Фредерик Пол - Война торговцев космосом
Было над чем призадуматься. И все же я не собирался сразу менять свои привычки. Стаканчик Моки-Кока — стоящая вещь. Он вкусен, он приготовлен из отличных продуктов — шоколада, какао, экстракта кофе, в нем в меру добавлен кокаин, чтобы сделать его тонизирующим.
Речь шла не о том, чтобы окончательно бросить пить Моки-Кок, а всего лишь о том, чтобы не пить его так много. Если посмотреть со стороны, то анализ этой проблемы — сбор данных, оценка их — ничем особенно не отличался от анализа любой другой проблемы, скажем, например, оценки воздействия рекламы на тот или иной контингент потребителей. Но сорок банок Моки-Кока в день — это уж слишком. По моим расчетам можно обойтись не более чем восьмью. Этого достаточно, чтобы поддерживать тонус в течение дня без вреда для слюнных желез. Я составил расписание: одна банка каждые два часа, начиная с шести утра, и так в течение дня до девяти часов вечера включительно. Последняя банка — перед сном.
Подсчитав, я убедился, что за шестнадцать часов бодрствования мне положено восемь банок Моки-Кока плюс одна на ночь, итого — девять банок в сутки. Следовательно, надо отказаться от одной банки. Не пить утром или не пить на ночь? Ни того, ни другого делать не хотелось. Какого черта? Девять банок в сутки — не так уж много. Я был очень доволен собой и своим расписанием. Это была отличная идея, и странно, что до меня она никому не приходила в голову.
Первый день я продержался молодцом. Правда, после первой банки в шесть утра, когда надо было продержаться до восьми, мне это показалось трудноватым. Но я решил эти два часа занять делом: не торопясь, занимался приготовлением завтрака, затем долго стоял под душем, пока кто-то не стал колотить в дверь. Следующие два часа я постарался скоротать так: в Агентство отправился пешком, а прибыв туда, тут же позаботился, чтобы меня послали с поручениями в город. Разъезжая по нужным адресам, я лишь однажды позволил себе мельком взглянуть на часы, да и то для того, чтобы решить, где мне лучше всего распить третью банку Моки-Кока. В мастерской гравера — нельзя, в зале банка — тем более, билетная касса, где надо получить билет для Одри Уиксон, исключается. Удобней всего это сделать в ресторане, где я должен захватить очки мистера Ксена, забытые им там вчера. Да, пожалуй, это самое подходящее место. Так я и сделал. В первый день все обошлось благополучно, если не считать того, что по рассеянности я нарушил расписание и вместо двух пополудни выпил очередную баночку Моки-Кока в час дня. Но это пустяки.
И все же во вторую половину дня в моем расписании по разным причинам произошли непредвиденные сдвиги — то не вовремя вручили мне пакет и пришлось ждать лишние четверть часа, то еще что-то. Но в целом день прошел благополучно.
Однако о вечере этого не скажешь. В пять вечера я отметил конец рабочего дня очередной банкой Моки-Кока. Приехав домой, я еле дотянул до желанных семи часов, вяло дожевал ужин и даже не пытался встать из-за стола. В четверть девятого я уселся перед видеоэкраном, держа банку Моки-Кока в руках. Показывали старый боевик из истории рекламы и ее славной страницы — торговли почтой по каталогам. Я едва видел, что происходит на экране, ибо мои глаза были прикованы к стрелке часов — восемь восемнадцать, восемь двадцать, восемь двадцать две минуты… В восемь пятьдесят восемь мои глаза были готовы вылезть из орбит от напряжения. И все же я додержался до девяти и лишь тогда сорвал крышку с банки.
Я пил, наслаждаясь законной порцией Моки-Кока и гордясь собственной силой воли и выдержкой.
Но внезапная мысль, что до шести утра следующего дня еще целых девять часов, привела меня в смятение. Когда, наконец, Чарльз Бергхолм, чертыхаясь и почесываясь, освободил мне нары, вместо баночки на ночь, я уже приканчивал целую упаковку.
Начались лекции в Университете. Моя борьба с Моки-Коком продолжалась с переменным успехом, но, войдя в определенный ритм, я уже мог раздумывать и о других сторонах моего существования. Размышления неожиданно привели меня к выводу, что одна из сторон моей жизни приобрела для меня гораздо большее значение, чем я полагал ранее. Так уж устроено, что человеку присущи такие чувства, как привязанность и любовь. Мое пристрастие к Моки-Коку не такое уж зло, думал я, оно вовсе не мешает моей работе и, разумеется, ни в коей мере не умаляет моих человеческих достоинств. Я просто не допускал такой мысли. Чем ниже я опускался в собственных глазах, тем сильнее во мне восставало чувство достоинства, а с ним и сожаление, что всему, что есть во мне, суждено отныне остаться втуне.
Жизнь дипломата в чужом государстве полна необъяснимых нелепых табу и характеризуется застоем живой мысли. Мы находились на Венере в окружении непримиримых противников. Их было восемьсот тысяч, а нас всего сто восемь. В таких условиях трудно удовлетворить свою естественную потребность в дружбе, не говоря уже о любви. В замкнутом мирке посольства общение с представительницами прекрасного пола всегда весьма проблематично для одинокого мужчины. Из, скажем, пятидесяти их добрые десять-пятнадцать окажутся замужем и не склонны нарушать супружескую верность, десяток — перешагнули уже этот возраст, а еще столько же — слишком юны. Если повезет, найдется еще десяток потенциальных кандидаток на дружбу и любовь, из которых кто-то непременно отвергнет тебя, или кого-то ты сам отвергнешь.
Что и говорить, дипломаты по своей изолированности подобны пассажирам корабля, потерпевшего крушение и выброшенного на необитаемый остров. Поэтому, когда в посольстве появилась Митци Ку, я несказанно обрадовался. Мы тут же приглянулись друг другу. Более того, мы подошли друг другу. Я считал, что мне чертовски повезло, она, думаю, тоже. И дело не только в нашей интимной близости, а в какой-то созвучности мыслей и устремлений, позволявшей, близко сдвинув головы на подушке, шептаться по ночам и помнить дни рождения друг друга. Я был счастлив, что Митци рядом. Это было лучшее, что сделало для меня наше посольство на Венере. И я ценил это. Мы с Митци были достаточно откровенны друг с другом и болтали о чем угодно. Но одно короткое слово так никогда и не слетело с наших уст. Это слово — «люблю».
А теперь у меня не было никаких шансов восполнить это досадное упущение. Митци вознеслась, а я низвергнут. Неделями я не вижу ее, а если вижу, то только издали. Я не забыл ее обещание устроить меня в Отдел Идей. А вот она, мне кажется, забыла, в чем я убедился, когда принес Вэлу Дембойсу обед в его кабинет, и вдруг увидел ее там. И не только это. Я увидел, как близко они стояли друг к другу, когда я открыл дверь, и как поспешно отстранились, когда я вошел.
![Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]](/uploads/posts/books/148319/148319.jpg)
