Глеб Голубев - По следам ветра
- Я уже понял, не беспокойтесь, профессор, - успокоил его капитан. - Мы и сейчас жестокий норд-ост, который частенько свирепствует у этих берегов, называем борой.
- Совершенно верно, - кивнул Кратов и продолжал чтение.
Шесть носило нас дней по гороподобным волнам, Так же, как северный ветер осенний гоняет по равнине Колючие стебли травы, сцепившиеся Друг с другом. То наш корабль Нот бросал в лапы Борею, То его Евр предоставлял гнать дальше Зефиру. Только к исходу шестого тяжелого дня море немного утихло. Музу благую призвав, побившим описать злоключения ваши."
- Описание бури в подражание "Одиссее", - заключил Кратов, снимая очки. Но весьма слабо, небрежно. До Гомера нашему стихотворцу-мореплавателю далеко, как до звезд. Историю древнегреческой литературы подобные вирши не украсят...
- Разрешите? - капитан взял листочек из рук Кратова и перечитал вслух: "То наш корабль Нот бросал в лапы Борею, то его Евр предоставлял гнать дальше Зефиру". Черт его знает, тарабарщина какая-то!..
- Стихи, - пожав плечами, снисходительно сказал профессор. - Так называемые "поэтические красоты". Чем марать пергамент такими стишками, лучше бы этот Аристипп написал свое письмо подробнее и обстоятельней...
По следам ветра
В Керчи мы появились настоящими триумфаторами. Весть о наших находках взбудоражила город. Здесь всегда работает несколько археологических экспедиций, раскапывая древний Пантикапей и окрестные боспорские городки и поселки. Так что нашего старика буквально с утра до вечера атаковали старые и молодые археологи, желавшие узнать все подробности поисков. Во дворе маленькой хатки на склоне горы Митридат, где располагалась база нашей экспедиции, теперь вечно толпился народ. Мне удалось лишь пару раз вырваться в гости к дядюшке.
В конце концов нас замучили .бесконечными расспросами, и Кратов решил сделать доклад в городском саду. Народу собралось много. Возле летней эстрады мы выставили найденные на дне амфоры. Светлана нарисовала большую цветную схему раскопа с примерными контурами корабля. Все это выглядело весьма внушительно.
К несказанному удивлению, среди слушателей я заметил и своего дядюшку. Он все время делал пометки в толстом блокноте.
Со свойственной ему педантичностью, Кратов начал доклад с нескольких осторожных фраз: речь-де идет только о самых предварительных результатах, что какие-либо итоги подводить, конечно, совершенно преждевременно. Но лотом он разошелся и рассказывал очень живо и интересно. Даже мы, все это сами пережившие, заслушались.
Когда он кончил, посыпались вопросы. И потом его еще долго не отпускали, окружив плотным кольцом,
Но вот все постепенно разошлись. И тут к Василию Павловичу подошел... Кто бы вы думали? Мой дядя!
- Простате, профессор, не могли бы вы мне дать переписать здесь, при вас, те стихи, что вы отыскали? - сказал он, прикладывая руку к козырьку своей морской фуражки.
Просьба, видно, показалась совершенно неожиданной не только мне, но и Кратову, потому что он спросил:
- А вы что, поэт?
- Нет, я, собственно, метеоролог, - ответил дядя.
- Зачем же вам эти стихи? - удивился Кратов. Дядя Илья помялся, потом туманно ответил:
- Понимаете, есть у меня одна идея, - он пошевелил в воздухе толстыми, короткими пальцами. - Но, как вы только что прекрасно выразились, идея эта весьма еще расплывчата и требует уточнения. Так что мне, с вашего разрешения, не хотелось бы пока распространяться более обстоятельно...
- Пожалуйста, пожалуйста, как вам угодно! - засуетился Кратов. - Садитесь вот сюда, за стол, и перепишите. Я могу вам предложить и фотокопию греческого оригинала с условием, конечно, что вы нигде не будете ее пока публиковать.
- Конечно, профессор, очень вам благодарен и дай слово...
Хотел бы я знать, на что ему эта фотокопия - ведь он не знает греческого языка!
Возвращая стихотворение Кратову и снова рассыпаясь в благодарностях, он неожиданно задал еще один, по-моему, довольно нелепый вопрос:
- А вы не знаете, когда погиб этот корабль? В какое время года?
Кратов удивленно посмотрел на него, подумал и ответил:
- Как свидетельствует херсонесская стела в честь Диофанта, восстание Савмака было разгромлено, видимо, весной сто шестого года до нашей эры. Тогда же судя по письму, отправился в плавание и этот корабль.
- Весной? Отлично! А в каком именно месяце?
На подобный вопрос Василий Павлович мог, конечно, только пожать плечами. Да и какое это может иметь значение, тем более для моего дяди-метеоролога?!
К счастью, он оставил Кратова в покое. А меня - в полнейшем недоумении; зачем понадобились ему и эти стихи и время гибели корабля? Что он, водолазом собирается стать на старости лет? Да ни в какую экспедицию его тетя Капа и не пустит...
Целые дни мы занимались обработкой своих находок. Это оказалось очень кропотливой работой. Каждый осколок амфоры приходилось подробно описывать, исследовать состав глины и краски. "В квадрате номер шестнадцать обнаружен бронзовый гвоздик без шляпки", - торжественно записывал я в дневник раскопок, сидя под навесом во дворе нашей полевой базы.
В полдень мы убирали все эти древности со стола, дежурные притаскивали из кухни громадное ведро окрошки и таз жареных бычков, и начинался обед. Завершали мы его обычно арбузами: по половинке на брата. А потом снова до вечера корпели над черепками и гвоздиками.
Особенно тщательному анализу подвергались неповрежденные амфоры. Их не только фотографировали, зарисовывали, описывали. Надо было по возможности разузнать, что же в них везли. В одной из амфор чудом сохранилось несколько тонких косточек. В них хранили рыбу, вероятно, селедку, которой и тогда уже славилась Керчь - Пантикапей.
В торжественной обстановке была наконец открыта и запечатанная амфора, не дававшая нам покою.
Когда из нее вытащили засмоленную пробку, раздалось негромкое шипение и свист, словно и впрямь вырывался на свободу какой-то таинственный дух.
Василий Павлович осторожно наклонил амфору и вылил из нее в мензурку немного темной, густой жидкости с довольно резким, но приятным запахом.
- Да это же вино! - воскликнул, принюхиваясь" профессор. - Несомненно, виноградное вино.
- Подумать только! - ахнула Наташа, - И ему две тысячи лет!
У нас загорелись глаза: вот бы попробовать этого вина! Ведь говорят, оно с годами становится лучше. А такого старого вина не найдется ни в одном погребе мира, Но, конечно, из этой затеи ничего не вышло. Он не дал нам попробовать самого старого вина на земле. А наследующий день принес какую-то бумажку и, размахивая ею, сказал:
- Вот вам анализ этого винца. Оно превратилось в чистейший уксус. Представляю, какие бы вы скорчили рожи, если бы хлебнули его!
