Константин Кедров - Винтовая лестница
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон.
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
Александр Блок видел фиолетовые волны (может быть, ультрафиолетовые), заполняющие вселенную. "Поэт - сын гармонии, создающий космос из хаоса", писал Блок.
Но все эти свидетельства мы презрели, приняли их как некую красивость, риторику. А ведь для Блока, Белого, Хлебникова это была не метафора, а чистейшая реальность, правда об их общении с космосом. Чтобы отличить эту правду от поэтических "украшений", и понадобился мне достаточно многозначный и емкий термин, когда к слову метафора прибавляется приставка "мета". Метаметафора в отличие от метафоры есть подлинное свидетельство о вселенной. От такого подлинного свидетельства родились "Божественная комедия" Данте и многие книги древности.
"И увидел я новое небо и новую землю" - эти слова Апокалипсиса стали реальностью. Мы увидели новое, невидимое ранее небо черных дыр, пульсаров, квазаров, радиообъектов. Земля разверзлась до микромира, до сингулярности, и только человеческое сердце остается зачерствелым, окаменевшим, как сто, двести тысяч лет назад. Пока наше сердце поражено "окамененным нечувствием", мы не увидим неба, открытого взору поэта. Литература - это новое, словесное небо. Ныне выявляются незримые ранее звездные водяные знаки во многих знакомых текстах.
Вот звездный портрет отца Гамлета: "Кудри Аполлона, чело самого Юпитера, взор Марса, созданный, чтобы угрожать и приказывать. Осанка, подобная вестнику Меркурию, только что опустившемуся на вершину горы, целующей небо".
Перед нами портрет, сотканный из солнца (Аполлон) и трех планет.
Роман Гёте "Годы странствий Вильгельма Мейстера" открывает, как от ступени к ступени Мейстер все более становится космическим человеком. Вот его первая встреча с небом.
"...Астроном повел гостя на обсерваторию по витой лестнице... Вильгельм очутился один на открытой площадке высокой круглой башни. Над ним простиралось, блестя и сверкая всеми своими звездами, ясное ночное небо; ему показалось, что он впервые видит себя окруженным небесным сводом во всем его великолепии...
Пораженный и изумленный этим зрелищем, он на мгновение закрыл глаза. Безмерное уже перестает быть возвышенным, оно превосходит нашу способность и грозит нам полным уничтожением. "Что я - перед вселенной? - мысленно сказал он себе, - как могу я стоять перед нею и среди нее?" Однако после краткого размышления он добавил: "Как может человек противостоять бесконечности, если не тем, что, собрав в глубине своей души все свои духовные силы, влекомые в разные стороны, спросить их:
"Дерзнешь ли ты себя, хотя бы мысленно, представить среди этого вечно живого порядка без того, чтобы ты не ощутил в себе одновременно нечто, непрестанно движущееся, вращающееся вокруг какого-то чистого центра? И даже если тебе трудно будет отыскать в своей груди этот центр, то ты осознаешь его по одному тому, что из него исходит, свидетельствуя о нем, некое благотворное воздействие".
Найти в себе центр, вокруг которого все вращается, то есть Полярную звезду. Кол-звезду, вокруг которой вращаются все звездные стада.
С началом зимнего сезона
В гигантский вытянувшись рост,
Предстал Рубруку с небосклона
Амфитеатр восточных звезд.
В садах Прованса и Луары
Едва ли видели когда,
Какие звездные отары
Вращает в небе Кол-звезда,
Она горит на всю округу,
Как скотоводом вбитый кол,
И водит медленно по кругу
Созвездий пестрый ореол.
Идут небесные Бараны,
Шагают Кони и Быки,
Пылают звездные Колчаны,
Блестят астральные Клинки.
Там тот же бой и стужа та же,
Там тот же общий интерес.
Земля лишь клок небес и даже,
Быть может, лучший клок небес.
И вот уж чудится Рубруку:
Свисают с неба сотни рук,
Грозят, светясь на всю округу:
"Смотри, Рубрук! Смотри, Рубрук!"
(Н. Заболоцкий, "Рубрук в Монголии")
Вернемся к Вильгельму Мейстеру. Он ищет СВОЮ звезду на небе и на земле. В его душе ею оказалась наставница Макария. О ней подробно словами Гёте:
"Подобно тому, как про поэта говорят, что элементы видимого мира уже заложены в самой глубине его естества и лишь постепенно раскрываются в нем, и что все то, что ему приходится созерцать в мире, он перед тем уже переживал в предчувствии, так и сознанию Макарии, по-видимому, изначала были присущи все соотношения солнечной системы, пребывая в ней сперва в скрытом, покоящемся состоянии, постепенно развиваясь и все ярче и живее проявляясь в дальнейшем".
Естественно было усомниться в таких способностях, но вскоре ученый убедился: "Макария находится в таком отношении к солнечной системе, какое мы едва осмеливаемся выразить словами, она не только лелеет и созерцает её в своем уме, в своей душе и в своем воображении, но как бы составляет часть ее; она ощущает себя вовлеченною В небесные сферы, но каким-то особым образом; с детства она движется вокруг солнца, и притом, как теперь удалось установить, по спирали, все более и более удаляясь от центра и постепенно в своем круговороте направляясь к внешним сферам".
Я понимаю, что современное скептическое сознание, конечно же, поставит под сомнение это свидетельство Гёте, как и тысячи других свидетельств, из которых лишь немногие проникли в эту книгу. Но давайте, наконец, опомнимся от рационалистического дурмана, поверим Гёте, Льву Толстому, Достоевскому, Андрею Белому, В. Хлебникову, поверим тысячелетним преданиям всех народов. Да, человек - существо космическое в самом полном смысле этого слова. Он вмещает в себя, как Макария, нашу планетную систему, а может быть, и вселенную.
Человек рождается. Сначала в нем формируется чувство своего тела, потом - мать, отец, семья, родина, земля и, наконец, появляется чувство космоса, сначала видимого, потом незримого. В космосе он, говоря словами Тютчева, узнает "свое наследье родовое".
Каждый писатель по-своему переживает вселенское рождение. Иногда космическое чувство приходит лишь в старости, как итог и финал земной жизни. Так увенчал Валентина Катаева "алмазный венец" из звезд: "Мне вдруг показалось, будто звездный мороз вечности сначала слегка, совсем неощутимо и нестрашно коснулся поредевших серо-седых волос вокруг тонзуры моей непокрытой головы, сделав их мерцающими, как алмазный венец.
Потом звездный холод стал постепенно распространяться по всему моему помертвевшему телу, с настойчивой медлительностью останавливая кровообращение и не позволяя мне сделать ни шагу, для того чтобы выйти из-за черных копий с золотыми остриями заколдованного парка, постепенно превращавшегося в... лес, и... делая меня изваянием, созданным из космического вещества безумной фантазии Ваятеля".
