Виталий Сертаков - Пленники Пограничья
Я нащупал на заднем сиденье мужской пиджак и укрыл им Анку. Она уже не так дрожала, как раньше, печка гудела, в машине становилось все теплее.
— Куда ехать, Добрый Сосед? — Мария затормозила у очередной лесной развилки.
— Теперь направо!
— Но там слишком узко.
— Должны проехать, мы ездили тут вместе с папой и Харрисоном, когда расчищали просеку! — сказал я и подумал: «Если только наши милые соседи не забывали расчищать дороги!» У папы лес всегда в полном порядке, чего нельзя сказать про обычных лесничих. «Фольксваген» тяжело урчал, протискиваясь в высоких кустах. С его вороненых боков наверняка содрало половину краски, щетки в бешеном темпе метались влево-вправо по стеклу, размазывая листья и дождевые потоки, а в скачущих световых лучах виднелись две узкие колеи, залитые водой. Мы с Анкой изо всех сил вцепились в передние сиденья и уперлись ногами, чтобы не свалиться на пол.
— У Оллингтонов нас вряд ли будут искать, — подтвердила тетушка. — Не могут же они стянуть сюда всю полицию страны!
Наверное, это была шутка, но никто не ответил. Мария, как сумасшедшая, крутила руль, объезжая лужи и рытвины.
— Развернемся и махнем на запад, — кивнула наездница. — А вы уверены, что нас не перехватят на пароме?
— Там есть свои люди, — утешила тетя Берта.
— В городке придется остановиться и сделать одно дело, — подал голос дядюшка.
— Это еще зачем? — изумилась Мария. — Как хотите, но останавливаться нам нельзя.
Я хотел спросить, какое у нас дело, но тут позади вспыхнули фары. За нами гналась другая машина.
— Бернар, это могут быть Соседи? — Наездница с трудом протиснула автобус между двумя вязами. Ветки хлестнули по окнам, правое зеркальце хрустнуло.
— Нет, только до второго поворота. Дальше Харрисон ездит на лошади…
— Значит, это они! Подберите с пола оружие!
Дядя Саня нагнулся и вылез из-под сиденья, держа в каждой руке по пистолету с длинными стволами.
— Я даже не знаю, на что тут нажимать, — грустно пошутил он. — Два раза в жизни двустволку в руках держал и то…
— Это «зауэр», — наездница дернула ручку скоростей и швырнула автомобиль через корягу. — Там ничего сложного, я покажу!
— Бернар, я боюсь… Они хотят меня убить? — Губы Анки тыкались мне в ухо.
— Никто тебя не тронет, я обещаю! — И тут, неожиданно для себя, я притянул ее и поцеловал в губы. В салоне было темно, но Фэйри и без света все прекрасно видят. Однако мне стало наплевать, что подумают старшие. Пусть даже решат прогнать меня из септа, я все равно не оставлю свою девушку, потому что…
— Тетя Мария, но я не умею, как это… навига-ром…
— Навигатором? — не оборачиваясь, покивала наездница, — Не беспокойся, научим!
— Но я не хочу! Я хочу домой, к маме!
— Пожалуйста, не зли ее, — взмолился я, растирая Анкины ледяные пальцы. — Теперь уже не важно, откажешься ты или нет, но пока все верят, что ты навигатор, никто не станет стрелять, и никто не причинит вреда Валентину…
— Ты взаправду так считаешь?
— Ну, конечно, — я постарался говорить максимально искренне. — Эти русские бандиты побоятся его пальцем тронуть; им нужно, чтобы ты согласилась с ними сотрудничать.
— А что я должна буду делать?
— Ты должна предать всех нас! — громогласно перебила меня Мария. — Только у недоумков из Москвы и Вашингтона все равно ничего не выйдет. Им никогда в жизни не отыскать «бочонки», а без навигатора о спуске во впадину можно навсегда забыть…
Нас догонял не микроавтобус. Скорее всего, это был армейский джип, поскольку колдобины он перескакивал гораздо легче нашей машины. Из джипа не кричали, не стреляли, он настойчиво полз по пятам, как корабль-призрак. Дядя Эвальд и Саня разобрались с оружием; теперь они спорили, как лучше стрелять, — распахнуть заднюю дверь или высунуться в боковое окно. Дядя Эвальд уверял, что целиться надо по колесам, но воинственный русский предлагал бить на поражение.
Наконец чаща отступила, мы выскочили к заброшенному ранчо, и скорость сразу возросла. Автобус летел вдоль черной границы леса, вздымая две волны из-под колес; не останавливаясь, проломил ворота, снес деревянный знак и начал подъем на холм. Я вспомнил, как в этот самый знак мы с ребятами на спор метали ножи. Это случилось чудовищно давно, несколько тысяч лет назад, и, скорее всего, не со мной. Просто немыслимо было представить, что я играл когда-то с обычными детьми, наряжался индейцем и строил шалаши на деревьях…
Я наклонился и тоже взял пистолет. Дядя Эвальд взглянул на меня во мраке, но ничего не сказал. Вначале мне показалось, что он на меня сердится, но потом я присмотрелся получше и ахнул. Пульс у старика зашкаливал за сотню, мышцы на лице подергивались, из глаз текли слезы. Глава септа держался изо всех сил. Выглядел он отвратительно: последний поединок изрядно подкосил его. Дяде Сане участие в колдовстве тоже далось нелегко, но он был моложе кровников лет на тридцать и отделался легким недомоганием.
Одно мне стало абсолютно ясно: пока что дядюшка Эвальд не в состоянии не только вести войну, но даже вести машину.
Когда мы были на середине подъема, машина забуксовала, а джип уже летел по полю. В этот миг фары ползущего позади преследователя полоснули по нашим лицам. Прямо перед собой я увидел Анкины пухлые приоткрытые губы и заплаканные глаза и невольно произнес слова, которые ну никак не следовало произносить…
Они вырвались случайно. Хотя моя мама утверждает, что на этом свете ничего случайно не происходит. Во всяком случае, Анка ничего не ответила, наверное, просто не расслышала, потому что двигатель ревел на высоких оборотах, Мария ругалась на трех языках, а корма автобуса заметалась из стороны в сторону, точно «Фольксваген» решил исполнить ламбаду. Противно запахло жженой резиной, тетя Берта открыла окошко, и, вместе с тучей ледяных брызг, мне в нос ударил… Запах табуна.
И все встало на свои места. Я сразу отложил оружие, оно мне только мешало. Теперь я знал наверняка, что надо делать и от кого ждать помощи.
Вдали слева промелькнули огоньки поместья Уэбли, и на секунду показалась нитка дороги, покрытая влажными языками от автомобильных фар. Нам оставалось совсем немного, чтобы влиться в поток и навсегда спрятаться от людей с одинаковыми квадратными прическами. Про себя я прикидывал, хватит ли им наглости перекрыть многорядное шоссе, но тут в стороне от дороги моргнули светлячки габаритов.
Огоньки блеснули так коротко, что любой обычный человек принял бы эти светлячки за рябь дождевых капель, за многократные радужные отражения фар, за игру лунного света в лужах. Любой обычный, только не я.
