Бет Рэвис - Ярче солнца
— Решила не терять времени и начать искать подсказку, — отвечает она надтреснуто.
— Нашла что-нибудь? — Я делаю вид, будто не замечаю, что она плакала. Смерть этой девушки, кажется, расстроила ее сильнее, чем кого-либо на корабле.
Эми придвигает книгу ко мне. То, как спокойно она елозит книгой — книгой! с Сол-Земли! — по полу, заставляет меня поморщиться, но я молча подбираю ее. Читаю название и пролистываю несколько страниц.
— Почему ты думаешь, что подсказка тут?
— Алиса спускается за кроликом в кроличью нору, — отвечает она, открывая одну из первых глав. Кажется, ей трудно даже касаться меня, не то что смотреть в глаза. — Я думала, все сходится. Но, видимо, нет.
Смотрю на иллюстрацию к главе: девочка в пышном платье с любопытством заглядывает в нору под деревом.
— Почему ты пришла в галерею? — спрашиваю я, закрыв книгу и аккуратно положив ее рядом.
— Сюда никто не ходит, — говорит Эми тихо. — Я не хотела оставаться в зале литературы. Подумала, что тут меня никто не найдет.
Интересно, отношусь ли я к этому «никто».
Эми все теребит вай-ком на запястье, оставляя розовый след. Мне хочется протянуть руку и остановить ее, но вместо этого я принимаюсь вертеть в руках книгу. Я не могу понять Эми, но, может быть, если я пойму подсказку, то смогу вытянуть ее из этой мысленной раковины, в которой она захлопнулась.
— Хм.
Эми резко переключает внимание на меня.
— Что? Что «хм»?
Показываю ей заднюю обложку.
— «Другие произведения Льюиса Кэрролла, — читаю я вслух. — «Алиса в Зазеркалье»».
— И что? — Эми смотрит с любопытством.
— Первая подсказка была на обороте картины, так? — спрашиваю я. Эми жестом просит продолжать. — Ну, может, и вторая тоже.
— «Зазеркалье» — это книга, — говорит Эми. — А не картина.
Не отвечая, я вскакиваю и направляюсь к куче у стены. Харли столько всего нарисовал, а галерея настолько мала, что каждую картину повесить просто невозможно. Торопливо пролистываю холсты, точно зная, какой мне нужен.
— Есть одна, Харли нарисовал ее после того, как Кейли, его девушка, покончила с собой. Я помню, когда он закончил… Орион назвал ее «его шедевром». — Эми смотрит на меня с сомнением. — Что такое?
— Ты правда думаешь, он стал бы снова прятать подсказку в картине?
— Почему нет? — Пожимаю плечами, не отрываясь от холстов. — Он оставлял подсказки специально для тебя, но… он же почти тебя не знал. Может, увидев, как быстро ты сдружилась с Харли, он решил, что лучше всего связать подсказки с его картинами. — Эми не замечает горечи в моем голосе. Даже Орион видел, что Харли был ей ближе, чем я.
— Так и где эта картина? — спрашивает Эми.
— Не знаю. Раньше висела тут.
— Где? — Эми перебралась в центр зала, к единственной стене, на которой ничего не висит.
— Да как раз тут, — говорю я и, добравшись до конца первой стопки, приступаю ко второй. — Короче, Орион сказал Харли, что у всех хороших картин должно быть название. Харли не считал, что это обязательно, но Орион не отступил и назвал картину…
— «Зазеркалье», — говорит Эми.
— Ага. — Оборачиваюсь на нее. Она склонилась к табличке на пустой стене.
— «Зазеркалье», картина маслом. Художник: Харли, фермер, — читает она. Потом поворачивается ко мне. — Но где она? Крюк есть, картины нет.
— Тут ее тоже нет, — докладываю я, закончив со всей кипой.
— Видно, серьезная была вещь, только у нее одной есть табличка.
Эми права. Во всем зале беспорядок, только на этой стене все аккуратно. Наверно, она должна была быть в центре внимания, хоть теперь внимание привлекать и не к чему.
— Орион дает картине название, вешает в центре зала, не ленится заказать табличку… это просто обязана быть следующая подсказка. — Зеленые глаза вглядываются в мое лицо, будто пытаются разглядеть там картину Харли.
Я подхожу к Эми, окидывая взглядом пустую стену.
— Но где же сам холст?
20. Эми
— Кто мог его взять? — спрашиваю я. — Кто-то из близких Харли?
— У него было не так уж много друзей. Я… Барти, Виктрия.
— Кто-то из них?
Старший качает головой. Я его понимаю — Барти слишком серьезный, ему не пришло бы в голову красть картину, а Виктрия, хоть на нее это больше похоже, взяла бы портрет Ориона, а не Кейли, судя по эскизу в комнате.
— И Док не стал бы.
Фыркаю. Нет, Док не стал бы.
— Если только…
— Что?
— Родители Харли могли…
Меня это почему-то удивляет. Я как-то даже не задумывалась, что Харли появился на свет у каких-то людей, в семье. Он просто… был. И хоть я в курсе, что жителей Больницы специально отделяли от остальных фермеров, мне ни разу не приходило в голову, что у Харли есть на свете что-то, кроме Больницы и звезд.
— Пойдем, — говорит Старший. — Проверим.
За все время на «Годспиде» я, кажется, никогда не проходила корабль из конца в конец. Пробегала десятки раз — пока не выдохся фидус, — но вот пешком не проходила ни разу.
Мы отправляемся той же дорогой, как шли в поля, но на развилке сворачиваем влево, а не идем вперед. Бросаю взгляд в ту сторону — изгородь уже починили, все снова выглядит мирно и спокойно. Несколько кроликов лениво прыгают в траве, нюхая землю в том месте, что всего пару часов назад лежала их мертвая хозяйка.
— Расскажи мне о картине, — прошу я, отчаянно пытаясь стереть всплывший перед глазами образ убитой девушки.
— Картина офигительная, — начинает Старший. — Но не знаю… немножко странная, наверное. Обычно Харли рисует с натуры, а там… другое. Там нарисована Кейли перед самой смертью.
В принципе нет ничего удивительного в том, что смерть Кейли заставила его нарисовать странную картину — в конце концов, второе и последнее сюрреалистическое полотно он посвятил смерти собственной.
— Ее самоубийство… Это было неожиданно. Из всех нас, наверное, я скорее подумал бы, что это будет Харли…
— Ты думал, что Харли покончит с собой? — спрашиваю я.
— Он пытался. Один раз до Кейли. Два раза после. Три… — исправляется он.
Забыл третью попытку, которая оказалась удачной.
— Сразу после ее смерти, — продолжает Старший, — Харли начал эту картину. В смысле, вот прямо сразу после — взялся за холст в тот же день, как мы нашли ее тело, рисовал всю ночь. В конце концов Доку пришлось усыпить его пластырем. Только когда он уснул, я смог вынуть кисть у него из рук. Он сжимал ее так сильно, что на пальцах остались следы.
Голос Старшего кажется таким далеким. Крошечные пушистые желтые цыплята пищат, когда мы проходим мимо. Прямо над нашими головами ярко светит солнечная лампа, зарывая наши тени в пыль у ног. Перед нами раскинулся Город: уже видно копошащихся людей, но еще нельзя разобрать лиц, а Регистратека с Больницей остались настолько далеко позади, что я не чувствую взглядов. Опустив капюшон и развязав волосы, наслаждаюсь прохладным воздухом на коже.
