Джек Вэнс - Труллион. (Аластор 2262)
«Более чем оправданное ожесточение. Планируются какие-то контрмеры?»
Глиннес взглянул на ментора с недоумением: «А как еще? Только об этом и думаю. Ничего дельного в голову не приходит, однако. Прикончив пару Дроссетов, я окажусь на прутаншире — а денег не верну. Можно было бы подсыпать снотворного им в пиво и обыскать палатки, пока они дрыхнут — но снотворного у меня нет, а даже если бы и было, ниоткуда не следует, что все они одновременно напьются».
«Обида пьянит, действительность отрезвляет, — кивнул Акадий. — Все не так просто. Но позволю себе высказать предположение. Тебе известны Сианские поля?»
«Никогда там не был, — пожал плечами Глиннес. — Насколько я помню, там треваньи хоронят мертвецов».
«Захоронение — далеко не все. Из Сианской долины прилетает Птица Смерти — умирающий тревань слышит ее песню. Призраки треваньев бродят под сенью гигантских омбрилей, что растут только на Сианских полях. Дело вот в чем. Если бы тебе удалось найти склеп Дроссетов и похитить погребальную урну, Ванг Дроссет поступился бы всем на свете — даже целомудрием своей дочери — чтобы вернуть прах предков».
«Целомудрие его дочери меня не интересует... скажем так, мало интересует. Гораздо больше меня беспокоят пропавшие деньги. Ваша идея заслуживает внимания».
Акадий скромно развел руками: «Рад, что сумел чем-то пригодиться. К сожалению, мой план — такая же несбыточная игра воображения, как все остальное. Трудности непреодолимы. Например, кому, кроме Ванга Дроссета, известно местонахождение фамильного склепа? А если он тебя полюбит настолько, что раскроет священную тайну, залог загробного благополучия, почему бы ему не отдать тебе озоли и дочь впридачу? Допустим, однако, что каким-то образом — пыткой или обманом — тебе удастся вытянуть из Ванга секрет предков, и ты отправишься в Сианские поля. Прах треваньев стерегут Три Ведьмы — как ускользнуть от их недреманного ока? Не говоря уже о призраках».
«Понятия не имею», — признался Глиннес.
Двое посидели в молчании, прихлебывая чай. Минуту спустя Акадий спросил: «Ты познакомился с Лютом Касагейвом?»
«Да. Он отказывается отдать Амбаль».
«Чего и следовало ожидать. В лучшем случае он пальцем не пошевелит, пока ему не вернут двенадцать тысяч».
«Он претендует на звание лорда Амбаля!»
Акадий выпрямился и напрягся, глаза его загорелись. Очевидно, с точки зрения ментора разговор коснулся поистине увлекательного предмета. С сожалением покачав головой, он снова откинулся на спинку кресла: «Маловероятно. Менее чем маловероятно. В любом случае, это не имеет значения. Боюсь, тебе придется смириться с потерей Амбальского острова».
«Не намерен я мириться ни с какими потерями! — страстно заявил Глиннес. — Как в хуссейде, так и здесь — кто не играет, тот не выигрывает! Я не сдамся, я свое возьму!»
Акадий примирительно поднял ладонь: «Успокойся! Я подумаю на досуге — кто знает, что придет в голову? С тебя пятнадцать озолей».
«Пятнадцать озолей? За что? — возмутился Глиннес. — Я ничего от вас не получил, кроме совета успокоиться!»
Ментор возразил учтивым жестом: «Я объяснил, чего не следует делать — а это порой не менее полезно, чем положительная программа действий. Например, если бы ты спросил, можно ли допрыгнуть одним махом отсюда до Вельгена, я избавил бы тебя от лишних упражнений и затрат времени, произнеся одно слово: невозможно! И тем самым оправдал бы гонорар в размере двадцати-тридцати озолей».
Глиннес мрачно улыбнулся: «В данном случае вы не избавили меня ни от каких затрат и не сказали ничего нового. Вам придется рассматривать мое посещение, как светский визит, не более того».
Акадий пожал плечами: «Не суть важно».
Оба спустились в нижний этаж, где отдыхавшая на диване Маруча перелистывала выходивший в Порт-Маэле журнал «Любопытные похождения элиты».
«До свидания, матушка, — попрощался Глиннес. — Спасибо за чай».
Маруча оторвала глаза от увлекательной статьи: «Да-да, всегда рады тебя видеть». Журнал снова поглотил ее внимание.
Пока Глиннес возвращался, пересекая гладь Млатозвонной заводи, он спрашивал себя: почему мать испытывает к нему такую неприязнь? В глубине души он знал ответ. Неприязнь Маручи вызывал скорее не он, а Джут Хульден, то есть то, в чем он походил на отца — склонность выпивать с друзьями, горланить песни на веселых пирушках, открыто волочиться за женщинами и, вообще, вести себя недостаточно изящно и утонченно. Короче говоря, Маруча считала покойного мужа неотесанной деревенщиной. Глиннес, от природы более вежливый и покладистый, слишком напоминал ей, тем не менее, невоспитанного, упрямого Джута. Между ними не могло быть настоящей теплоты. «Ну и пусть! — думал Глиннес. — В конце концов, у меня она тоже не вызывает восхищения...»
Глиннес повернул в Зеурскую протоку, на северо-востоке граничившую с общинным выгоном. По какому-то наитию он сбавил скорость и приблизился к берегу. Когда лодка уткнулась носом в тростники, Глиннес привязал ее к кривому корню казурмы и взобрался на крутой берег, откуда можно было обозревать почти весь остров.
В трехстах метрах, у рощи черных свечных орехов, виднелись три палатки — темно-оранжевая, коричневато-красная и черная — те же, что не так давно портили пейзаж на Рэйбендери. Сгорбившись на скамье, Ванг Дроссет чистил какой-то фрукт — дыню или казальдо. Тинго, в сиреневом головном платке, сидела на корточках у костра, нарезая клубни и бросая их в котел. Сыновей гетмана, Ашмора и Харвинга, поблизости не было, не было заметно и Дюиссаны.
Глиннес наблюдал минут пять. Ванг Дроссет покончил с казальдо и выкинул очистки в огонь. Опустив руки на колени, он обернулся и стал о чем-то говорить с женой, продолжавшей готовить.
Глиннес спрыгнул с берега к своей лодке и помчался домой со всей возможной скоростью.
Через час он вернулся. Кочуя с треваньями, Глэй пользовался их нарядом. Глиннес нашел его старую одежду и напялил ее, не забыв про обязательную головную повязку. На дне лодки Глиннеса лежал стреноженный детеныш кавута с обмотанной мордой. Кроме того, в лодке были три пустые коробки, несколько добротных чугунных котелков и лопата.
Глиннес привязал лодку там же, где раньше вылезал на берег. Забравшись повыше, он рассмотрел стойбище Дроссетов в бинокль.
Над костром побулькивал котел, Тинго куда-то ушла. Ванг Дроссет сидел на скамье, обстругивая кап, срезанный со ствола дако. Глиннес напрягся, подправил резкость: не его ли ножом орудовал Ванг? Куски дерева и стружка отделялись, как масло, без заметных усилий. Кроме того, Ванг время от времени с одобрением поглядывал на нож.
