Филип Хосе Фармер - Конец времен
Вздохнув, Лейф согнулся над записью мыслей Даннто. Как он и ожидал, там не было ничего неожиданного. Сандальфон был всего лишь человеком, а люди, против собственных ожиданий, не так уж отличаются друг от друга. Вне зависимости от положения или заслуг, от интеллекта или Морального Рейтинга человека занимает почти то же, что его соседа, — и реакция его оказывается почти той же самой.
Даннто панически боялся умереть на столе, под ножом Лейфа, несмотря на всю уверенность в способностях врача. А что, если кто-то из его завистников подкупил доктора, чтобы тот допустил единственную роковую ошибку?
Но эта мысль была отвергнута как недостойная. Баркер отличный врач и приятный парень, хотя порой его разговоры граничат с многоложеством. Очень, в определенном смысле, скромный человек. Надо же — вырвал Аллу из когтей ангела смерти и тут же преуменьшает серьезность ее ран, чтобы он, Даннто, поменьше волновался за супругу.
Тут взгляд Лейфа наткнулся на перемежающие плавный поток мыслей участки «статики» — невербальных волн. Смысл заключался в том, что впервые Даннто встретил Аллу десять лет назад, когда она подала прошение о переводе к нему. Она была секретаршей метатрона Северной Азии и, когда тот погиб в автомобильной аварии (ха, подумал Лейф, узнаю почерк родного КХВ), подала прошение о переводе в Париж, и это прошение, как ни странно, было удовлетворено.
Пробивались еще какие-то всплески; обрывок «в первый раз, когда я ее увидел без чадры...» и густой лес резких пиков, которые Лейф перевел для себя как «сильные эмоции». Потом одобрение высоких каблуков, помады и незакрытых чадрой лиц — странно, по этому поводу копья прекратили ломать еще несколько лет назад.
Пауза. Пауз было много; мозг, как и любой орган, работал урывками. Потом из ниоткуда в мыслях Даннто возник Кандельман — как тот бушевал, услыхав о решении Рекского совета; как бичевал разложение, расшатывание устоев церкводарства, выраженное, по его мнению, в бесстыдных платьях женщин, растущем пьянстве мужчин и небрежении тех, кому по долгу службы положено подобные явления вырывать с корнем.
Влезло почему-то «...попросить у Баркера слабительного посильнее...»; потом соль услышанной днем раньше шутки; потом промелькнула предложенная недавно директором управления по строительству звездолетов взятка — Даннто поколебался, брать или не брать (а вдруг ловушка? подсиживают!), и решил не брать, а дающего выдать уззитам. Можно подумать, что у него денег не хватает. Мысли прыгали, как кенгуру, отщипывая то от одного куста ассоциаций, то от другого.
Вновь в мысли архиуриэлита проник Кандельман, как сквозняк в дом с привидениями, просачиваясь в любую щель, напоминая, что где-то рядом таятся призраки. Вечная, яростная и неустанная охота уззита за Жаком Кюзом не просто стала проблемой — она стала мешать выполнению других его обязанностей. Преследование таинственного подпольщика приобрело для Кандельмана почти религиозный оттенок. Слишком много теорий строит этот уззит о том, кто такой Кюз, где прячется, что делает и чего хочет. Опять статика — вероятно, портрет уззита в непристойной позе, потому что дальше шли слова «волкодав носатый».
Статика. «Может, сесть на диету?» Алла подшучивала над его растущим брюшком. Воспоминания о том, как он ревновал ее к тому или иному мужчине. Поводов было много; одних он переводил в другие отделы, прочих снимал с должности, троих самых назойливых отправил к Ч. Не то чтобы он не доверял Алле, но всякое бывает. Воспоминание. Сигмен сказал: «В женщине верь лишь тому, что видишь сам, и то проверь». Статика. «Этот ублюдок Сигмен почему-то ненавидел женщин. Или он...» статика «...прости меня, благой Предтеча, за многоложные мысли. Слаб я, и эти пакостные... (падальные, ха-ха!..) многоложные мысли одолевают меня... насылает их, конечно, злой Противотеча, телепатически. J.C.? Этот кретин Кандельман и его Жак Кюз. Иуда-Меняла — вот кто стоит за всем, готов поручиться...» статика, провал.
Забыл ногти почистить... надо, чтобы новая маникюрщица, Раав... многозначительное имя... это сделала. Алла пока будет слишком слаба для... стыдно... постыдно... Интересно, как там Лейф обходится со своей секретаршей? Хорошенькая эта Рахиль, но ведь холодная, как сосулька на ножках... как все бабы... Алла единственно верносущная женщина, которую я... Что бы коллеги подумали... Сигмен говорит, секс должен быть подавлен... увеличивает покорность... шиб... шиб... а как насчет иерархов?.. Мы ведь не обычные граждане, нам... Алла единственная может дать... Сигмен, а что, если я умру с этими многоложными мыслями?.. Прости, овладел мною злой Противотеча... -
Так вот каков я... Я... я... я... я... внутри. Гнездо червей... Лейф молодец... не ошибется... надеюсь... очень... умереть и никогда не увидеть Аллу... она уйдет к другому... Сигмен! Лучше и ей умереть... статика.
А потом — величественное видение мира, каким тот станет после Конца Времен. Лейф не мог видеть образов, создаваемых сознанием Даннто, ему приходилось восстанавливать их по обрывкам слов. Сигмен воплотит мнимые миры, и каждый из верных его последователей получит в свою власть целую вселенную. «Только представить собственный космос... на блюдечке... выйти за дверь, покинуть бренный мир... слава тебе, Повелитель бесконечности, Владыка вечности... какова будет твоя воля? воля? воля?» — эхо пошло гулять по дальним закоулкам сознания.
Лейф легко мог представить себе, какие оргии рождала буря в нейронном лесу, для этого он достаточно нагляделся чужих мыслей. Он даже не испытывал отвращения; пакостное чувство в нем рождало только лицемерие уриэлита.
Он добросовестно прочел остаток ленты. Обычный авгиев потоп; улыбку Лейфа вызвали только наиболее стойкие сомнения в правильности доктрин церкводарства, мысль о том, что он, архиуриэлит, мог всю свою жизнь угробить, верно следуя ложной вере. Потом шли громовые мысленные покаяния, мольбы о прощении — затрепанные вконец и явно повторяемые на всякий случай. Завершала запись молитва Сигмену о даровании той же фанатической, неколебимой веры и неустанного рвения, что у Кандельмана, но без сопутствующей одномерной тупости.
«Аминь», прокомментировал Лейф и отправил ленту в мусорник.
ГЛАВА 14
Зарядив кимограф бумагой, Лейф повернулся, чтобы выйти, и остановился в изумлении — у двери стоял человеку белом халате санитара: бледный, рыжеволосый, голубоглазый, широконосый.
— Шалом, Джим Крю, — проговорил Лейф.
— Шалом, — ответил Крю.
— Ты все за тем же? — осведомился Лейф.
