Ричард Бах - Ничто не случайно
Так что вспомнил я Фитца и в душе улыбнулся. Я поднялся в кабине во весь рост, сразу став на целый ярд выше этого пилота с Апача, и свирепо свел на него брови, как это сделал бы Эд.
- Слушай сюда, приятель, - сказал я. - Не знаю я, кто ты такой, но ты летаешь так, что запросто можешь кого-нибудь угробить. Ты тащишься через всю страну, заворачиваешь в аэропорт и ждешь, чтобы все убрались с твоей дороги только потому, что на твоем вшивом самолете два мотора. Вот что, приятель, будешь еще летать на такой манер, и я тебя каждый раз буду подрезать; давай, взлетай, и я тебя опять подрежу, ты понял? Как научишься водить самолет и летать по схеме, вот тогда и приходи со мной разговаривать, ясно?
Стью покончил с пристегиванием пассажиров, и я дал газ, чтобы заставить типа потерять равновесие под воздушной струей. Он отступил назад, кипя яростью, а я натянул очки и в воздушном смерче, делавшем невозможным какой-либо ответ, порулил прочь. Ты мне здорово помог, старина Фитц.
К трем часам поле стало таким же пустым, каким оно было весь год. Не видно было ни одного самолета, кроме Ласкомба. И биплана. Через кукурузное поле мы отправились обедать и рухнули за свой столик.
- Три гамбургера и три Особых Бродяжьих, Милли.
Еще одна сторона чувства безопасности. Ты не только знаком с официанткой, у тебя уже есть свой столик и свои дополнения к меню. У нас был стол на троих у боковой стены, а Особый Бродяжий - это был земляничный шербет, взбитый в миксере с Seven-Up. Стью даже вписал его, и он, возможно, по сей день остается в меню Пальмиры.
После долгого молчания Пол заговорил, протирая глаза.
- Ну и денек!
- Угу, - согласился я, не желая даже делать усилие и открывать рот.
- А что такое с Дьюк? - спросил Стью немного погодя, и когда стало ясно, что никто не настроен особенно разговаривать, он продолжил.
- Она весь день смотрела, как вы летаете, но билета так и не купила. Говорит, ей страшно.
- Это ее проблема, - сказал я.
- Так или иначе, она и кое-кто из ее друзей пригласили нас сегодня на ужин. Это как раз за озером. Есть настроение пойти?
- Конечно, есть, - сказал Пол.
- Сказали, что заедут за нами в пять. Снова молчание, которое я наконец прервал.
- Ну что, сработало? Так может бродячий пилот выжить?
- Если уж твоя птичка смогла пережить аварию и через два дня снова подняться в воздух, - сказал Пол, - то с бедой мы справились. И я, конечно, не знаю, сколько денег мы заработали, но у нас их целая куча. Если засесть и составить такое расписание, чтобы попадать на все воздушные утренники, на все окружные ярмарки и на все съезды земляков в маленьких городках, то полторы недели спустя можно было бы купить с потрохами самого Рокфеллера.
- Пока ты летаешь и возишь пассажиров, ты будешь в деле, - сказал Стью. Когда я продавал сегодня билеты, Дьюк сказала, что в городе заключались пари на то, что после этой аварии аэроплан никогда больше не взлетит.
- Это она серьезно? - спросил я. - Вроде, да.
- А, как мы их! Ты же видел, как в конце концов вертолет сдался. Старина Великий Американский Цирк по-настоящему забрался им за шкуру, и я думаю, они под конец не выдержали конкуренции.
Какое-то время все молчали, потом снова заговорил Пол.
- Знаешь, эта девушка летала со мной трижды.
- Что это была за девушка?
- Не знаю. Она не сказала ни слова, ни разу не улыбнулась даже. Но она летала три раза. Девять баксов. Откуда у этой девчушки девять баксов, чтобы просадить их на прогулки на самолете?
- Просадить? - переспросил я. - Просадить? Парень, да ведь девочка летала! Девять баксов - это ничто!
- Да. Но таких, кто думает так же, как ты, не очень много. Ах да, знаешь еще что? Сегодня два автографа. Я дал два автографа.
- Отлично, - сказал я. - Ты и меня здесь обставил. Ко мне тоже подошел какой-то парнишка и попросил расписаться в его блокноте. А как ты, Стью? Вот ты уже и не Звезда.
- Бедняга Стью, - высокомерно сказал Пол. - А ты-то давал сегодня автографы... Звезда?
Стью ответил мягко.
- Двенадцать, - сказал он, глядя куда-то в сторону.
К пяти часам мы зачехлили самолеты на ночь. Мы могли бы еще катать пассажиров, но у нас уже не было настроения и мы прикрыли лавочку.
За нами приехала Дьюк с приятелями и отвезла нас в дом, находившийся как раз по ту сторону второго пальмирского озера. Можно было поплавать, но Пол предпочел остаться на берегу; вода показалась ему холодной.
- Одолжи расческу, Стью, - попросил я, выбравшись через час из воды, когда мы уже вернулись в дом.
- Само собой. - Он вручил мне обломок пластика, на одном конце которого торчало пять зубьев, потом длинный просвет, а потом еще торчал лесок из 18 зубьев, а дальше зияла пустота.
- Расческа парашютиста, - извиняющимся тоном сказал Стью. - Несколько жестких приземлений доконали ее.
Особой пользы расческа не принесла.
Мы вернулись к собравшимся гостям, к целой толпе народу в гостиной, уминавшей сэндвичи и картофельные чипсы. Все они приставали к Полу с расспросами: чего мы, собственно, добиваемся, занимаясь воздушным бродяжничеством.
В комнате витала какая-то смутная тоска, словно мы были чем-то, чего эти люди давно хотели сами, словно они испытывали затаенное желание распрощаться с Пальмирой и улететь в солнечный закат вместе с Великим Американским Воздушным Цирком. И больше всего это было видно по лицу Дьюк. Тут я подумал: если они хотят сделать что-нибудь в этом роде, то чего же они ждут? Почему бы им этого не сделать и не стать счастливыми?
Пол со своей железной логикой привел Дьюк к мысли полетать на Ласкомбе.
- Только пусть это будет ночью, - сказала она.
- Почему ночью? Вы же почти ничего не увидите...
- Вот именно. Я и не хочу видеть. А то у меня появится желание прыгнуть. Может, ночью этого не будет. Пол поднялся с места.
- Тогда идемте.
И они ушли. Кругом стояла кромешная тьма; отказ двигателя при взлете доставил бы им несколько неприятных минут. Мы начали прислушиваться и спустя некоторое время услышали взлет Ласкомба и увидели его навигационные огни, плывущие среди звезд. Они остались над городом и лишь кругами набирали высоту. Молодец Пол. Отказ при заходе на посадку не застанет его врасплох.
Вернувшись в дом, мы поболтали еще немного о том, какая все-таки странная девушка эта Дьюк; как долго она боялась подниматься в воздух в самолете и как она внезапно решилась на это среди ночи, ведь никому и в голову не пришло бы выбирать такое время для своего первого полета.
Стью получил по заслугам за свою неразговорчивость, а я нашел старую сувенирную гитару и принялся ее настраивать. Одна из струн тут же лопнула, и я пожалел, что взял ее в руки. Кусок рыболовной лески в качестве резервной струны звучал слишком высоко.
