Ричард Бах - Дар тому, кто рожден летать
Слет в Ошкоше был карнавалом, который не произвел на них никакого впечатления. Они были захвачены не столько самолетами, сколько идеей самого полета, идеей разъезжать на каком-нибудь воздушном мотоцикле, не обращая внимания на дороги и светофоры, и пуститься открывать для себя Америку. Это все больше и больше начинало занимать их мысли.
Райо, штат Висконсин, был нашей первой остановкой по дороге домой. Там мы прокатили над городом три десятка пассажиров. Ребята помогали пассажирам усаживаться в самолеты, рассказывали о полетах тем, кто пришел поглазеть, и обнаружили, что человек, имеющий свой самолет, может таким образом даже покрывать свои расходы. В тот день мы заработали пятьдесят четыре доллара в виде взносов и пожертвований, что обеспечило нас горючим, маслом и ужинами на несколько дней. В Райо городок устроил нам пикник с горой салатов, горячих сосисок, бобов и лимонада, что как-то сгладило воспоминания о ночах в мокрых спальниках за компанию с голодными москитами.
Здесь Гленн и Мишель Норманы расстались с нами, чтобы лететь дальше на юго-восток, встретиться там с друзьями и продолжать знакомиться с Америкой.
"Нет ничего более поэтического или радостно-печального, - записал Крис в дневнике, - чем провожать друга, улетающего в самолете".
А мы полетели на юг, теперь уже вчетвером на двух самолетах, на юг и на восток, и снова на север.
Вместо интенсивного воздушного движения мы увидели в тот понедельник всего два других самолета во всей воздушной зоне Чикаго.
Вместо 1984 мы видели внизу на сельских дорогах лошадей и повозки эмишей в Индиане и трехконные упряжки, тянущие плуги на полях.
В последний вечер нашего пути мы приземлились на сенокосе мистера Роя Ньютона, неподалеку от Перри-Сентер, штат Нью-Йорк. Мы поговорили с ним немного, прося разрешения заночевать на его земле.
- Конечно, вы можете остаться здесь, - сказал он. - Только никаких костров, ладно? Тут кругом сено:
- Никаких костров, мистер Ньютон, - пообещали мы. - Большое спасибо, что позволили нам остаться.
Позднее заговорил Крис.
- Если убить кого-нибудь, наверняка можно смыться на самолете.
- Убить, Крис?
- Что если бы мы приехали на машине, или на велосипедах, или пришли пешком? Разве был бы он с нами таким же добрым и позволил бы нам остаться здесь? Зато на самолетах, да еще когда начало темнеть, - приземляйтесь сколько угодно!
Это звучало несправедливо, но это было именно так. Звание пилота давало определенные привилегии, и ребята это подметили.
На следующий день мы вернулись в аэропорт Сассекс, штат Нью-Джерси, и Увлекательное Приключение-Перелет Через Страну официально завершилось. Десять дней, две тысячи миль, тридцать часов в воздухе.
- Невесело мне, - сказал Джо. - Все закончилось. Это было здорово, а теперь все закончилось.
Только поздней ночью я еще раз раскрыл дневник и заметил, что Крис Каск внес туда последнюю запись.
"Я узнал такую громадину всего, - писал он. - Это открыло моему разуму f%+cn кучу вещей, которые существуют за пределами Хиксвилла, Лонг-Айленд. Я многое увидел по-новому. Я теперь могу отступить немного назад и взглянуть на что-то под другим углом. При всем этом я почувствовал, что это важно не только для меня, но и для всех, кто был со мной вместе, и всех, с кем мы встречались, и я это понял еще тогда, когда оно происходило, а это совершенно обалденное чувство. Оно произвело много ощутимых и неощутимых перемен у меня в уме и в душе. Спасибо. "
Это и был мой ответ. Вот что мы можем сказать ребятам, которые говорят "Мир" вместо "Привет". Мы можем сказать им "Свобода", и с верной помощью видавшего виды самолетика с матерчатыми крыльями мы можем показать им, что мы имеем в виду.
Слишком много тупых летчиков
Какой-то мудрец однажды сказал: "Беда не в том, что летает слишком много летчиков. Беда в том, что летает слишком много тупых летчиков! "
Есть ли на свете хоть один авиатор, который бы с этим не согласился? Сколько листьев в лесу, столько раз я входил в зону точнехонько на нужной высоте, на безупречном расстоянии от посадочной полосы, по противопосадочной прямой, - на точно выверенной дистанции планирования на случай если заглохнет двигатель, - словом, все тщательно подготовлено к развороту на цель. И тут я оглядывался и видел, Боже ты мой, какого-нибудь балбеса, который с ревом, на полном газу заходит с двух миль на посадку, и ему даже в голову не приходит, что его винт может перестать вращаться.
И прощай моя распрекрасная схема движения, потому что я рывком даю газ, задираю нос и ухожу на малой скорости, чтобы спасти все, что еще можно спасти. Не раз я высказывал своей приборной панели, что вижу там внизу человека с головой из цельного куска дуба, человека, которому до лампочки, что если он летит по своей дурацкой схеме, то всем остальным он тоже ломает схемы, потому что каждый изо всех сил старается держаться от него подальше. И я, тихий и спокойный человек, который никогда даже голоса не повысит при виде демонической дурости, окружающей меня на земных дорогах, дурно отзываюсь о своих собратьях-летчиках, когда нахожусь в воздухе. С чего бы это?
Возможно, я говорю о них дурно потому, что сколько угодно могу ожидать проявления невежества от кого-нибудь, ползающего по поверхности земли, но одного лишь совершенства я ожидаю от всякого, взлетающего в небеса, и обнаружив, что дело обстоит как раз наоборот, впадаю в жестокое разочарование.
Слишком много тупых летчиков? Еще бы. Если бы каждый мог быть таким же хорошим авиатором, как я и как вы, сегодня не было бы ни конфликтов во всей авиации, ни вопросов относительно ее будущего.
Все дело в обучении. Научите такого балбеса летать по правильной схеме, применив простой метод сброса газа, когда он, болтаясь, заходит на посадку и это его мигом научит! Создайте новые двигатели с заводской гарантией отказа не больше одного раза на каждые пятьсот летных часов, и повсюду в небесах будут летать только хорошие летчики.
Так я ворчу, мечу громы и молнии и делаю внушения своей приборной панели, примечая, где приземляются нарушители (и, само собой, козлят при посадке), и с тихой яростью глядя на них на земле. Однако стоит им выбраться из самолета, как они тут же исцеляются и становятся совершенно нормальными людьми, милыми, славными, улыбчивыми, не подозревающими, какую сумятицу они внесли в мою изумительную полетную схему. Я смотрю на них, потом в конце концов качаю головой и ухожу, не говоря ни слова.
А потом пришел момент, когда я сам сделал козла при посадке. Это я-то: козла!
Хотя этого никто не видел, хотя, разумеется, со мной этого больше - (*. #$ не повторится, но все же это меня обеспокоило.
Беспокойство усилилось в небольшом городке Маунт-Эйр, штат Айова, как раз на закате над узкой полоской травы, где не было ни души, кроме воробьев да полевого жаворонка.
Со мной летели еще три самолета. Эти самолеты пилотировали: 1) пилот коммерческих чартерных рейсов, 2) командир лайнера одной авиакомпании, находящийся в отпуске, и 3) студент третьего курса колледжа на первом в своей жизни собственном самолете.
На земле уже сгущались сумерки, и я немного тревожился за этого паренька. Я сделал разворот на посадку и, не знаю почему, мне было чертовски трудно управлять самолетом при пробеге, - я чуть не лопнул в своей кабине, пытаясь удержать биплан на прямой, и при этом прокатил по всей полосе до последнего фута. Командир авиалайнера сел следом за мной, тоже на повышенной скорости и с длинным пробегом. Затем сел пилот чартерных рейсов, и насколько это позволяли условия, его приземление было ничуть не лучше наших. К этому моменту я уже всерьез забеспокоился за паренька: приземлиться здесь было далеко не просто, но бедняга должен был это сделать, чтобы не быть захваченным темнотой. Мы трое выбрались на землю из своих машин и собрались кучкой, полные тревоги.
- Спенс, здесь довольно круто, - сказал я командиру лайнера. - Как ты думаешь, студентик вытянет?
- Почем я знаю? Тут в конце полосы какой-то пакостный нисходящий поток.
Все мы, нахмурившись, смотрели, что будет дальше.
Студентик появился не сразу. Он сделал один низкий заход над самой травой, а потом сотворил нечто непонятное: он развернулся и приземлился с противоположной стороны. Посадка была красива, как картина Амендолы: его самолет приземлился на три точки, пробежал несколько сот футов и остановился. Мы втроем онемели.
В наступившей тишине этот юноша выключил двигатель и выбрался из самолета.
- Что это с вами, братцы? - спросил он беззаботным тоном зеленого новичка. - С чего это вы решили садиться по ветру? Я глазам своим не поверил. Садиться же надо против ветра, так ведь?
Молчание продолжалось, и он заговорил снова.
- Дик? Спенс? Джон? Почему вы садились по ветру?
И пришлось мне держать ответ за опытных пилотов, за нас троих, имевших в сумме около пятнадцати тысяч летных часов.
