Геннадий Прашкевич - Адское пламя
11 апреля 1941 года он был арестован.
«Посылаемые Ларри в адрес ЦК ВКП(б) главы этой повести, – говорилось в обвинительном заключении, – написаны им с антисоветских позиций, где он извращал советскую действительность в СССР, привел ряд антисоветских клеветнических измышлений о положении трудящихся в Советском Союзе. Кроме того, в этой повести Ларри также пытался дискредитировать комсомольскую организацию, советскую литературу, прессу и другие проводимые мероприятия Советской власти…»
Десять лет с последующим поражением в правах.
В 1954 году в толстом журнале «Новый мир» выступил писатель Юрий Долгушин.
В статье «Поговорим всерьез» Юрий Долгушин утверждал: фантастика – это необходимый жанр, фантастика нужна читателям, фантастика будит воображение юных читателей, фантастика дает понять, что наука это вовсе не сумма школьных или институтских знаний. Фантастических книг, напоминал писатель, выходит прискорбно мало, «а те, что есть, страдают недостатками в литературно-художественном отношении, либо не отвечают задачам настоящей научной фантастики. Словом, положение таково, что в нашей современной научной фантастике нет ни одного произведения, которое стало бы любимой настольной книгой молодого писателя. В печати не появилось ни одной статьи, в которой серьезно, со знанием дела решались бы насущные вопросы этого жанра, его теории, специфики, мастерства. Кроме Всеволода Иванова, ни один из крупных писателей или критиков не выступил в защиту научной фантастики. А ведь в результате этого попустительства издательства стали буквально бояться печатать научно-фантастические произведения. Начали без конца консультироваться с критиками, специалистами, академиками. Невероятно долгим и тернистым стал путь рукописей. Некоторые авторы отошли от фантастики. Новые почти перестали появляться».
Тем не менее, фантастика продолжала существовать.
Так, например, Александр Казанцев в 1946 году опубликовал в журнале «Вокруг света» рассказ-гипотезу «Взрыв».
«…На этих-то непроезжих фронтовых дорогах, – вспоминал он позже, – дождливым августом 1945 года я услышал по трофейному радиоприемнику сообщение на английском языке о том, что на Хиросиму сброшена атомная бомба. Потряс и сам факт бесчеловечного уничтожения мирного населения города, и подробности взрыва: ослепительный шар ярче солнца, огненный столб, пронзивший облака, черный гриб над ним и раскаты грома, слышные за сотни километров, сотрясение земной коры от земной и воздушной волн, отмеченные дважды сейсмическими станциями. Все эти детали были знакомы мне еще со студенческой скамьи, со времен увлечения тунгусской эпопеей Кулика, когда тот искал в тайге Тунгусский метеорит.
По приезде в Москву я обратился в Сейсмологический институт Академии наук СССР, и попросил сравнить сейсмограммы тунгусской катастрофы 1908 года с атомными взрывами в Японии. Они оказались похожи как близнецы. Во мне проснулся и зашептал фантаст: «А падал ли вообще Тунгусский метеорит? Ведь не осталось ни кратера, ни осколков! Почему там, в эпицентре, стоит голыми столбами лес, а вокруг на площади, сравнимой с небольшим европейским государством, все деревья лежат веером? Не произошел ли взрыв в воздухе, срезав ветви лиственниц в эпицентре, где фронт волны был перпендикулярен стволам, и повалив все остальные, в особенности на возвышенностях, даже отдаленных? Не был ли взрыв атомным?…»
В 1950 году поднятую Александром Казанцевым тему продолжил писатель Борис Ляпунов. В журнале «Знание – сила» он напечатал очерк «Из глубины Вселенной». Правда, в противовес Александру Казанцеву, Борис Ляпунов утверждал, что неведомый космический корабль, взорвавшийся над Тунгуской, прибыл к нам все-таки не с Марса, а с Венеры. Шум, возникший в результате публикаций, оказался таким, что ученым из Метеоритной комиссии при АН СССР пришлось малость попридержать разошедшихся фантастов.
Зато в наше время попридержать разошедшихся спекулянтов от фантастики некому.
«Известия» (23.IX.1994). Алексей Тарасов: «…Красноярский инженер убежден, что нашел осколок тунгусского метеорита… Инженер Лавбин утверждает, что в одном из космических осколков он обнаружил рукотворный предмет… Расчищая вот это тело (обломок метеорита, – Г.П.), инженер Лавбин наткнулся на шевелящийся предмет. Он рукотворный. Но говорить об этом рано, надо обстоятельно его изучить…»
«Когда первый вариант романа (а всего их было четырнадцать) был написан, – вспоминал Александр Казанцев историю создания научно-фантастического романа «Пылающий остров», – в газете «Правда» появилась статья первого секретаря ЦК комсомола товарища А. Косарева о необходимости бороться с суевериями вроде распространения безответственных слухов о столкновении Земли с другой планетой и гибели всего живого. Оказывается, сценарием, опубликованным в «Ленинградской правде», воспользовались сектанты, чтобы пугать паству близким концом света. Роман мой рухнул, я сам не рискнул бы теперь его печатать. Результат – нервное потрясение. Все майские дни 1938 года я лежал с высокой температурой. «Если отказаться от столкновения Земли с Аренидой, – полубредил я, – исчезнет памфлетная острота сюжета. От чего же оттолкнуться, чтобы сохранить символическую всемирную опасность, устранить которую способны электрооружие и сверхаккумуляторы?» Встряска способствовала озарению. Выход нашелся. Правда, роман пришлось переписатьзаново… «Аренида» стала островом (в первом варианте романа речь шла об астероиде, – Г.П.), и человечеству грозили не космические катаклизмы (столкновение планет), а вызванный людьми же пожар атмосферы. «Аренида» загорелась и стала "Пылающим островом»…»
Н.Н. Плавильщиков (28.VIII.57): «Часто думают, что написать научно-фантастический рассказ легче и проще, чем обычный. Тут, дескать, выручит сама фантастика. Это глубокая ошибка. Сравните фантастику Алексея Толстого с произведениями Охотникова, Немцова и Компании. Разницу за версту видно. Почему? Да потому, что Толстой действительно писатель, для него фантастическая часть повести или романа только прием, через который он раскрывает читателю нечто от жизни (то же Уэллс, то же Лагин). А Охотников, Немцов?…
Пример не они, а А. Толстой, Уэллс, Лагин.
Жюль Верн устарел, да он и не фантаст, а географ».
Н.Н. Плавильщиков (4.IV.58): «…Как я писал «Недостающее звено»?
