Сергей Булыга - Шпоры на босу ногу
Артикул девятый
Сержант теряет голову
Но гусь, как известно, свинье не товарищ, гусь маленький. Ну а если его к тому же разделить на шестерых, то он и вовсе представится сущей безделицей. Вот почему к вечеру маленький отряд Дюваля вконец устал, замерз и проголодался. Поля, перелески, овраги и снова поля. Чего уж говорить о людях, когда к исходу дня привычные кавалерийские лошади, и те шатались от усталости. Порой солдаты видели вдали дорогу, а однажды они даже вышли к деревне... но всякий раз отряд поспешно ретировался, и вновь понурые лошади едва плелись по бесконечной снежной равнине. Сержант то и дело сверялся с картой, хмурился и говорил: - Еще немного, ребята, осталось немного, - и замолкал. Потому что, если честно признаться, он был растерян и не очень-то представлял, как быть дальше и куда вести отряд. Сержант, конечно, понимал, что им нужно скрытно пробраться к дороге, ведущей на Вильно, а там... Что, если он и впрямь настигнет императора? Тогда он честно выполнит приказ, доставит их в ставку... Сержант обернулся - Мадам, ехавшая рядом, едва держалась в седле от усталости. Темнело. Поднимался ветер, начиналась метель. Колючий снег... Но, главное, солдаты поотстали... Хотя какое ему дело до крепких и битых солдат, когда рядом с ним одинокая, поникшая женщина, которой он желает добра и только добра?! Не говоря ни слова, сержант осторожно взял ее под локоть - Мадам не возражала,- и они поехали дальше. Молчали. Мадам, возможно, и дремала, ну а сержант... Вдруг почувствовал, что у него начинается жар. Быть может, виной тому пронизывающий ветер, а может, голод, а может.,. Но скорее всего, во всем виновата немалая растерянность сержанта. Дюваль вдруг живо представил, как они встретят колонну и увидят во главе нее невысокого человека в знаменитой треуголке, как... его солдатам откажут в отставке, у них отнимут лошадей, ну а Мадам.,. Господин Дюбуа, шеф личной полиции императора, похлопает сержанта по плечу и прикажет вернуть герою полковничьи эполеты. Сержант покраснеет и скажет: "Простите, но я ведь просил о другом.,." На что Дюбуа недовольно поморщится и ответит: "Нет, государственный преступник есть государственный преступник. Уведите ее!" Тогда сержант... Опустит голову и промолчит: уж он-то как никто другой уверен в этом! Наверное, это смешно, но и тогда он ш сможет изменить присяге, он так привык быть честным солдатом... Тогда зачем все это? Быть может, лучше сразу бросит!, пистолеты, снять саблю и кивер, сорвать нашивки, лечь в сугроб - желательно ничком - и притвориться мертвым, у неге получится! Сержант вздохнул и посмотрел на Мадам. Мадам не спала: глаза ее были открыты и, казалось, ничего не выражали, Но это ведь не так! Ведь что-то же заставило эту красивую женщину бросить дом, тепло, уют... и заблудиться в метели. И вдруг сержант словно очнулся ото сна, огляделся... Так и есть! Темно, метель... и никого и ничего не видно. Ночь, ветер, снег в лицо, они вдвоем в открытом поле - он и она,-- а больше никого. Все остальное далеко, все остальное для других - война, сражения, чины, награды, пули, смерть... Сержант поежился и мрачно улыбнулся. Он вспомнил четверых солдат, которые сегодня покорно отказались от обильного угощения лишь потому только, что так захотелось Шарлю Дювалю. А кто он такой? Сержант в душе обругал себя последними словами и тихо окликнул: - Мадам! Мадам удивленно посмотрела на него и даже не сразу спросила: - Что с вами? Сержант, не отвечая, осмотрелся, прислушался. Мела метель, шуршала жесткая поземка... и все. - Я... Я потерял своих солдат,- растерянно признался сержант. Мадам равнодушно пожала плечами, потом опустила глаза и сказала: - Мне холодно. Сержант смутился. - Простите,- едва слышно прошептала Мадам и прижалась к сержанту. Тот осторожно обнял ее и услышал: - Мне ведь действительно холодно. Многие всерьез предполагают, что стоит лишь обнять красивую женщину, как сразу становится жарко. Отнюдь. Шуба у Мадам была холодная и колючая. Замерзнуть, обнимая женщину,- вот, наверное, самая глупая, самая бестолковая смерть на свете... - Ну, что я говорил?! - послышалось из темноты.- Я уж говорил, что это их следы! И почти сразу же вслед за словами из метели показались четыре всадника. - Мы чуть не заблудились, сержант! - воскликнул Чико, явно обрадованный встрече,- Если так и дальше пойдет, так я и не знаю! - Да, славная метель,- совсем не к месту согласился Дюваль, с сожалением выпуская из рук холодную шубу Мадам.- Что будем делать? - Пора прибиться на ночлег,- выразил общее желание Франц,- Мне холодно. - Тогда,- сержант достал было карту, да передумал и не стал ее разворачивать,- тогда поищем место поспокойнее и разведем костер. Не отставать! - И он ослабил поводья, всецело полагаясь на чутье Мари. Было уже совсем темно, метель не унималась, и маленький отряд в полном молчании отправился дальше. Глядя на белые от снега спины товарищей, Чико с грустью подумал, что все они теперь похожи на Белую Даму. Как Франц вдруг воскликнул: - Смотрите! Отряд остановился. И там, куда указывал австриец, все увидели нечто большое и черное. В едва различимом лунном свете ничего нельзя было разобрать. - Что это? - настороженно спросил Гаспар. Вместо ответа Хосе сошел с лошади и двинулся в метель. Потом... - Бывший дом,- послышался голос Хосе.- Горел недавно. Мы, наверное, в деревне... Смотрите, вон там еще! И точно: неподалеку чернел еще один сгоревший дом. Хосе вернулся к отряду, и сержант мрачно сказал: - Ну вот нам и ночлег. Будем надеяться, что Великая Армия...- и замолчал. А Чико невесело продолжил: - Что Великая Армия все сжечь не успела. Выберем дом поприличней, и станем на зимние квартиры. Сержант согласно кивнул, и отряд медленно двинулся по разоренной деревне. Когда наступаешь и видишь перед собою пепелища чужих городов - это одно. Там ты говоришь сам себе: неприятель упрям, он один лишь во всем виноват; он должен был сдаться без боя, встретить тебя с белым флагом и коленопреклоненно вручить ключи от крепости... А здесь, когда с позором отступаешь и видишь следы бессмысленной жестокости своих же товарищей... Деревня, к общей досаде, оказалась большой и сгоревшей едва ли не дотла. Нет, чем здесь останавливаться, им лучше возвратиться в поле и попытать себе счастья... - Огонь! - испуганно воскликнул Гаспар. И вправду огонь - в крайней хате, у самой околицы, мелькнул в окне огонь. Мелькнул и тут же исчез. Вновь появился - и снова темно. Быть может, им всем показалось? Солдаты растерянно переглядывались. Сержант задумался - что делать? Возможно, Е доме прячутся казаки или же кто-то из бывших своих - дезер тиров не счесть. Молчание затягивалось. Хосе, замерзший более других, ж выдержал. - Тебе привиделось, Гаспар! - насмешливо сказал он.-Не было здесь никакого огня. - Да что ты, я своими глазами... - Привиделось! - Хосе решительно сошел с лошади и потащил ее за собой. Хосе и сам прекрасно понимал, что он неправ, но холод пересилил страх. Испанец до того продрог, что был готов проситься на ночлег хоть в преисподнюю. Уверенным шагом он все ближе подходил к загадочному дому. - Хосе, одумайся! - попытался удержать товарища осмотрительный Франц. - Вы все законченные трусы! Все до единого! - и с этими словами Хосе громко и настойчиво постучал в дверь. Никто не ответил и не отворил. Хосе подергал дверь - закрыто. - Ну что, убедились?! - весело крикнул Хосе и облегченно вздохнул, убедившись, что страх его напрасен.- Нет здесь никого. Остаемся,- и он пошел к дворовым постройкам. Распахнув ближайшую дверь, испанец смело заглянул в нее и сказал: - Прекрасный хлев! Здесь всем хватит места! Отряд не без опаски въехал во двор. Солдаты спешились и вместе с лошадьми один за другим оказались в хлеву. Во дворе остались лишь сержант и Мадам. - Мадам,- сказал сержант, помогая ей сойти с лошади,- солдат привык к лишениям, в хлеву он чувствует себя как дома, однако вы... Дюваль замолчал и передал подошедшему Гаспару поводья лошадей - своей и дамы,- подождал, пока услужливый кучер скроется в хлеву, и продолжал: - Поймите меня правильно, Мадам... И в это время из дома послышался приглушенный стон. Сержант насторожился. Стон повторился. Сержант медленно потянулся за саблей... Однако Мадам приложила палец к губам, крадучись подошла к двери, прислушалась... потом прошептала что-то на местном наречии... Дверь приоткрылась... Сержант в один прыжок оказался рядом с Мадам, рванул дверь в сторону... И увидел перед собой маленькую перепуганную старуху в теплом платке. Старуха, пятясь в темные сени, перекрестилась и испытующе посмотрела на сержанта, потом на Мадам... Вновь послышался стон - долгий, протяжный... Мадам улыбнулась и что-то сказала. Старуха вначале с удивлением посмотрела на Мадам, на ее богатую шубу и лишь потом нехотя ответила. Мадам спросила еще раз - настойчивее и многословнее,- и на сей раз старуха ответила ей безо всякой заминки и куда пространнее. Стон повторился. - Там кто-то умирает? - спросил сержант. - Н-нет, совсем наоборот,- смутилась Мадам.- Подождите меня во дворе. Старуха и Мадам скрылись в доме. Сержант осторожно прикрыл за ними дверь и осмотрелся. Ветер утих, метель успокоилась, на небе показалась ущербная луна. В хлеву было тихо и дверь заперта - солдаты, наверное, уже уснули, ведь день сегодня выдался нелегкий. Сержант постоял еще немного, пытаясь хоть о чем-нибудь связно подумать, а потом развернулся... И увидел в глубине двора, на пороге еще одного дома, босоногого мальчишку лет десяти. В руках у мальчишки с негромким треском горела лучина. Сержант улыбнулся ему, однако мальчишка не ответил, он, наверное, проснулся от шума и вышел глянуть, что случилось, а вот теперь никак не мог взять в толк, во сне все это или наяву. Сержант развел руками, пожал плечами, улыбнулся еще приветливей... отчего мальчик окончательно проснулся, нахмурился и ушел в дом. Но дверь оставалась открытой, и сержант пошел за мальчиком. ...В том доме было сумрачно; догоравший смоляк едва освещал голый, тщательно выскобленный стол да лавки вокруг него. 'В углу под закопченной божницей сидел мальчик и настороженно смотрел на сержанта. Сержант потоптался в двери, снял кивер, слегка поклонился иконам и вновь посмотрел на мальчика. Тот важно шмыгнул носом и поставил локти на стол. Сержант осторожно прикрыл за собой дверь и сказал: - Добрый вечер. Ответа не было. Но если ты хочешь понравиться детям, так сделай им подарок - орехи, миндаль, горсть винограда. Сержант, задумавшись, сделал шаг вперед, похлопал себя по груди... так, будто у него за пазухой рождественский сюрприз... но только брякнула медаль... Сержант виновато глянул на мальчика... А у того в руках уже был нож - широкий и длинный, должно быть, для хлеба... и для незваных гостей. Сержант улыбнулся и, не думая про нож, пошел к столу, снимая на ходу медаль. Мальчик проворно соскочил с лавки и поднял нож... - Смотри,- как ни в чем не бывало сказал сержант и протянул ему медаль,это редкая вещь, но я дарю ее тебе, ты славный мальчик. Но тот не шелохнулся, не поверил. Тогда сержант осторожно положил медаль на стол, поближе к мальчику. Медаль была большая и блестящая, с красивым ярким бантом... И мальчик поверил сержанту; "он сел к столу и принялся рассматривать подарок. Сержант сел напротив. Сержанту было хорошо и даже, как ни странно, он совсем забыл про голод. Да, он подарил чужому мальчику медаль - а что в этом такого? Он заслужил ее и может делать с нею все, что пожелает,- таков закон войны. Вот, скажем, маршал, тот может делать со своими солдатами все... Когда же мальчик решил узнать, что скрыто в середине и принялся царапать награду острием ножа, сержант слегка поморщился и отвернулся. Однако дар есть дар, дары не отнимаются. И потому единственное, что позволил себе сержант, так это вздохнуть, расстегнуть ворот мундира и с грустью посмотреть на маленького хозяина. Хозяин насупился, и сержант не решился вступать в разговор. Итак, сержант забыл про голод. А солдаты... Едва лишь они вошли в хлев и развели огонь, как Франц радостно всплеснул руками и молча указал на дальний угол. Там... Понурив голову, моргал грустными глазами... ...годовалый бычок. А может, был он и значительно постарше, но из-за своей худобы смотрелся каким-то недомерком. Солдаты растерялись. Гаспар перекрестился, Хосе покачал головой, а Чико нехорошо рассмеялся и потянулся за саблей... да передумал. Он подошел к бычку, почесал у него за ухом, похлопал по тощей спине, заглянул в глаза, покачал головой и сказал: - Держу пари, что перед нами круглый сирота. Но характер в нем есть. - А ты его все равно зарежешь,- мрачно добавил Хосе. - Я? - удивился Чико.- С чего ты взял?! Это у вас в Испании убивают быков, а нас такому не учили. - Вот и прекрасно. Не трогай его. - Как прикажете, сир. Чего еще изволите? Хосе промолчал, сел на охапку соломы и мрачно задумался. - Я ничего не понимаю! - признался Франц.- Я голоден. Позвольте,- и он шагнул к бычку... Однако же Хосе проворно удержал его за руку. Франц недоуменно посмотрел на товарища. - Сядь! - приказал тот, и Франц послушно опустился рядом с Хосе. Франц явно испугался. Ну а Чико - тот потрепал бычка по загривку, вернулся к товарищам и сел поближе к огню, разведенному прямо на земляном полу. Спроси тогда у Чико, отчего он не зарезал бычка, неаполитанец не ответил бы. Он сам себя не понимал, он только знал - нельзя, и все. Но если Чико останется жить, он когда-нибудь вспомнит и скажет: "Я вдруг подумал, что все мы годовалые бычки. Пляшем, гуляем... А после приходит некто в кожаном фартуке и режет нам глотки. Нет, лучше сдохнуть с голода, чем съесть товарища!" Но это если случится - будет потом, а пока что Чико сидел у огня и считал языки пламени. Так что теперь один лишь Гаспар стоял посреди хлева и почему-то надеялся, что о нем сегодня не вспомнят. Однако Франц нашел в себе силы, отвернулся от бычка и, обернувшись к кучеру, досадливо спросил: - Гаспар, да. объясни ты мне, что они задумали?! Гаспар пожал плечами и сел к огню. Гаспар привык не вмешиваться. Помолчали. Франц еще раз внимательно осмотрел товарищей и начал, как ему показалось, издалека: - Ах, если б вы только знали, как я умею готовить жаркое! Многое, конечно, зависит от приправы, и тем не менее... - Молчи! - прикрикнул на него Хосе. - Молчи, молчи! - обиделся Франц.- Я замолчу, но прежде объясни мне, отчего ты обрекаешь меня на голодную смерть. Хосе раздраженно поморщился и не ответил. Хосе, конечно, мог бы все объяснить, но не хотел. Есть в нашей памяти такое, о чем просто так, по заказу, не станешь рассказывать. Вот почему Хосе отвернулся от Франца и посмотрел на Чико. А тот... Тот решил отшутиться. Он сказал: - Ты знаешь, Франц, мне кажется, что этот теленок не просто ,теленок, а нечто...- И он многозначительно посмотрел вверх на потолок и далее, на небо. - Смеешься надо мной! - обиделся Франц. - Нет, почему же,- улыбнулся Чико.- Представь себе: идет по дороге Великая Армия, грабит, сжигает, убивает... Армия ушла, и ничего после нее не осталось. Ничего земного. А этот нерукотворный теленок... - Чико! - Ах, вы желаете проще! Извольте...- И Чико, сам себе удивившись, враз стал серьезным...- Я не зарежу этого бычка. И тебе не позволю. Я уже достаточно резал, а теперь устал. Я хочу отдохнуть. - Так, значит, мы умрем в тяжких муках,- вслух подумал Франц и сокрушенно покачал головой. - Не думаю,- многозначительно ответил Чико и покосился на Гаспара. Кучер вздрогнул и испуганно оглянулся на Хосе. Тот не говоря ни слова вытащил из-за голенища нож... и протянул его Гаспару... - Мы не умрем от голода,- сказал Чико.- У нас есть кучер... Гаспар дрожащей рукой взял нож и упавшим голосом сказал: - Франц, твои друзья совершенно правы. Мы сделали очень много дурного на этой земле. Вот и сейчас мы ворвались в чей-то дом и намереваемся убить бессловесную тварь, единственную, возможно, надежду и опору бедной крестьянской вдовы... - Короче! - зло перебил его Хосе. - Да, короче,- согласился Гаспар, перехватил нож поудобнее и с силой воткнул его себе в грудь... Вспорол подкладку и стал вытаскивать спрятанные на груди сухари. - Я их берег на черный день,- попытался оправдаться кучер.- Я думал... Но его не слушали. Тогда Гаспар раздал сухари, посмотрел на бычка и грустно сказал: - А бедное животное пускай себе живет. Оно нас всех переживет. Последних слов его не запомнил никто - хруст сухарей на зубах лишает возможности слышать. Однако что такое сухари? Они не то что гусь - воробью не товарищи. Слизав с ладони последние хлебные крошки, Франц грустно прищурился и сказал: - А помните Москву? Когда мы уходили оттуда, у каждого гвардейца было по четыре хлеба и по ведру вина. - По фляжке,- поправил Гаспар... И горько пожалел об этом: солдаты подозрительно посмотрели на него, а Хосе еще и спросил: - Так ты, выходит, тоже из гвардии? То-то повадки не наши! - Да что вы, господа! - перепугался Гаспар.- Разве я похож на гвардейца? Я скромный кучер, я охранял Гудона. - Кого? - не понял Чико. - Гудона, есть такой мастер. Он вылепил бюст Наполеона. А потом с этого бюста наделали целую подводу копий и повезли в Москву. Хотели разнести по всей России. - А потом? - А потом ничего,- нехотя ответил Гаспар. (Если память мне не изменяет, то шесть сих бюстов были отбиты славным воинством старобыховской инвалидной команды.- майор Ив. Скрига). Сидели. Молчали. В углу сопел сердитый теленок. Францу было тяжело это слышать, и потому он поднялся, подошел к своей лошади, достал из чресседельной сумы разобранную флейту и принялся неторопливо скручивать ее. Товарищи внимательно следили за Францем, в хлеву было тихо, как в опере перед концертом великого маэстро. Польщенный вниманием Франц важно вернулся к костру, сел поудобнее и заиграл. Играл он плохо, но вдохновенно. Где-то в глубине души Франц сознавал, что музыкант из него никудышный, а потому он брался за флейту лишь тогда, когда был чем-либо сильно взволнован. На сей раз он был сильно взволнован и даже обижен испанцем, а потому, Наверное, и мелодия у него получилась почти что испанская. Франц, повторяю, изрядно фальшивил, и тем не менее Хосе заметно оживился, привстал, глаза его загорелись... А после замкнутый, неразговорчивый Хосе вдруг сделал замысловатый пасс руками и выкрикнул: - О-ле! - и замер, словно очнувшись, и с любопытством посмотрел на товарищей: мол, кто они и откуда, да и сам он как здесь оказался? - Ты был тореадором? - удивился Гаспар. - Тореро,- поправил Хосе и сел к костру.- Вот...- И он расстегнул ворот мундира. На шее у испанца был виден глубокий шрам. Слушатели в уважением посмотрели на Хосе. А тот добавил: - Я думал, что это конец. Наступило молчание. Каждый подумал о смерти, верно/! спутнице солдата. Теленок и тот притих в своем углу. Однако Францу было любопытно, что же случилось с Хосе, и он как умел заиграл весьма популярную, знакомую всем испанцам мелодию. Хосе мрачно посмотрел на Франца, откашлялся и за говорил: - Ладно... Слушайте. Четыре года прошло... К нам тогда приехали французы, с ними капитан. И наш алькальд решил в их честь устроить корриду. Быков у нас хватало, а вот тореро - обоих убили в Сарагосе... Выбор пал на меня, новичка. Настоящий тореро всегда красив, его обожают женщины. - Поэтому и выбрали тебя? - не удержался Чико. - У меня был афисьон,- продолжал Хосе, не обращая внимания на колкость,- а это самое главное. Афисьон - это отвага, одержимость, священный огонь. Афисьон - это все! И я согласился. Против меня выставили Крикуна, был такой пятилеток у нашего соседа. Рога у него вот так, - Хосе руками показал, какие именно рога были у Крикуна, - вот так и чуть загнуты. О, рога у быка - это руки, глаза, разум! С их помощью он роется в пище, ими он дерется, познает мир. А пять лет для быка - это самый расцвет. Но, повторяю, у меня был афисьон, и я бы тогда сразился с самим императором!.. Арены у нас не было, тогда часть площади огородили повозками. На бой пришла вся наша деревня, а французский капитан - на самое лучшее место, в тени, рядом с алькальдом. Конечно, многое было не по правилам: я шел на Крикуна один. Ни пикадоров, ни бандерильеро у меня и в помине не было. И все же... наши деревенские заиграли пассадобль... Тут Хосе не выдержал и приказал Францу: - Быстрее, быстрее давай! От твоей музыки у быка подкосятся ноги, и он уснет прямо на арене! Франц заиграл быстрее, а Хосе продолжал: - Итак, наши деревенские заиграли пассадобль, я сотворил молитву святой деве - она отгоняет быков своим голубым плащом,- спрыгнул с повозки и вышел на арену. Мулета, шпага, расшитый камзол и даже косичка за спиной все как надо. А вокруг - друзья, соседи, родители, сестра и даже одна девушка, вы ее не знаете... Вся отцовская земля смотрела на меня! И еще этот чертов капитан... А прямо напротив меня копытил землю Крикун, его пока удерживали все мои братья и братья соседа. О, это вам был не годовалый недомерок! Но вся деревня смотрела на меня, и я решил, как бывалый тореро, не приканчивать быка, пока тот не разорвет мне камзол на груди... А потом отец взял доску с гвоздями, огрел Крикуна... Как следует...- Хосе надолго замолчал, но Франц играл все лучше и все громче, и испанец стал рассказывать дальше: - Я три раза прятался за повозки и снова выходил на бой. Афисьон почти покинул меня, но тут я услыхал, что капитан насмехается надо мной и над всей нашей деревней, и над Испанией! А моего брата они убили в горах!.. И тогда я сделал вот так! Хосе вскочил на ноги, схватил подвернувшийся мешок и стал показывать, как он пасс за пассом подчинял себе быка. Франц тоже вскочил и заиграл так, как будто ему обещаны все склады Смоленска. Бычок, увлекшись небывалым зрелищем, шагнул из темного угла... А испанец тем временем то крался мелкими шажками, то резко отпрыгивал в сторону. Раз за разом он падал на колени, и воображаемый бык, послушно уткнувшись в мулету, обегал вокруг него. Выделывая все это, Хосе еще и перекрикивал Франца: - Я творил с Крикуном все, что хотел! Вот так! И так!..- Потом сюда... Ха! - призывно выдохнул он.- Ха!.. Музыка смолкла!-Хосе призывно махнул Францу, но тот и слышать не хотел. - Музыка смолкла там, в Испании! Публика дрожала от ужаса и кричала: "Довольно, хватит!" Моя девушка упала в обморок, и я был счастлив. А капитан, тот вообще лишился рассудка. И когда бык снова бросился на мулету, француз выхватил пистолет и выстрелил в Крикуна... Но промахнулся, вот сюда...- Хосе замер и показал шрам.- Я упал, а бык про мчался мимо. Француза унесли...- Тут Хосе совсем сник и продолжал уже безразличным голосом: - Потом, конечно, я заколол быка. Но это было сделано неуклюже и впопыхах. Так что я не получил в награду ни ушей Крикуна, ни хвоста. А это ведь большая честь. - Франц больше не играл, и Хосе закончил свой рассказ почти шепотом: - Праздник был испорчен, и раздосадованный алькальд отдал меня в солдаты. Вот так! - И Хосе, сделав последний пасс, отшвырнул мешок и вернулся на место. Все молчали. Хосе обернулся, посмотрел на бычка и сказал: - А этот похож на того, только немного моложе. Он мне сразу понравился... И я не дам его зарезать. Никто не возразил. Солдаты долго молчали, пока Гаспар не спросил: - А где наш сержант? Тут все смущенно переглянулись. Они совсем ведь забыли про Дюваля! И сухари... - У тебя еще есть сухари? - строго спросил Чико. - Да, - после некоторого замешательства признался Гаспар. - Я думал, что один сержанту, а второй Мадам... - Ладно, знаем, что ты подумал! - отмахнулся Чико. - Иди!.. Нет, стой. Я видел, как они ели гуся... Так что первый сухарь отдашь сержанту лично и потребуешь, чтобы он съел его у тебя на глазах. Гаспар послушно вышел. Во дворе он никого не увидел, зато услышал стон из того самого, загадочного дома. Гаспар испугался... стон повторился, и бывший аптекарь понимающе закивал. А услышав спокойный, уверенный голос Мадам, Гаспар и вовсе успокоился. Он хотел было вернуться и рассказать товарищам о тайне запертой двери... Но тут он услышал еще один голос - сержанта. Гаспар обернулся и увидел дом, в котором светилось окно, а в окне... Дюваль сидел за столом и, не мешая мальчику ковырять ножом боевую медаль, рассказывал: - Я старый солдат, Мишель. Я был чуть постарше тебя, когда впервые надел доломан. О, как это было давно! Император еще не был императором... Вот ты никогда не был в Бордо, а я никогда не был в Париже. Да-да. Я был в Испании и в Египте, на Рейне и в Неаполе... А вот Парижа я так и не видел, мы там не воевали. О, это, говорят, самый красивый город на свете! Париж... А эта женщина,- Дюваль кивнул в сторону двери,- дарована мне моим злейшим врагом. Мы с ней всякого хлебнули, и, да простит меня покойная жена, пора бы и домой, к матушке. Будь ты постарше, я б спросил, как она, понравится моей матушке. Но ты еще молод, ты ковыряешь ножом мою боевую медаль, и мне не жалко: пусть все медали... Скрипнула дверь. Сержант нехотя обернулся и увидел Гаспара. - Чего тебе? И спросил, указывая на разодранный мундир: - Что это с тобой? - Это... это карман. Для сухарей. Сержант пожал плечами и принялся задумчиво грызть удивительно крепкий сухарь. Мальчик оставил медаль в покое и посмотрел на сержанта. Сержант, истолковав это по-своему, разломил сухарь надвое... Но мальчик отрицательно покачал головой и отвернулся. Сержант был очень голоден, а потому настаивать не стал. Он отгрызал от сухаря небольшие кусочки, тщательно их пережевывал и не торопился глотать. Он понимал, что следующий сухарь может достаться ему лишь на следующий день, а то и позже, и потому не спешил. Задумавшись, сержант просыпал остатки сухаря на стол и некоторое время сидел не шевелясь и ничего вокруг не замечая. И это еще хорошо, что нынче выдалась темная ночь, что не видно сгоревших домов, в которых жили вот такие же, как этот, мальчики. Но утром, когда рассветет... Сержант посмотрел на Гаспара и строго сказал: - Через час... нет, через два выступаем. Утром здесь будут казаки, так что мы должны убраться еще затемно. - Казаки? - Да, сведения самые верные. Иди предупреди, чтоб были готовы. Гаспар хотел было спросить еще, да не решился и вышел. Сержант же повернулся к мальчику... и не увидел его - глаза смыкались сами собой, а голова так и клонилась к столу. - Простите меня, Мишель, я очень устал,- и с этими словами сержант положил голову на руки и тут же уснул. Очень долго перед глазами сержанта была сплошная тьма, в которой никак нельзя было понять, сколько же времени прошло... А после он вдруг очнулся и увидел, что Мадам ведет его к палатке императора, разбитой прямо на снегу. Генералы расступились перед ними, в толпе слышался почтительный шепот: "Мадам произведена в маршалы Франции! Сейчас император вручит ей маршальский жезл!" А на сержанта, как назло, никто не обращал внимания. Пропели фанфары. Из палатки вышел насупленный мальчик - босиком и в знаменитой треуголке; в протянутых руках он держал подушечку, на которой покоился маршальский жезл. Но только Мадам потянулась к жезлу, как вдруг среди генералитета послышался шум, суматоха. Все закричали: "Казаки!" и разбежались кто куда. Дюваль открыл глаза: уже рассвело, мальчишки под образами не было. А со двора слышались крики, кто-то куда-то бежал... Сержант чертыхнулся и бросился к двери. А по двору уже метался тот самый вчерашний бычок и всё норовил поддеть на рога мальчишку, который с истошным криком убегал от него. Сержант замер в дверях, не зная, что пред принять. А тут еще из соседнего дома показались Мадам, старуха и еще какая-то женщина с чем-то большим в руках. Они закричали, запричитали от ужаса... Бычок разъярился, догнал, промахнулся... Но тут из хлева выбежали солдаты с испанцем во главе. Хосе, не растерявшись, рванул с себя мундир и бросился навстречу бычку. Бычок остановился. Мальчишка, воспользовавшись этим, взбежал на крыльцо и спрятался за спину старухи. - Торо! Торо! - И Хосе, размахивая мундиром, как мулетой, пошел на бычка. Тот бросился вперед, но испанец вовремя увернулся и победоносно посмотрел на зрителей - мол, каково?! Зрители - особенно женщины - были в немом удивлении. А Хосе, увидев Дюваля, крикнул: - Сержант, я задержу их, бегите! - и смело пошел на бычка. Дюваль удивленно оглянулся по сторонам, не понимая, от кого и зачем ему нужно бежать. А солдаты... Солдаты торопливо выводили лошадей, садились в седла. Увидев, что сержант никак не разберется, что к чему, неаполитанец живо замахал руками, указывая куда-то за деревню, и крикнул: - Казаки! - Не мешкайте, сержант! - взволнованно прибавил Франц. Сержант посмотрел за деревню - там никого не было видно; чистое поле, и все. Зато во дворе... Разъяренный бычок опять бежал на испанца. Подпрыгнул! Отскочил, боднул... и промахнулся. Еще, еще - и снова мимо! Испанец торопливо оглянулся, стер пот со лба и крикнул: - Сержант, казаки! Я их задержу! Какие казаки? Откуда? Бычок как завороженный бросался на изодранный мундир, а Хосе, почувствовав свою власть над животным, радостно смеялся. - Хосе! Коли его! - в азарте закричал Дюваль... И в это время его толкнули в плечо. Казаки! Сержант вырвал саблю из ножен... И увидел рядом с собою Мари. Верная лошадка грустно молчала... Пора! Сержант вскочил в седло, встал в стременах и снова крикнул: - Коли! - Ну что вы, сержант, это же домашняя скотина! - И с этими словами Хосе упал на колени и обвел бычка вокруг себя. - Казаки! Казаки! - кричали солдаты, успевшие уже выехать со двора на улицу. Да только сержант их не слышал. Стиснув зубы, он провел перед собой воображаемой мулетой и тронул лошадь на бычка... - Сержант! Сержант оглянулся - Мадам шагнула с порога, Мадам забыла про Хосе и про корриду... Однако умница Мари в один прыжок очутилась рядом с нею, сержант опомнился, перехватил Мадам за талию и вместе с нею выехал на улицу, а там, пустив Мари в галоп, и за околицу. - Казаки! Казаки! - без устали кричали скакавшие рядом солдаты, нещадно погоняя лошадей. И лишь когда сожженная деревня скрылась за холмом, отряд остановился. Мадам сошла на землю, села прямо в сугроб и устало улыбнулась. - Ну, как ваши дела? - спросил сержант. - Прекрасно. Эта крошка, которую я приняла, просто чудо. Ах, сержант... Мадам замолчала и как-то сразу стала серьезной. Тогда сержант посмотрел на солдат и спросил: - А сколько их было? - Кого? - в свою очередь поинтересовался Чико. - Казаков, кого же еще? Неаполитанец посмотрел на небо, по сторонам, а после под ноги... - Много, сержант, очень много. - Сотня? Две? - Сержант уже почувствовал подвох. - Вы понимаете, сержант... Это была последняя просьба нашего боевого товарища, и мы решили уважить ее. И вдруг коррида... Но это даже к лучшему. - Что... к лучшему? Но Чико не ответил. Ответил - после долгого молчания - Франц: - Хосе решил остаться. Ну а казаки... Они, наверное, завтра придут. Не сомневайтесь, сержант. Что ж, обманули. Провели как новобранца. Нужно немедля вернуться и приказать дезертиру... А нужно ли? Сержант вопросительно посмотрел на Мадам. Мадам ответила не сразу: - Та женщина... Она вдова... вторую неделю. Война! - И отвернулась. Все молчали. Мадам подошла к своей лошади, села в седло и спросила: - Где император? Мы едем к нему или нет? Вместо ответа сержант направил Мари прочь от деревни, отряд последовал за ним. Ну а Хосе тем временем сидел на связанном бычке и шел тал: - Браво, тореро, браво, мой мальчик! С порога на испанца удивленно смотрела молодая женщина с младенцем на руках. Стоявшая рядом с нею старуха поджала губы и мысленно молила господа о том, чтобы тот поскорее надоумил солдата уйти со двора... Но тут к испанцу подошел спасенный мальчик, заглянул ему прямо в глаза и спросил: - А меня так научишь? Испанец ни слова не понял, однако согласно кивнул и сказал: - Главное, это иметь афисьон, малыш,- и шмыгнул разбитым носом. Старуха на крыльце перекрестилась, по-бабьи понимая, что это - судьба.
