Харлан Эллисон - Миры Харлана Эллисона. Т. 3. Контракты души
— Тогда давай поищем какое-нибудь другое место, где мы могли бы обходиться без кораблей.
Она оборачивается и смотрит на меня:
— Как ты себе это представляешь?
И я пересказываю ей то, что слышал в засекреченном помещении: о планете с лазурным океаном и золотистыми крабами. Я рассказываю все, что запомнил, и кое-что придумываю от себя, но это не ложь, ведь от нас самих зависит, чтобы так было в действительности. Дело в том, что мне не хочется с ней расставаться.
Они нашли свой дом в созвездии Персея, далеко-далеко от галактики, где родились их предки. Теперь над ними сияло солнце М-13. Пройдя сквозь густые слои атмосферы, они увидели, что ничего другого им не остается, как посадить корабль в океан. «БКК-ЗЬ погружался в темно-синюю пучину все глубже и глубже, пока не лег на плоскую вершину огромной подводной скалы.
Много дней они провели у экранов, приглядываясь к таинственному миру, окружающему их, прислушиваясь к его звукам. А потом настал день, когда они надели водолазные костюмы и вышли из корабля.
Они собирали образцы морской флоры и вдруг заметили на дне глубокой впадины крабообразное существо — оно было тоже одето в водолазный костюм и лежало на синем песке неподвижно.
Все шесть его членистых конечностей были скрючены.
Им вспомнился голос в засекреченном помещении; который рассказывал о планете с лазурным океаном…
Фронтальное стекло на шлеме было разбито. Они направили лучи своих фонарей внутрь шлема и увидели страшную оранжевую голову, ничем не напоминающую человеческую.
Они сфотографировали это странное существо, а потом посредством трала подняли его на корабль. Они исследовали материал, из которого были изготовлены костюм и ласты, ржавчину на шлеме, устройство систем жизнеобеспечения, осколки фронтального стекла и, конечно, сами останки, частично обглоданные рыбами. Два дня они не отрывали глаз от приборов. На экранах плясали голубые и зеленые тени. На третий день у них не осталось сомнений, что они находятся на той самой планете…
И тогда они снова вышли из корабля и стали искать ее обитателей. Но обитатели сами нашли их и знаками пригласили следовать за собой, и они поплыли вслед за этими крабообразными созданиями и через подводные катакомбы с гладко отполированными стенами попали в лагуну.
И они поднялись на поверхность и увидели берег, и вышли на сушу, и сняли шлемы и отбросили их далеко от себя, потому что больше никогда не собирались ими пользоваться.
Они впервые дышали воздухом, в котором не ощущался металлический привкус и запах машинного масла. Они дышали воздухом новой жизни и слушали мелодичный плеск аквамариновых волн.
«Боевой космический корабль номер тридцать один» навсегда остался лежать на дне океана.
ЧЕРНОКНИЖНИК
СМИТ
Памяти К. Смита[6]
На сто втором этаже Эмпайр-Стэйт-Билдинг, сидя на корточках во тьме кромешной, Смит нащупал у пояса кожаный мешок.
Внизу, на девяносто шестом или на девяносто девятом, по стенам лестничного колодца метались желтые световые пятна — эта крысиная стая все-таки его учуяла. Смит осторожно налег здоровым плечом на пожарную дверь — она не поддалась. Вероятно, ее заклинило еще тогда, после взрыва, когда он совершил свою чудовищную Ошибку. Итак, посреди гигантского кладбища, в которое он превратил мир, в мертвом городе, носившем некогда название «Нью-Йорк», на лестнице ржавого корпуса Эмпайр-Стэйт-Билдинг ему не оставили выбора. Единственный способ от. них избавиться — это… И он неохотно развязал кожаный мешок.
Смит, первый и последний из чародеев, готовился снова метнуть магические кости.
Желтые пятна мелькнули на девяносто девятом.
Уж если он на это решился (о ужас!), действовать следовало немедленно. Еще секунду Смит колебался. Их было человек пятнадцать. Мужчины и женщины. Он не желал им смерти. Невзирая на их слепую ненависть и недвусмысленные намерения, ему не хотелось применять свою сверхъестественную силу. Однажды Смит это сделал — и разрушил мир.
— Он там! — крикнули внизу. — Теперь ему крышка!
Весь день, карабкаясь, как насекомые, с этажа на этаж, они упорно хранили молчание, — и вот тишина взорвалась: «Сейчас мы его сцапаем!» Обмотанные тряпками ступни затопали по железной лестнице, ведущей наверх. Смит жадно глотнул затхлый воздух и, перевернув мешок, высыпал кости на пол.
Узор, который они, рассыпавшись, образовали, был, казалось, случаен. Смит забормотал заклинания — и вот раздалось тихое шипение, и сквознячок с горьковато-сладким привкусом, как у голландского шоколада, заструился из ниоткуда. Сквознячок, от которого у Смита холодный пот выступил между лопаток.
Он услышал вопли. Жуткие. Там, на сотом этаже.
У каждого из них мгновенно раздулись внутренние органы, раздулись, в клочья разрывая живот. Потом послышалось бульканье — все, что было в их организмах твердым, превращалось в жидкое, кипело и вываливалось, оставляя после себя пустую оболочку кожного покрова. А другие вскрикивали резко, отрывисто — в них шевелились ребра и, как тупые ножи, протыкали плоть изнутри.
Потом крики прекратились. Тишина, поднимавшаяся сюда вместе с людьми, осталась, а вот люди… Смит уткнул щетинистый подбородок в худые колени и завыл.
Сквознячок, подобно хищной птице, сделал еще несколько кругов над лестничным колодцем, потом исчез.
Снова Смит остался один. Смит — чародей, Смит толкователь колдовской книги, лишь ему внятной.
Единственный, кто уцелел после катастрофы, в которой он сам же и был виновен. Единственный, кто остался самим собой, тогда как все остальные теперь немногим отличались от животных.
— Я один! — вырвалось у него вместе с рыданием и откликнулось эхом во мраке лестничного колодца: — Оди-ин!..
— Не считая меня, — вдруг донесся девичий смеющийся голос.
Легкие быстрые шаги, снова смех, и не внизу, а здесь, на этом этаже. Восторг и ужас. Ужас и восторг. Но и недоверие… «Осторожнее, не поддавайся, будь внимателен!» — сказал он себе мысленно.
С глухим рычанием, все так же на корточках, Смит потянулся к магическим костям, в страхе, что не успеет собрать их вовремя. Царапая ногтями пол, сгреб их в кучу.
— Имей в виду, — предупредил он девушку (кем бы она ни была), — я могу метнуть их еще раз!
Нашарив в темноте кость, Смит схватил ее и засунул в мешок, потом другую, третью, — его пальцы находили их безошибочно.
— Но ведь я же… я же люблю тебя! — все ближе, ближе раздавался ее жаркий шепот, преисполненный участия и неподдельной нежности, и так хотелось ему поверить: да, да, она действительно его любит!
