Макс Эрлих - Секта
Это похоже на то, что в пропаганде называется «эффект бумеранга»: слишком сильное давление со стороны пропагандиста оборачивается со стороны объекта воздействия своей противоположностью. Мать блистательно преуспела в обучении милого дитяти послушанию, норме. Но норм много, а мать одна; а в чём она не преуспела, так это в обучении его любви. Норма сама по себе бездушна; и нормопослушность сына обернулась в один прекрасный день против самой же матери, её самое сделала жертвой механического бездушия. Воспитала машину — и оказалась у неё под колёсами…
Программист, раздавленный машиной, им же самим запрограммированной. Всё очень просто: машина взяла и сменила программу, благо другие программисты — вот они, под рукой. В школе, на улице, на пустыре, на танцплощадке, в дискотеке. Окажись неподалёку те же астароты, сидоны, вифании, эдомы, иерихоны, херонеи — и пришлось бы искать Дьявола, способного выцарапать заблудшую Душу из цепких лап Наставников.
От одного Программиста парнишка сбежал к другому.
Повесть Макса Эрлиха — произведение публицистическое. Публицистика — жанр страстного обличения. Публицист обязан чётко обозначить свои симпатии и антипатии, разделить мир на чёрное и белое, виновных и невинных.
Но Эрлих не просто публицист. Он — художник. И хорошая публицистика невольно оказывается во власти законов иного рода и порядка — законов искусства, изнутри расшатывающих и взламывающих чёрно-белый замысел публициста.
Кто-то (кажется, Шпенглер) писал, что автор — не единственный творец художественного произведения. Точнее, он — мать произведения, тогда как отец произведения — Бог. Произведение зачато в художнике Богом, и прокрустово ложе субъективного замысла, в которое тот без остатка пытается по наивности уложить своё чадо, неизбежно оказывается для него слишком узким. Аналогичным образом судил о механизме творчества Карл Густав Юнг, увидевший гениальность самых чистых им авторов — Гёте, Ницше, Шопенгауэра — в способности производить на свет тексты, не предусмотренные их сознательным намерением. И ещё решительнее высказался на сей счёт Михаил Бахтин: «Замысел всегда меньше создания (даже неудачного)».
Автор волен возлагать вину на того или иного персонажа, на ту или иную политическую силу или социальный институт, на лицо или группу лиц. Но искусство, проступающее в авторской строчке, склонно проявлять удивительную строптивость, и тогда, как сказал поэт,
…на мрачные созвездия
Оно слагает главную вину.
(Ф. Шиллер. Пролог к «Валленштейну»)
Макс Эрлих сделал всё для того, чтобы возложить главную вину за поруганные общественные идеалы, разрушенные семейные очаги, разбитые родительские сердца, за искалеченные судьбы сотен или даже тысяч молодых людей, отлученных от полноценной человеческой жизни и её полнокровных ценностей, — на мерзкую секту, на Наставников и Старцев, на её основателя предводителя, бесстыжего сластолюбца и беспримерного лицемера преподобного Бафорда Джо Ходжеса.
Однако секта — всего лишь одна из «звёзд» в мрачном созвездии, которое автор, повинуясь «императиву Бахтина», запечатлел на страницах повести. Это — один из трёх Программистов, ответственных за трагедию Джеффа Рида. Другие два — семья, его «первопрограммист», и «Дьявол» Джон Морс, психолог, одержимый жаждой «депрограммирования».
Секта — явление не просто антисоциальное. Это прежде всего антисемейное образование — враг и разрушитель семьи, объявляющий зачатие «во грехе» позором, а законный брак — беззаконием. Трудно сказать, в какой мере творческая фантазия преподобного Ходжеса и его соратников вдохновлялась антиутопией Олдоса Хаксли, однако твёрдое намерение покончить с «грубым живородящим размножением», забытым и стыдливо замалчиваемым в инкубаториях «дивного нового мира», ощущается в социальной программе Душ Господних с предельной яростью. Секта — это, собственно, и есть живое миниатюрное воплощение Мирового Государства, с его декларацией «общности, одинаковости и стабильности», жёсткой системой сословно-профессиональных ячеек и кодифицированным промискуитетом.
Но в той же мере, в какой секта является образованием антисемейным, точно в той же мере она является образованием семейным — в самом точном и, можно сказать, буквальном значении слова. Говоря на чужом языке, хоть и выученном назубок, невольно выговариваешь слова с особым старанием; по этому признаку безошибочно угадывают иностранца. По своему внутреннему устройству секта — старательное, прилежное, добросовестное подражание семье. До того добросовестное, что вновь поступивший в неё Ученик как бы переживает своё физическое рождение. Оттого-то и редеет у него растительность на лице, снижается мужская потенция. Он — младенец, младший брат, новорождённый. Обретающий, впрочем, в момент рождения (имитируемого в сидонах и астаротах муками Очищения) сонм старших сестёр и братьев, внимательных отцов, а также, если хотите, заботливых тётушек, дядюшек, мудрых дедов… И, как во всяком добропорядочном семействе, — главу семейного клана, солнцеподобного Основателя Рода.
Тем и опасна секта: сладкоголосый оборотень, заманивающий доверчивых детишек в заколдованный замок. Волк, пробравшийся к ягнятам в ладно пригнанной овечьей шкуре. Вызов, бросаемый обществу прямолинейным антисемейным бунтарством «балдеющих» подростков и организованной эмансипацией экзальтированных дам и девиц, в сравнении с этим, надо признать, всего-навсего безобидный детский лепет. Секта сильна тем, что семье в качестве конкурентоспособной альтернативы она противопоставляет семью. Семейным ценностям — семейные, семейной организации — семейную же… Но с фирменным «знаком качества».
Важно отметить, что Бафорд Джо Ходжес ничего особенного не придумывал и не изобретал. Он просто ловко и, можно сказать, квалифицированно воспользовался разрушительной антисемейной механикой, разработанной, апробированной и отлаженной его многочисленными собратьями и предшественниками. Всего лишь прилежный продолжатель традиции, но уж никак не её зачинатель.
Точно так же не выдумывал и не изобретал преподобный Ходжес свои методы «программирования». Секта и здесь отнюдь не уникальна.
Но самый мрачный парадокс заключается в том, что методы эти, точно так же, как и ценностно-символическое оформление секты, заимствованы все из того же источника — из разрушаемой ею семьи. Семью и здесь бьют её же оружием.
От чего бежит в «секту» Джефф Рид? Он сам объясняет это с исчерпывающей полнотой и яростью: «Родители всё время ссорятся. Они не любят друг друга. Маму интересует только бридж и вечера в дамском клубе, а отца — только деньги. Деньги, деньги и деньги. Мы с ним всё время ссорились… — он хотел, чтобы я стал таким же, как он. Чтобы учился в том же колледже и делал всю жизнь то же, что и он…»
