Александр Мирер - Обсидиановый нож
— Крокодилы тебя сто раз убеждали… Ну, поглядим, вдруг он действительно что-то поймет.
— И окажется умнее меня, — сказала Алена.
— Ах черт, руки так трясутся… Давай я погребу.
Он греб одним веслом, по-индейски, стоя на колене, лицом к носу пироги. Аленка не видела его лица, но знала, какое оно: отрешенное и вытаращенное: смотрит как будто очень внимательно, но ничего не видит и про себя свистит. Ей приходилось подруливать.
— Когда ты свистишь про себя, ты воздух не выдуваешь, а втягиваешь, да? — спросила она и добавила: — О мудрейший!
— Что? — спросил Андрей. Он отрешенно взглянул через плечо и вдруг ухмыльнулся, щеки пошли складками.
— Я думал, что летучие мыши тоже дают ультразвук. Его ультразвуком не удивишь.
Пирога развернулась, и там, где сидела Алена, теперь был нос. Она сняла пистолет с комбинезона и повернулась вперед. За спиной плескало весло, нос пироги резал застойную воду, как студень. Болото лопалось пивными пузырями — гнилые коряги, серые столбы москитов над водой, а слева от берега — гигантский фиолетово-розовый цветок. От него тоже пахнет гнилью. И похоже, что впереди — целое стадо крокодилов.
— Жутко здесь жить, — сказала Алена не оборачиваясь. — Отвернулась от тебя, и сразу одиночество такое, как Робинзон. А если они не убедились? Еще одна такая атака…
— Будем осторожней, только и всего, — сказал Андрей с кормы. Удивительно приятно звучал его рассудительный голос. — Атаки будут, ты не сомневайся. Он убежден в своей исключительности, ибо он одинок в своей Вселенной. Таков его эволюционный опыт. Коллектив, необходимый для эволюции разума, он содержит внутри себя, а все внешнее — враждебно. Высшая гордыня. Сам себе отец, и сын, и любовь… Здорово, да?
— И жутко.
— Аленушка, — позвал Андрей.
— Что?
— Тебе страшно? Взаправду?
— Взаправду, — сказала Аленка. — И противно. Мне было противно, — поправилась она. — Сейчас ничего.
— Почему-то трубку он направил на тебя. Потом еще дальнослышанье — ты слышишь, а я нет.
— Эх, ты, логик, — сказала Аленка. — Ясно, что трубка целилась на кинокамеру. Камера на штативе — треногая цапля, которая гуляет с муравьедами. Как будем работать? Он придумывает новые штуки. Предположим, он увеличит дальность действия нового… пугача. Увеличит угол захвата и накроет обоих. Что предпримем?
— Представления не имею, — озабоченно сказал Андрей. — Аленка, тебе не кажется, что мы спим?
— Нам бы сейчас третьего… Чтобы стоял с изотопом в сторонке… Пока Клуб не сообразит, зачем он стоит…
Андрей внезапно захохотал:
— Экспериментальный объект, экспериментирующий над исследователями! Вот дожили! Собрать большую экспедицию, чтобы охранять друг друга от насекомых, а?
— Тихо…
Алена выстрелила. Поставив ногу на сиденье, она послала две пули в воду.
— Подбирался снизу, из тени…
Они подплывали к запруде. Река совсем обмелела в этом месте, подстреленный крокодил шипел и колотился об отмель, как паровой молот.
В Аленке что-то содрогнулось. Ящер хотел уйти, зарыться, спрятаться от смерти. Алена стала смотреть в сторону. Слева темнели затопленные джунгли, справа солнце слепило глаза, а прямо возвышалась беспорядочная куча бревен — запруда.
Андрей повел лодку вдоль нее, осматривая ошкуренные разбухшие бревна, бесчисленные водопадики, зигзагами текущие по стволам, а Аленка надвинула на брови беленькую кепочку и смотрела в воду, держа наготове пистолет.
— Стой, — сказала Алена. — Табань.
Пирога закачалась и встала.
— Что там?
— Змеюка. Еще ненавижу змей. Андрей, это водяной удав. Вон, у самых бревен.
— Большой? — равнодушно спросил Андрей.
— Ушел, все, — соврала Алена. Ей больше не хотелось стрелять сегодня. — Метров десять в длину.
— Ничего себе, — сказал Андрей. — Пошли домой.
Запруда, мокро блестящая на солнце, стала отходить, и где-то под ней плыл удав, который не боится никого, даже крокодилов.
— Прошляпили, — сказал Андрей. — Ты видишь, сколько там воды? Наверху?
— Ну, вижу.
— Там метров шесть. Если взорвать, пройдет волна и захлестнет старицу.
Аленка недослышала. Она думала про удава, которого боятся даже крокодилы, и о том, что они с Андрюшкой устали, ничему уже не удивляются. Даже Клубу.
VБегущие вернулись. Они шли по деревне, и женщины молча выбегали из домов. Было тихо, как всегда, но Тот Чье Имя Нельзя Произносить проснулся. Он сел на коврике из сухих лиан и протер гноящиеся глаза. За домом вполголоса распоряжался старшина Змей. Воины, тяжело ступая под грузом, носили ящики с патронами.
Вождь толкнул пяткой младшую жену, свернувшуюся на его коврике. Женщина выскользнула наружу, а старшина Бегущих вошел в дом.
— Мы взяли водяную машину.
— Хорошо, — сказал вождь. — Будет праздник.
Старшина подал ему палочку с зарубками, и он посчитал их, загибая пальцы, и махнул рукой: «Иди».
Он долго сидел, неподвижно глядя на светлое пятно у входа, курил и думал. Жена подавала ему трубки. «Теперь можно нападать, — думал вождь, — каждый воин может убить четырежды столько солдат, сколько пальцев на руках».
Он сидел, курил, и в голове у него вились, как змеи, изгибы Великой Реки, и воины выпрыгивали из лодок и перебегали по тайным тропинкам, и пулеметы трещали из-под корней на каучуковых плантациях.
Светлое пятно отползло от входа направо, в глубину дома, а вождь все думал и курил трубку за трубкой. Потом вошел старшина Змей.
— Белые плавали к запруде. Они опять готовятся в путь. Садятся в пирогу.
«Много беспокойства, — подумал вождь. — Сейчас надо быть осмотрительными и мудрыми, как крокодилы». Он решил. Поход открывается завтра после захода солнца.
— Иди, — произнес вождь. Это значило, что старый приказ остается в силе. Следить, не выдавая себя, но если белые увидят воинов или заплывут в протоку, их надо схватить.
Воин подхватил карабин и, пригнув голову, помчался к воде. Отшелестели легкие шаги Змей, простучали по воде днища пирог, и все стихло.
VI— Другого выхода нет. И они прилетят моментально. Вот увидишь.
Андрей сидел на корточках у ящика радиостанции.
— Послушай, что ты делаешь?
— Вызываю этих сволочей. Мелкие диктаторы обожают меценатство. Перуэгос завтра же пришлет взвод саперов.
«Столица слушает Демидови, — говорило радио, — слушает Демидови».
Аленка вырвала микрофон и зажала его ладонью.
