Айрис Мердок - Дикая роза
- Толком-то я ничего не умею.
- Значит, ты ничего и не любишь. Бедненький.
- Нет, я, конечно, много чего люблю, - сказал Пенн, начиная злиться. Они помолчали.
Затем Миранда спросила:
- Ты правда поедешь в Лондон к Хамфри Финчу?
- Да, - сказал Пенн. - Мы с ним поедем вместе, в будущую среду. - Он очень ждал этого дня. Хамфри несколько раз приезжал в Грэйхеллок и всегда находил время поболтать с ним, за что Пенн был ему благодарен. В сущности, Хамфри был единственным здесь человеком, кроме разве Энн, который всерьез им интересовался.
Миранда засмеялась.
- Ты чего смеешься?
- Так, ничего. - Она вдруг свернула в какую-то калитку, и они очутились на кладбище. Красивый толстый конус церковного шпиля Пенн видел из своего окна. Сама церковь была большая, построенная, так ему рассказали, в эпоху, когда в этих местах процветало овцеводство, и холодное кентское солнце, вливаясь в огромные окна без цветных витражей, освещало высокие колонны и необъятное пространство выложенного каменными плитками пола, посреди которого сгрудилось несколько скамей, легко вмещавших нынешнее количество молящихся. Пенн уже осматривал эту церковь, но в стране, где все такое старое, ему трудно было отличать одно от другого, и эта церковь, на его взгляд, была точь-в-точь такая же, как и все остальные, которые он видел. В общем, он готов был согласиться с отцом, который как-то сказал об английских приходских церквах: "Увидишь одну - и можешь считать, что видел их все".
Миранда, однако, не пошла в церковь, а стала обходить ее по тропинке, ведущей через старую часть кладбища, между огромных, похожих на ящики надгробий; желтые от лишайника, украшенные отбитыми головами ангелов, утонувшие в плюще и ежевике, они кренились во все стороны, точно пьяные. Позади них вдоль кладбищенской стены стояли высоченные тисы - ветвистые башни из мрака.
Спотыкаясь в высокой траве, стараясь не отстать от Миранды, Пенн сказал:
- Мне кладбища вообще нравятся, а тебе?
- Ты сколько умерших людей знаешь?
Пенна этот вопрос возмутил. Он считал, что нельзя так говорить о мертвых, точно это какие-то знакомые!
- Не знаю, - ответил он. - Немногих. Пожалуй, даже никого.
- А я знаю больше двадцати, - сказала Миранда и добавила: - А дедушка, наверно, больше ста.
Пенн еще не придумал, что на это ответить, когда они повернули за угол церкви и перед ними открылась широкая лужайка, замкнутая рядом сравнительно недавно посаженных кипарисов, театральных и экзотических на фоне подстриженных каштанов. Вдоль ближайшего края лужайки - ухоженной, со скошенным газоном, не то что в зарослях, откуда они только что вышли, тянулись в несколько рядов блестящие, новенькие надгробные плиты, местами виднелись продолговатые холмики, засыпанные увядшими цветами. Пенна охватил трепет - он был среди мертвых, настоящих покойников, а не тех, что умерли давным-давно. Невозможно было представить себе, что те огромные осыпающиеся памятники, заросшие буйной зеленью, тоже были когда-то воздвигнуты над людьми, о которых плакали близкие. Здесь же были зримые следы утраты и горя. Здесь спали люди, которых он сам мог бы знать.
Которых он мог бы знать. Он понял, куда идет, за миг до того, как Миранда остановилась и он прочел на свежетесаном надгробии имя: Стивен Перонетт.
- О-о! - вырвалось у Пенна от неожиданности и смутного чувства стыда. Я не знал, что он здесь.
- Он не здесь, - сказала Миранда.
Пенн удивился, потом понял ее, но промолчал. Ему было стыдно, что он до сих пор не знал, где похоронен его двоюродный брат, и стыдно, что он увязался за Мирандой, не спросив, жаждет ли она его общества, и сердце ныло от грусти и жалости, что вот он стоит у могилы Стива. Он стал разглядывать противную, блестящую поверхность плиты. Странно, нигде вокруг камней нет, а на кладбище вот их сколько, точно это и вправду ворота в иной мир. "Стивен Перонетт, возлюбленный сын Рэндла и Энн Перонетт. 14 лет от роду". Теперь он уже старше Стива. Это было трудно вообразить.
Он сказал Миранде:
- Извини, я не знал, что ты идешь сюда. Я сейчас уйду.
Но она сказала:
- Не уходи. Посмотри на птиц.
- На птиц? - Оглянувшись, он увидел, что она вытаскивает из сумки бумажный пакет. Пакет был полон остатков хлеба.
Земля перед камнем была ровная, трава скошена, ничто не указывало, где кончается могила. Миранда аккуратно наметила кусочками хлеба стороны прямоугольника и внутри его стала разбрасывать крошки, так что получился белый половичок, на котором мог бы растянуться мальчик. Накрошив весь хлеб, она отошла в сторонку.
Пенн последовал за ней, изумленный этим странным обрядом.
- Что это значит?
- Стив любил птиц, - объяснила Миранда. - Он их всегда кормил. Каждое утро звонил в колокольчик, и они прилетали. А когда он умирал, он сказал мне: "Цветов на мою могилу не приноси. Лучше приходи туда изредка и корми птиц. Мне приятно думать, что так будет".
- Ну-ну, - протянул Пенн, ослабев от наплыва разноречивых чувств. Его охватила печаль, похожая на странную радость, и была минута, когда он чуть не расплакался.
Миранда опустилась на длинную плиту темно-лилового мрамора, и Пенн сел рядом с ней. Он взглянул на нее. Совершая свой обряд, она, казалось, прониклась необычайным достоинством и торжественностью. Бледное, прозрачное веснушчатое лицо под растрепанной шапкой рыжих волос было безмятежно-спокойно. Но по нему разливалась странная улыбка - точно свет изнутри. Она смотрела не на него, а в сторону своего жертвоприношения, и он увидел, что она прекрасна. А потом он опустил глаза и увидел ее колени.
На ней были длинные зеленые носки, покрывавшие икры. Короткая клетчатая юбка кончалась чуть выше колен. А между носками и юбкой были коленки, голые, белые, круглые. Пенн смотрел на них, и словно натянутая струна тренькнула где-то вдали, что-то прозвенело и оборвалось. Никогда бы он не подумал, что в женских коленях может быть что-нибудь интересное. Впрочем, Миранда не женщина. Однако она и не девочка. Что же она такое? И что с ним творится? Он явственно ощутил потребность соскользнуть наземь и положить голову к ней на колени. Издалека донесся голос кукушки, запинающийся, глухой и печальный. Пенн перевел дух и поднял голову. Птицы уже слетались на хлеб.
10
- Хамфри так огорчен, - сказала Милдред. - Оказывается, ваш Пенн передумал и теперь не желает ехать в Лондон. Может быть, это Энн его отговорила? Зря, ей нечего опасаться. Может быть, мне урезонить ее?
Они с Хью пили херес в его квартире на Бромтон-сквер. Моросил дождь, и массивный купол тромтонской церкви, видный из окна, расплывался на фоне серого неба, которое по временам, когда солнце пробивалось сквозь тучи, вспыхивало невыносимым огнем, и тогда все здание церкви выступало более четко, сразу становилось легким и флорентийским, как на итальянской цветной гравюре. В комнате было прохладно и темновато, словно сюда среди лета заглянула зима. Над картиной Тинторетто горела настенная лампа.
