ты так и останешься незамужней, то Счастливый Фьорд достанется чужому человеку. Дочь моя, этого нельзя допустить! А посему ты должна немедленно выбрать себе жениха и, клянусь своим незапятнанным именем, я одобрю любой твой выбор, пусть даже ты назовешь того, с кем мы находимся в кровной вражде!
Я отвечала:
- Нет! - назавтра: - Нет! - напослезавтра: - Нет!
И еще говорила:
- Отец, он обязательно вернется! А если нет, и ты умрешь, и я буду одна, тогда зачем мне Фьорд?!
- Ах, так!
И он, собравши всех, объявил свою черную волю - лишил меня всего еще при своей жизни. Он, наверное, надеялся, что это меня напугает. Но я стояла на своем, я ждала Айгаслава. Шли дни, а он не возвращался. Отец со мной не разговаривал.
В тот день, когда впервые в этом году показалось солнце, отец был особенно хмур. На пиру он молчал. Когда пир кончился, отец переоделся в чистые одежды, лег, подозвал меня. Сказал:
- Я завидую Хальдеру. Когда он умирал, то знал, что после него остается сын - пусть и не родной, пусть и погубивший его, зато сын! А я умираю один. И все-таки...
Тут он снял с руки Хозяйское Запястье и сказал:
- Мои слова - это мои слова. Но кроме них есть еще и закон. И это очень мудро, ибо слова могут оказаться поспешными и необдуманными, а закон всегда прав. Так вот, согласно закону, ты еще в течение трех полных недель после моей смерти можешь передать это запястье тому, кого я пожелал бы видеть своим наследником. В последний раз спрашиваю тебя, дочь моя: кто будет твоим мужем?
- Айгаслав!
Отец долго молчал. Потом сказал:
- Никто не скажет, что я не любил тебя. Держи! - и отдал мне Запястье.
Запястье было теплое, тяжелое, в нем много золота и еще больше силы, и если кто-то, не имея на то права, наденет его на руку, то оно будет сжиматься и сжиматься до тех пор, пока рука не почернеет, помертвеет...
Отец велел:
- Свет погаси!
Я погасила. А потом спросила:
- Ты что, решил уйти?
- Да, - сказал он.
- Ты будешь говорить? Позвать их всех?
- Нет, - сказал он. - А знаешь, почему?
Я не ответила. Тогда он сам заговорил:
- Потому что я не желаю оказаться в Заветном Чертоге. Мне куда больше хотелось бы попасть к подземцам, ведь только там и можно встретить Айгаслава. И вот, встретив его, я бы сказал ему...
Но я уже заткнула уши! Зачем мне было слушать гневные слова? Отец и раньше был не очень-то воздержан на язык, а уж после того, как он попытался убить Винна, он стал совсем невыносим. Сегодня ночью он умрет, и что после него останется? Гнев? Брань? Нет, лучше я запомню только это: "Никто не скажет, что я не любил тебя!" И я сидела, ничего не слышала, ждала. Ждала. Ждала. От Винна не укрыться. И Винна не разжалобить. Почетно, если Винн приходит днем. Позорно, если Винн приходит ночью. А ночью он приходит так: вначале напускает сон - вот, как сейчас, - потом...
