Георгий Реймерс - Северная корона
Девушке временами казалось, что она плывет по волнам расплавленного золота. От его ослепительного блеска темнело в глазах, все начинало кружиться. В такие моменты мысли путались, становилось нестерпимо душно, хотелось кричать, звать на помощь…
Потом наступало прояснение. Опять перед ней появлялась мертвая серая степь, кивающая голова медленно бредущего верблюда, неумолимое солнце, и в голове, как удары колокола: пить, пить, пить… а воды уже не было.
— Ой! Ведь надо глядеть по сторонам, искать родник! — Тата усилием воли заставила себя осмотреться.
— Что такое? — невдалеке вытянулась вверх странная фигура на длинных тонких ногах. Девушка протерла воспаленные глаза — видение не исчезало. Словно нехотя переставляя ноги, оно приближалось.
— Да это же верблюд, — догадалась Тата. — Мираж его так исказил. Но почему один, без всадника? — и вспомнила: с этой стороны был Прохор. Куда он девался?
Она подъехала к верблюду и схватила за повод.
— Та-ата! Сюда-а! — донеслось из-за холма. Она поспешила на зов и увидела парней.
Опустившись перед лежащим на песке бесчувственным Прохором, Алексей приподнял ему голову и лил в рот остатки воды из своей фляжки.
Сибиряк открыл глаза, бессмысленно поглядел по сторонам и прохрипел:
— Что случилось?
Алексей с облегчением вздохнул:
— Ничего, теперь все в порядке. Можешь ехать?
Прохор поднялся и, шатаясь, подошел к улегшемуся верблюду.
— Давай привяжу, — предложил Алексей.
— Не надо… Больше не упаду… — Прохор пожал товарищу руку. — Как же это я? — покачал он головой, усаживаясь между горбами верблюда.
После этого случая Алексей не разрешил разъезжаться. Дальше ехали вместе.
Снова нестерпимо-томительно тянулось время. Солнце словно остановилось и беспощадно жгло измученных путников.
С трудом удерживаясь на едва бредущих верблюдах, они почти без надежды на спасение продолжали путь. Только огромное напряжение воли заставляло каждого из них двигаться, не поддаваясь гибельному искушению прекратить борьбу, упасть на землю и забыться.
«Вот как глупо можно пропасть!» — думала Тата.
Теперь, когда над ними нависла угроза рокового исхода, ей особенно хотелось жить.
Тате не верилось, что, может быть, в последний раз она видит голубое небо, яркое солнце. Такое любимое, а теперь ставшее враждебным… И друзей. Ее молодая энергичная натура бурно протестовала. Не может этого случиться! Жизнь прекрасна, они должны жить! Леша, Прохор и она сама… Главное — не унывать, не падать духом!
Тата собралась с силами, вскинула голову и запела надтреснутым голосом:
Мы идем по забытым тропам…
Алексей с Прохором встревоженно обернулись. Что с ней? В своем ли она уме? Потом поняли.
А голос Таты окреп, в нем появились звонкие нотки.
Для таких молодых, задорных,
И в труде, и в борьбе упорных,
Нет на свете преград,
Нет дороги назад!
В нас отвагой сердца горят! —
пела Тата, и парни почувствовали, что к ним возвращаются утраченные надежды и силы… «Как кстати эта песня! Она словно бокал бодрящего напитка, подумал Алексей. — Ну что за молодчина Татуська!»
Под вечер друзья увидели на горизонте желтую полоску знакомых песков. Никаких признаков родника не было заметно. Уже в сумерках они подошли к подножию невысокого, но большого у основания бугра с плоской как бы срезанной вершиной.
Все трое были настолько измучены, что никто из них не обратил внимания на необычную форму возвышенности. Идти дальше не было сил. Уложив верблюдов, они замертво повалились на землю.
Ночь прошла в тяжелом забытье. Тата металась. Ей мерещились буйные весенние разливы. Она тянулась к воде, припала губами к журчащему потоку, но вместо живительной прохлады рот опаляло сухим жаром.
Прохор крепко стиснул зубы и, казалось, спокойно спал. Лишь хриплое прерывистое дыхание выдавало его. Непривыкшему к жаре сибиряку было тяжелее, чем другим.
Алексеем начало овладевать отчаяние. «Помереть теперь, когда они так близки к разгадке похороненной в веках тайны! Нет, это невозможно!» — думал он. И все-таки спасительного выхода не мог найти.
На востоке посветлело. Отчетливее обрисовывались силуэты холмов… И вдруг все закружилось. Откуда-то надвинулась темная пелена. Алексей откинулся на спину и забылся.
Когда он пришел в себя, солнце уже начало припекать. Перед глазами плавали разноцветные пятна.
Он с трудом сел и взглянул на товарищей. Прохор и Тата лежали неподвижно.
Фр-р-р! — раздалось сбоку. Стайка больдуруков промчалась мимо, покружилась над плоским бугром и словно провалилась.
Собравшись с силами, Алексей встал.
— К черту! — попытался он крикнуть, но распухший язык едва поворачивался. — К чертовой матери слабость! — с хрипом вырвалось из горла.
Шатаясь, словно пьяный, он подошел к бугру. Солнце раскаленными стрелами било в неприкрытую голову, но Алексей ничего не замечал.
Упорно, как одержимый, он поднимался по склону и, наконец, выбрался наверх. Перед ним зияла огромная глубокая воронка. На ее дне зеленела трава и сквозь заросли кустарника поблескивала вода.
— Родник! — прохрипел Алексей. — Родник! — И из последних сил бросился бежать к товарищам.
Кошмары преследовали Тату. То на грудь наваливалось что-то бесформенное, тяжелое, и она задыхалась, то ее преследовало фантастическое чудовище. Тата порывалась бежать, вскакивала, но тут же без сил падала.
А чудовище подползало все ближе, ближе. Вот оно уже рядом, большое, как гора, дышащее жаром… Это Великий Дракон. Они его потревожили и теперь нет спасения…
Тата в ужасе закрыла лицо руками, и в этот момент что-то легко ее подняло.
Теперь она плывет, покачиваясь на волнах быстрого потока. Движение ускоряется, начинает кружить, впереди чернеет провал… Только не туда! Девушка отчаянно взмахивает руками и… летит в пропасть.
Конец, мелькает мысль. Но она мягко опускается на землю. Рядом блестит вода… Много воды… Холодная, сладковатая, она льется откуда-то сверху на лицо, на грудь…
Захлебываясь, Тата жадно пьет и чувствует, как кто-то ласково гладит ее по голове. Вот он наклонился и, кажется, поцеловал ее. Что это — сон? Нет. Сквозь пелену, застилающую глаза, она смутно видит знакомое лицо.
Тата тряхнула головой и окончательно пришла в себя. Она лежала на траве, в тени кустов Алексей сидел рядом и лил на нее воду из котелка. Его осунувшееся лицо посуровело. Взгляд лихорадочный, тревожный. Прохор, наклонясь к роднику, наполнял фляжку.
