Роджер Желязны - Князь Света (сборник)
— Я насчитал семь, — отвечал князь. — Насколько я понимаю, здесь проживает десять Хозяев. Где трое остальных?
— Они в данный момент на приеме в трех читальных залах Махаратхи. Что тебе нужно от нас?
— Ты здесь за старшего?
— Только Великое Колесо Закона здесь за старшего.
— Не ты ли старший представитель Великого Колеса внутри этих стен?
— Да, я.
— Очень хорошо. Я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз — вон там, — сказал князь, указав рукой на Черные Палаты.
— Это невозможно!
Князь выбил трубку о каблук, выскреб остатки табака кончиком своего кинжала и спрятал ее обратно в кисет. Потом он выпрямился в своем седле, сжимая в левой руке рог. Его взгляд встретился с глазами Хозяина.
— Ты абсолютно уверен в этом? — спросил он.
Рот хозяина, крохотный и яркий, искривился, артикулируя так и не произнесенные слова.
— Как скажешь, — согласился наконец он. — Пропустите меня!
Он спустился сквозь ряды воинов и остановился перед белой кобылой.
Князь ударами колен развернул ее в направлении темных Палат.
— Держать позицию! — приказал Хозяин.
— То же самое, — сказал князь своим людям. Вдвоем они пересекли двор, и князь спешился перед Палатами.
— Ты должен мне тело, — вкрадчиво промолвил он.
— О чем это ты? — сказал Хозяин.
— Я — Князь Сиддхартха из Капила, Бич Демонов.
— Сиддхартху мы уже обслужили, — был ответ.
— Ты так считаешь, — сказал князь. — Обслужили, сделав по приказу Брахмы эпилептиком. Однако это не так. Человек, которого вы обработали сегодня, — всего лишь невольный самозванец. Я — настоящий Сиддхартха, о безымянный жрец, и я пришел потребовать свое тело — сильное, без изъяну, без скрытого порока. И ты послужишь мне в этом. Послужишь вольно или невольно — но послужишь.
— Ты так считаешь?
— Я так считаю, — подтвердил князь.
— Вперед! — закричал Хозяин и взмахнул своим посохом, целясь князю в голову.
Князь увернулся от удара и отступил назад, обнажая свой клинок. Дважды он парировал им удары посоха. Но на третий раз тот попал, и хотя посох только скользнул ему по плечу, этого хватило, чтобы потрясти князя. Он кружил вокруг белой кобылы, укрываясь за нею от Хозяина. Увертываясь, прячась за нею, он поднес ко рту рог и протрубил три раза. Звуки рога на миг покрыли звон, лязг и крики ожесточенной схватки, разгоревшейся на дворцовой лестнице. С трудом переведя дух, князь обернулся и едва успел отразить удар, который, без сомнения, размозжил бы ему череп.
— В писании сказано, — захлебываясь, выдавил из себя Хозяин, — что тот, кто отдает приказания, не обладая должной силой, чтобы заставить их выполнить, — глупец.
— Еще десять лет назад, — с трудом выдохнул князь, — ты бы ни за что не дотронулся до меня своим посохом.
И он с ожесточением принялся наносить удары, целя в посох, стремясь разрубить, расщепить его, но соперник все время ухитрялся отвести острие его клинка, и хотя вскоре на посохе было полно зарубок, а местами князь даже снял с него стружку, в целом он не пострадал и по-прежнему являл в руках Хозяина достаточно грозное оружие.
Вдруг среди этой сечи Хозяин просто, как палкой, огрел князя посохом наискосок по левому боку, и тот почувствовал, как у него внутри треснули ребра… Он повалился на землю.
Нет худа без добра: когда князь падал, клинок выпал у него из руки и полоснул Хозяина по ногам чуть пониже колен; тот, завопив, рухнул как подкошенный.
— Мы почти на равных, — выдохнул князь. — Мой возраст против твоего жира…
И он с трудом вытащил, даже и не пытаясь подняться, свой кинжал; твердо сжать его в руке было ему не под силу.
Он оперся локтем о землю. Хозяин со слезами на глазах попытался было подняться, но тут же снова упал на колени.
И тут до них донесся стук множества подков.
— Я не глупец, — сказал князь. — И теперь я обладаю должной силой, чтобы заставить выполнить мои приказания.
— Что происходит?
— Прибыли остальные мои копьеносцы. Если бы я сразу вступил сюда со всеми своими силами, вы бы попрятались по щелям, как гекконы в груде валежника; нам бы потребовались тогда, может быть, дни и дни, чтобы обшарить ваш дворец и выкурить вас из укромных уголков. Ну а теперь ты лежишь словно у меня на ладони.
Хозяин поднял свой посох.
Князь отвел назад руку с кинжалом.
— Опусти его, — сказал он, — или я метну кинжал. Не знаю, попаду я или промахнусь, но вполне могу попасть. Ну так что, ты не побоишься сыграть, когда ставкой будет подлинная смерть, а?
Хозяин опустил свой посох.
— Подлинную смерть познаешь ты, — сказал Хозяин, — когда служители Кармы скормят псам тела твоих всадников.
Князь закашлялся и безо всякого интереса поглядел на свою кровавую слюну.
— Ну а пока обсудим политику? — предложил он.
Когда стихли звуки битвы, первым к ним приблизился Стрейк — высокий, пропыленный, в волосах у него запеклось почти столько же крови, как и на лезвии меча, — его недоверчиво обнюхала белая кобыла. Он отдал князю честь и сказал:
— Готово.
— Слышишь, Хозяин Кармы? — спросил князь. — Твои служители — вот истинная пища для псов.
Хозяин не отвечал.
— Обслужишь меня сейчас, и я сохраню тебе жизнь, — сказал князь. — Откажешься, и я лишу тебя ее.
— Обслужу, — сказал Хозяин.
— Стрейк, — распорядился князь, — пошли двоих обратно в город; одного — за Нарадой, другого — на улицу Ткачей за Яннавегом-парусинником. Из трех копейщиков у Хауканы пусть остается только один — постережет до заката Шана Ирабекского, а потом свяжет его и оставит там, а сам догоняет нас.
Стрейк улыбнулся и отсалютовал князю.
— А сейчас пришли людей, чтобы перенести меня внутрь палат и проследить за Хозяином.
Свое старое тело он сжег вместе со всеми остальными. Служители Кармы пали в бою все до одного. Из семи безымянных Хозяев в живых остался только толстяк. Банк спермы и яйцеклеток, резервуары для выращивания и камеры для готовых тел увезти было невозможно, зато само оборудование для переноса было демонтировано и погружено на лошадей, лишившихся в битве своих всадников. Юный князь, восседая на белой кобыле, смотрел, как челюсти пламени смыкались на телах павших. Восемь погребальных костров пылало на фоне предрассветного неба. Тот, который был парусных дел мастером, посмотрел на ближайший к воротам костер; его зажгли последним, и только сейчас языки пламени добрались до верха, где покоилась громадная туша, облаченная в черное одеяние с желтым кругом на груди. Когда пламя коснулось его и одежда начала дымиться, собака, забившаяся с поджатым хвостом под кусты в обезображенном саду, подняла к небу морду и завыла, и вой ее был очень похож на плач.
