Роберт Хайнлайн - Марсианка Подкейн
Я ответила в том смысле, что они мне ни к чему – все равно потеряю.
– А ты, сынок? – обратился он к Кларку.
– Предпочитаю наличные, – ответил мой братец.
Все это было, конечно, не всерьез: ведь когда дядя Том отверг гостеприимство Председателя, «роллс» никуда не свернул – он с самого начала вез нас в «Тангейзер».
Похоже, что дядя Том – вовсе не турист… Конечно, я и раньше знала, что дядя играет не только в пинокль, но и в другие игры, где ставки гораздо выше. Но теперь я это чувствую. Честно признаюсь – все это выше моего понимания, да и информации у меня маловато. Я знаю, что вскоре откроется Конференция Трех Планет, но это всякому известно.
Вопрос: а не замешан ли в этом дядя Том? Надеюсь, что нет, иначе нам предстоит не одну неделю кантоваться на Луне.
Трудно попусту торчать на мрачном шарике космического шлака, когда тебя ждут все чудеса Терры. Одну меня туда дядя, ясно, не отпустит. А с Кларком – тем более.
Кстати, о Кларке: надеюсь, он шутил, отвечая Председателю. Ведь не продаст же он, в самом деле, родного дядю за деньги. С другой стороны, к деньгам он относится очень серьезно. Тут надо крепко подумать…
Одно утешение – тот, кто сунет Кларку взятку, обнаружит, что мой братец вместе с деньгами отхватил и руку по локоть.
Похоже, наш номер в «Тангейзере» – тоже своего рода взятка. Я уже не знаю, платим ли мы за него, а дядю Тома спрашивать неудобно. Одно я знаю точно: слуги, которые нас обхаживают, не берут чаевых. Вообще. В свое время я дотошно разузнала, как полагается давать чаевые на Венере и на Земле, и у меня сложилось впечатление, что на Венере без чаевых шагу не ступишь, даже в церкви.
А «наши» слуги не берут ни гроша. По пятам за мной ходят две куколки с янтарной кожей – совершенные близнецы. Они бы меня даже купать стали, если бы я позволила. Они говорят по-португальски, а орто не понимают. К сожалению, на португальском я могу сказать только «спасибо» и не могу еще объяснить им, что вполне могу одеваться и раздеваться без посторонней помощи. Кроме того, я еще толком не знаю как их зовут – обе они откликаются на имя Мария.
Надо бы как-то выяснить, правда ли, что они не знают орто.
На Венере два официальных языка: португальский и орто, но в первый же час я услышала языков двадцать. Местный немецкий звучит так, будто у человека удавка на шее, французский ярко иллюстрирует кошачью драку, испанский похож на патоку, которая, густо булькая, вытекает из кувшина, а кантонезский… представьте себе человека, который поет Баха, а сам терпеть его не может.
К счастью, все здесь говорят еще и на орто, кроме Марии и Марии. Впрочем, кто их знает…
Я могла бы всю жизнь обходиться без прислуги, но честно признаюсь: этот номер доставляет массу удовольствий простой неизбалованной марсианской девчонке по имени Подди Фрайз.
Здесь стоит сказать, что мне предстоит проторчать в нем еще не один день. Доктор Торланд, врач «Трезубца», успел сделать мне кое-какие прививки для Венеры, но, как выяснилось, далеко не все. Как только я вошла в наш номер, появился местный эскулап и начал разыгрывать партию у меня на спине. Красные начинают и ставят мат в пять ходов. Другими словами, через три часа на мне было десятка три болячек, и все жутко чесались… Ладно, замнем для ясности.
Кларк вовремя смылся, но получил-таки свое на следующее утро. Теперь есть надежда, что он не умрет от лиловой чесотки, тем более что судьба явно хранит его для виселицы. А дядя Том и вовсе обошелся без прививок – он вкусил все эти прелести лет двадцать назад. Надо сказать, он уверен, что «тысяча природных мук – наследье плоти» [Вильям Шекспир, «Гамлет», акт 3, сцена первая, или другими словами, монолог Гамлета] – всего лишь плод излишней впечатлительности.
Словом, на день, два, а то и больше я обречена вкушать все роскошества «Тангейзера». Захоти я выйти за порог, мне придется напялить маску, да еще перчатки. С другой стороны, у нас в номере есть экран во всю стену, и стоит только пожелать, как на нем появится запись или прямая трансляция из любого театра или клуба Венусбурга. Цветная и выпуклая. Некоторые «развлекательные» программы – я смотрела их, когда поблизости не было ни Кларка, ни дяди Тома – изрядно расширили мой кругозор. Надо сказать, что у нас на Марсе культура, в общем-то, пуританская. А на Венере нет законов как таковых, только инструкции и правила Венерианской Корпорации, но они не касаются личного поведения. Я выросла с убеждением, что Марсианская Республика – общество личной свободы, и до сих пор так считаю. Но оказалось, что между марсианской свободой и венерианской – огромная разница.
Венерианская Корпорация владеет здесь всем, чем стоит владеть и контролирует все более-менее прибыльные гешефты.
Дела здесь делаются так, что любой марсианский бизнесмен хлопнулся бы в обморок. Но и венерианам, наверное, пришлись бы не по вкусу наши обычаи. Одно я могу сказать точно: одна девушка с Марса покраснела в первый раз за много лет и переключила программу, хотя и не поверила, что такое может быть на самом деле.
Но экран во всю стену – не единственная достопримечательность нашего номера. Чтобы обследовать его целиком, надо запастись пищей и водой, а бассейн такой огромный, что в нем наверняка бывают бури. Моя «личная» ванная побольше иного гостиничного номера, и в ней столько разных штучек, что без инженерного диплома там и рук не вымоешь. Но я все-таки научилась ими пользоваться и теперь даже удивляюсь: выходит, что я всю жизнь обходилась без элементарных удобств.
Короче говоря, я просто влюбилась в ванную! До сих пор верхом моих притязаний по этой части был отдельный умывальник. При таком братишке, как Кларк, в пузырьке, где еще вчера был лосьон, вполне может оказаться азотная кислота, а то и что-нибудь похуже. Он считает, что ванна придумана не ради гигиены, а для химических опытов.
Но самое дивное в нашем номере – рояль. Нет, милые мои, это вовсе не клавиатура с электронной схемой, это настоящий рояль. Деревянный. На трех ножках. Громадный. Грациозный и неуклюжий одновременно. Такой не задвинешь в угол, он предназначен для зала. И внутри все без обмана: стоит приподнять крышку и вам откроется сияющая арфа и весьма сложный механизм.
По моим подсчетам, на всем Марсе не более четырех роялей. Один стоит в музее и, наверное, сломан, на нем никто не играет. Второй – в Академии Лоуэлла, но внутри у него – электроника. Третий – в Розовом Доме, будто у Президента есть время музицировать. Четвертый – в Зале Изящных Искусств, на нем иногда играют заезжие знаменитости, хотя сама я ни разу не была на таких концертах. Появись на Марсе пятый рояль, об этом долго бы трубили в новостях.
«Наш» рояль сделал некий Стейнвей. Наверное, у него ушла на это вся его жизнь. Репертуар у меня бедный, лучше всего у меня выходят «Палочки для еды». Этот опус я и исполняла, пока дядя Том не зажал уши. Потом я его наглухо закрыла: мне не понравилось, как Кларк смотрит на рояльную механику.
