Джон Стиц - Число погибших
Работа, которая мне предстояла, была посложнее, чем получить заурядную статистику пожаров. У меня возникла новая мысль, и она не давала мне покоя. Я хотел выяснить, как часто МНБС первой оказывалась на местах чрезвычайных происшествий и каков был при этом состав съемочных групп.
После первых же минут, проведенных за монитором, мне стало ясно, что эта задача еще сложнее, чем я думал. МНБС не фиксировала время, прошедшее от самого события до начала трансляции, и, поразмыслив, я не нашел в этом ничего удивительного.
Тогда я решил зайти с другого конца. Изрядно попотев, я отыскал копии текстов всех репортажей о чрезвычайных событиях, выпущенных в эфир МНБС, МРЕД, МАРС и МСБА — четырьмя крупнейшими телекомпаниями, занимающимися активной репортерской деятельностью. С первого же взгляда я убедился, что МРЕД почти всегда передает устаревшую информацию, и вычеркнул ее из списка.
Основной сложностью было сохранить хоть какую-то объективность — то есть правильно выбрать критерии. Например, если МАРС сообщил точное количество жертв раньше МНБС, а та, в свою очередь, первой установила личность какого-нибудь знаменитого покойника, то кто кого опередил?
Я трудился как проклятый больше часа, но, наконец, получил всю нужную мне статистику. В двадцати четырех случаях из тридцати МНБС, вне всякого сомнения, оказывалась первой, и чем дольше я смотрел на эти цифры, тем беспокойнее становилось у меня на душе. Хороший результат. Просто чертовски хороший результат!
Впрочем, сам по себе он еще ничего не доказывал. Вполне можно было представить это как великолепную работу высокопрофессиональных репортеров, возглавляемых блестящим и проницательным лидером. Представить-то было можно, но верилось почему-то с трудом.
Я перевел взгляд на другую колонку цифр. Эти двадцать четыре репортажа вели пять съемочных групп. По числу репортажей они распределялись следующим образом: один, три, четыре, шесть и десять.
Съемочная группа, имеющая в активе десять репортажей, состояла из Шона Франке и Джанет Винсент.
Ближе к вечеру, выполнив кое-какие поручения Шона, я сидел в своем кабинете и размышлял, чем же все-таки объясняется столь высокая оперативность МНБС? И чем больше я размышлял, тем сильнее мне казалось, что я столь же далек от решения этой загадки, как и в день своего первого приезда сюда. Поэтому, когда Джанет прервала мои тягостные раздумья, я даже обрадовался.
— Вы по-прежнему жаждете поближе познакомиться с новым «Лендэйром?» лукаво спросила она. С каждым разом ее улыбка нравилась мне все больше.
— Что вы хотите этим сказать? — Я уже понял, что она решила воспользоваться моим предложением посетить «Дублинскую Автомобильную Компанию».
— Я хочу сказать, что собираюсь завтра на «Дублинскую», и надеюсь, что вы меня туда отвезете.
Я смотрел на ее улыбающееся лицо и думал, не наняться ли мне на постоянную работу в МНБС в качестве личного шофера Джанет? Какой интерес руководить конструкторской фирмой? Однако я быстро взял себя в руки и, согнав с лица дурацкую улыбку, спокойно сказал:
— Конечно. С большим удовольствием.
Я — человек многосторонне одаренный. Талантливо проводил журналистские расследования. Успешно руковожу своей фирмой. Но, помоему, особенно мне удается говорить не то, что нужно и в самый неподходящий момент. Не успел я закончить фразу, как улыбка начала медленно сползать с лица Джанет.
— Ну что ж, — сказала она — не сердито, но сухо и по-деловому. Будьте готовы завтра с утра.
Я кивнул, торопливо соображая, что бы такое сказать, пока она не ушла? Чтобы, с одной стороны, поднять ее настроение, а с другой — не дать ей понять, что заметил ее огорчение…
Но я не успел. Уходя, Джанет на прощание улыбнулась мне, но это было лишь жалкое подобие прежней улыбки.
Этой ночью мне не спалось. Мне хотелось вновь увидеть улыбку Джанет во всем ее великолепии, но я никак не мог выкинуть из головы эти зловещие цифры. И забыть, что не прошло еще и двух недель со дня смерти Сэма.
На следующее утро от былой приветливости Джанет не осталось и следа. Мы уже выехали из Гелиума, а она по-прежнему молчала, с подчеркнутой заинтересованностью глядя на дорогу. Я понимал, что в случившемся есть и моя вина, но ничего не мог поделать. Впрочем, не считая этого, все складывалось неплохо. Шон Франке был далеко. Правда, утро выдалось холодное, но на удивление безветренное. Солнце заливало яркими лучами ржаво-красную равнину. Видимость была великолепная, встречные машины попадались редко, и я на радостях разогнал нашу старую развалину до двухсот километров в час. Неприятнее всего было то, что мы едем в «Дублинскую».
Честно говоря, я и сам удивлялся, почему до сих пор горю желанием разоблачить этих мошенников. Вероятно, из-за того, что именно они и послужили причиной краха моей телевизионной карьеры.
Мой отец тоже был журналистом, собственно, ради него я и выбрал эту стезю. В то время я был излишне наивен и искренне верил, что мной руководят цельные натуры с высокими моральными принципами и достойными уважения идеалами. Конечно, я встречал и таких — поистине прекрасных представителей рода человеческого, — но большинство, к сожалению, оказались совсем другими. Для них репортерская работа являлась лишь трамплином, ведущим к высоким постам, обеспечивающим хорошее жалованье, долю в прибылях, внушительные проценты и солидные счета в банке.
Я неплохо справился с двумя журналистскими расследованиями и как раз наткнулся на то, что, как мне показалось, могло послужить прекрасным основанием для третьего. Но каким-то образом наш босс пронюхал, что я собираюсь разоблачить махинации «Дублинской», которая, как назло, была основным спонсором наших программ. И внезапно я был переброшен на серию коротких рекламных роликов, которые должны были повысить наш рейтинг в преддверии будущих выборов.
Наконец, я впрямую спросил, когда смогу вернуться к прежней работе, и узнал, что никогда. Не в таких выражениях, конечно, но я все прекрасно понял. Потому и уволился. Отец был очень расстроен и даже употребил несколько австралийских ругательств, которые я раньше никогда от него не слышал.
Навстречу промчался покрытый ярко-красной пылью серебристый «Фоке». Скорость его была раза в полтора больше нашей. Рев двигателей отвлек меня от размышлений — да и Джанет, очевидно, тоже, потому что она наконец заговорила:
— О чем вы думаете?
— О том, что, по всей видимости, именно я навел вас на мысль о «Дублинской», и теперь не знаю, каким образом доставить вам удовольствие узнать, до какой степени я этим польщен.
Говоря это, я повернул голову и заметил, что в ее глазах мелькнуло удивление.
