Филип Фармер - Дейр
— Не понимаю!
— “Не понимаю”, “не понимаю”! Кончай ты эти свои “не понимаю”! Дуррология сплошная, времени нет объяснять. Я десять лет бился, чтобы все это по полочкам разложить. И вполовину не разложил. А спросить нельзя. Еще подумают, я усомнился. Но у меня-то в пузырьке совсем другой “витаминчик”. Я его еще перед отлетом с Земли изготовил. Оттого-то так смело и попер на детектор. Оттого-то и не дрейфил до бессознания, как у них задумано. Хоть и обдрожался порядком. Уж поверь.
— Верю. Ты смелый. Ты поборол страх.
От смущения в краску бросило. Впервые в жизни его похвалили.
— За месяц до отлета прочел я в одном журнале из тех, что мне читать положено, статеечку одного химика, как он синтезировал очередной препарат. Противовирусный. От марсианской лихорадки. А под статеечкой внизу — примечаньице. Мелкими буковками по-еврейски. Стало быть, автор понимал, что за мину закладывает.
— Пфук’уа?
— Ах, “пуркуа”? А пуртуа, что написал по-еврейски, чтобы поняли только те, кому следует. О таких вещах вслух не говорят. В том примечании пропечатано, что у пораженных лихорадкой этой самой наблюдался иммунитет к гипнотику. И что потому уриелитам прежде испытаний на детекторе следует убеждаться, что испытуемый не является носителем вируса.
— Мне не уследить за мыслью, — сказала она.
— Могу и помедленнее. Гипнотик еще называют — “сывороткой правды”. Я сразу понял, где собака зарыта. В статье-то напрямую говорилось, что марсианскую лихорадку у испытуемых вызывали искусственным путем. Каким именно, не указано было, но в других журналах я быстро сыскал, что за препарат ее вызывает и как с ним обращаются. И подумал: если натуральная лихорадка дает иммунитет к гипнотику, то не даст ли того же и искусственная? Сказано — сделано. Я приготовил дозу, ввел себе препарат, ввел гипнотик и проверил, смогу ли врать тестеру. И вышло, что смог, хоть накачался гипнотиком будь здоров!
— Какой же ты умница! Как отлично придумал! — промурлыкала она.
И потрогала его бицепс. А он напряг руку. Чепуха, конечно, но так хотелось, чтобы его посчитали богатырем.
— Да чушь собачья! — сказал он. — Слепой и то разобрался бы. По правде сказать, не удивился бы, если бы того химика аззиты зацапали и дали указание срочно разработать новую “сыворотку правды”. Может, так оно и было, но нас не коснулось. Поздно. Мы уже отбыли… В первые сутки обошлось без треволнений. Зарядили тест на двенадцать часов, сначала письменный, а потом устный. Сериализм. Дуррова теория времени в развитии Сигмена. Не раз проходил. Пустяки, хоть и утомляет. На следующее утро встал пораньше, принял ванну, глотнул своего лжевитаминчика. Пожрать не дали, загнали в камеру. Двое суток провалялся там на койке. Лжевитаминчик ел и водичкой запивал. Кнопочку нажимал, электроплетку включал. Чем больше себе порки задаешь, тем больше к тебе доверия. Никаких видений мне не было. Лихорадкой перебил. Тут все чистенько. Если усекут, что реакция не та, можно сослаться, что у меня к “витамину ясновидения” нечувствительность. Такое редко, но бывает.
Глянул вниз. Внизу был лес, застывший в лунном свете. Кое-где светлые квадратики или шестиугольнички — огни на хуторах. Впереди забрезжила холмистая гряда, за которой притаился город.
— Так и отвалялся я свои двое суток “очищения”, — продолжал Хэл, безотчетно ускоряя речь по мере приближения к городу. — Встал, оделся, церемониальную трапезу мне подали. Мед и акриды.
— Фу!
— А что? Кузнечики как кузнечики, особенно если с детства их жевать привык.
— Ой, кузнечики — это очень вкусно, — ответила она. — Я их столько раз ела. Но с медом! Меня стошнило бы.
Он пожал плечами. И сказал:
— Внимание! Гашу свет. Ложись на пол. Плащ накинь, маску надень. Сойдешь за жучу.
Она послушно соскользнула с сиденья. Потянувшись к выключателю, он глянул вниз. Она наклонилась, расправляя плащ, и стала видна линия ее великолепной груди. Соски были алые, как губы. Отвернулся, но образ так и стоял перед глазами. И проняло до глубины души. Но не от застенчивости, это Хэл при всем том понял. Застенчивость на время куда-то делась.
Не ко времени было, но он продолжил:
— И явился иерарх. Сам сандальфон Макнефф. Со свитой: богословы, дуррологи, психонейтропараллелисты, вмешателисты, подкорко-висты, хроноэнтрописты, псевдотемпоралисты, космообсервисты. Посадили меня на стульчик в фокусе модулирующего магнитодетекторного поля. Вогнали дозу гипнотика. Выключили свет, помолились за меня и давай распевать главы из “Талмуда Запада” и “Пересмотренного Святого писания”. Один элохимметр светится…
— Эуо-имметк? Что это?
— “Элохим” — по-еврейски “бог”. А “метр” — ну, вот эти штучки, — указал он на панель управления. — Только он здоровенный, круглый, стрелка с мою руку, на месте не стоит, туда-сюда мечется. И шкала еврейскими буквами размечена, считается, какой-то смысл за ними есть для тех, кто тест проводит. А все остальные — в этом деле полные тумаки. Но ведь я — то ШПАГ. У меня доступ есть ко всем книгам, в которых этот текст описан.
— И ты знал, как отвечать?
— Конечно. И все это ерунда, потому что гипнотик всю правду вытягивает… Но только не у тех, кто болен марсианской лихорадкой, без разницы, натуральной или искусственной.
Захохотал, но смех вышел лающий, невеселый.
— Под гипнотиком, Жанетта, вся грязь, все, в чем виноват делом или словом, вся ненависть к начальству, все сомнения в правдивости установлений Впередника — все поднимается из подсознания, как мыло со дна грязной ванны. Всплывает скользкое, бессвязное, болтается с налипшей пакостью. А я сижу и на стрелку смотрю. Будто господу-богу в очи смотрю, Жанетта, ты можешь понять или не можешь? — и вру. Не перебрал, ни в коем случае. Чистеньким и правоверным не прикидывался. Признавался в мелких грешках. Чтобы стрелка ходила возле нужных букв. Но по серьезным делам отвечал так, словно жизнь от этого зависит. Поскольку зависит. И свои мысленные предчувствия выкладывал, которых не было, — насчет субъективного хронопаломничества.
— Хко-но?..
— Да. Каждый во времени странствует, но субъективно. А Впередник — объективно. Только он, его первый ученик с женой, да несколько пророков из Писания. Так вот, предначертания мои — это, я скажу тебе, красотища была! Самое то, что они хотели слышать. И под конец я им выдал, что Впередник пожалует на Оздву для личной беседы с сандальфоном Макнеффом. И что произойдет это ровно через год.
— Ой, Хэл, зачем же ты так-то уж? — вздохнула она.
— А затем, ма шер, что теперь экспедиция, как пить дать, отсидит на Оздве целый год. Разве можно упустить шанс узреть Сигмена во плоти, как он странствует во времени, куда душе угодно? Или шанс доказать, что это вранье. Имею в виду, мое. Брехня капитальная, но зато нам с тобой обеспечена отсрочка на год.
