Роберт Рэнкин - Мир в табакерке, или чтиво с убийством
Я протиснулся рядом с девчонкой, одетой, как парашют, и протолкался в прихожую. Веселье было в самом разгаре, и его размах поистине потрясал. Здесь были и папы римские, и папуасы, и парикмахеры, и плотники. Даже парочка Пушкиных. Кем бы ни был этот Пушкин.
Я только было собрался нырнуть в толпу и станцевать буги-вуги, как кто-то хлопнул меня по плечу.
– Буэнос ночес, старый хрен! – заорали у меня над ухом.
Я обернулся. Это был Чико.
– Я не старый хрен, – крикнул я в ответ. – Я президент Кеннеди!
– Президент чего, старый хрен?
– А?
– Ладно, забудь!
Я оглядел Чико с ног до головы и даже обошел вокруг. На голову у него было наброшено банное полотенце, которое удерживал на месте приводной ремень от автомобильного вентилятора. Чико был весь завернут в занавески из веселенького ситца, на поясе стянутые поясом от халата. Лицо у него было вымазано ваксой, а на подбородок приклеена фальшивая бородка, сделанная, на первый взгляд (впоследствии оказалось, что так оно и было на самом деле), из кошачьего хвоста.
– Ну и кого ты должен изображать? – крикнул я.
– Че Гевара! – крикнул он в ответ.
На меня медленно снизошло озарение.
– Чико, – закричал я. – Он ЧеГевара, а не шейхГевара!
– Черт, опять слова перепутать.
Как мы смеялись!
Чико привел с собой новых членов банды, и позвал меня во двор, чтобы представить их.
– Отличные костюмы, ребята, – сказал я. – Вы точь-в-точь как бушмены из Калахари.
– Мы и есть бушмены из Калахари.
Как мы смеялись и на этот раз!
Чико подмигнул мне. – Я еще приводить одна моя сестра.
– Не ту, что с усиками?
Без всякого сомнения, мы бы снова засмеялись, но Чико вдруг решил ударить меня. Помогая мне подняться, он прошептал мне в ухо:
– Только чтобы новички видеть, и не обижаться.
– Я и не обижаюсь, – заверил я его.
В этот момент раздались грохот и звон: кто-то вылетел через окно гостиной.
– Здорово, – сказал Чико. – Где выпивка?
Я в ужасе уставился на лужу крови и разбитое стекло.
Моим родителям точно это не понравится.
В дверях появился Т.С. Давстон. Он подошел ко мне и протянул очередную бутылку.
– Насчет этого не беспокойся, – сказал он.
– Но…
– И вот еще, – продолжал Т.С. Давстон. – Держи.
Он протянул мне толстую самокрутку, закрученную с одного конца.
– Это что? – спросил я.
– Это косяк.
Мой первый косяк. Я никогда не забуду его. На вкус он был… ВЕЛИКОЛЕПЕН.
Я поплыл обратно к дому и наткнулся на двух девчушек, одетых принцессами, которые гладили большого слюнявого лабрадора.
– Это твоя собака? – спросила одна из них.
Я мечтательно кивнул.
– Как ее зовут?
– Когда она у нас появилась, – начал я, – я думал, что это мальчик, и назвал ее Доктор Зло.
– Ух ты, – сказала одна из принцесс.
– Но раз уж она оказалась девочкой, мама сказала, что мне придется назвать ее по-другому.
– Так как ее зовут?
– Плюшка, – сказал я.
Принцессы рассмеялись. Очень изящно рассмеялись, как мне показалось. И еще мне показалось, что я вижу бледно-розовую ауру, которая окружала их, так что я улыбнулся еще раз, глотнул пивка и затянулся косячком.
– Попробуйте-ка, – сказал я.
Думается мне, настоящее веселье началось около одиннадцати. До этого момента всего одного гостя выбросили через окно, и тот отделался легким испугом, если не считать шрамов, оставшихся на всю жизнь. А вот тому типу, который взобрался на крышу, повезло куда меньше.
Сам я не видел, как он пролетел мимо окна родительской спальни и приземлился на острия ограды. Я был в постели с одной из принцесс.
Мы вместе приветствовали половую зрелость.
Первый раз, когда я занимался сексом. Как бы мне хотелось хоть что-топомнить об этом!
У меня остались смутные воспоминания о толпе народу, которая ворвалась в спальню, и кричала, что я должен спуститься вниз, потому что произошел несчастный случай. И мне кажется, что я помню, как, шатаясь, брел голый по лестнице вниз, удивляясь, кто успел перекрасить стены во все цвета радуги. Я не помню, как поскользнулся в луже блевотины на ковре в прихожей, хотя, видимо, это вызвало у всех приступ здорового смеха. Как и вид моей физиономии, когда я понял, что на крыльце начался пожар.
Я не имею не малейшего понятия, кто забрал холодильник и плиту. И, как я и заявил членам городского совета, если бы я знал, что в моей спальне происходит групповое изнасилование, которое снимают на пленку студенты художественной школы, я бы что-нибудь предпринял.
Но вот что я помню абсолютно ясно, и это навсегда отпечаталось в моей памяти – это Плюшка.
Плюшка – как она подбежала ко мне, когда я стоял в дверях, уставившись на полицейские машины и пожарников, разматывавших шланги. Как она лизнула мне руку и уставилась на меня большими карими глазами.
И еще я помню себя самого – как я стоял, глядя на Плюшку, и пытаясь понять, что за странное, наподобие разгорающегося фейерверка, шипение слышится у нее из-под хвоста.
9
Рыло: табак
(жаргон британских уголовников)Я очнулся голый и весь в Плюшке.
Вам знакомо то паническое ощущение, когда вы просыпаетесь наутро после того, как упились в дым и обкурились в хлам, и чувствуете, вот наверняка чувствуете, что вчера сделали что-то неподобающее?
Ну вот, примерно так я себя и чувствовал.
Я долго пытался проморгаться, подавляя приступы тошноты, и ощупывал себя и удивлялся, с чего это потолок в моей спальне вдруг оказался покрыт кафелем.
Вам знакомо то паническое ощущение, когда вы просыпаетесь наутро после того, как упились в дым и обкурились в хлам, и обнаруживаете, что вы лежите голый в тюремной камере?
Нет?
Так вот, хуже не бывает, точно говорю.
Я закричал. Закричал очень громко. И я вытер лицо руками, и уставился на кишки и темную запекшуюся кровь.
– Плюшка! – завопил я. – Плюшка!
В тяжелой железной двери со стуком открылось маленькое окошко.
– Хрен тебе, а не плюшка, ублюдок, – услышал я в ответ.
– Помогите! – закричал я. – Выпустите меня. Выпустите меня!
Но меня не выпустили. Меня продержали там весь день и дали только тарелку хлопьев и чашку чаю, чтобы я не умер. А около трех часов дня распахнулась дверь, и в камеру неторопливо вошел брат Майкл из школы св. Аргентия.
Раз уж вам незнакомо то паническое ощущение, когда вы просыпаетесь голым в тюремной камере, вы навряд ли поймете ту полнуюпанику, которая охватывает вас, когда вы сидите голым в тюремной камере наедине с монахом-педофилом.
Это полная жопа, и я не шучу.
