Альфред Ван Вогт - Вечный бой
Та жизнь, как он понимал ее во время длительных рейсов к отдаленным планетам, приятные воспоминания о прошлом — теперь все это сделалось нереальным, ненужным. И более далеким, чем когда-либо раньше!
Д’Орман с трудом избавился от этих мыслей. Было не время предаваться ностальгическим воспоминаниям. Он должен утвердить себя в той мысли, что пора принимать какое-то окончательное решение. Эта женщина, наверняка, пришла не просто для того, чтобы поглазеть на него. Какая-то развязка делалась неизбежной, и решение принимать ему. Собрав всю волю, он заставил себя приподняться и посмотреть на женщину. И оцепенел.
С виду она была довольно привлекательна. Молодое с правильными чертами лицо, темные волосы распущены. Не лишена очарования. А ее тело…
Д’Орман без сил опустился. До этой минуты он не замечал никакой разницы между ней и другими. Она была одета. Длинное черное одеяние, плотно облегающее тело, свободная юбка, обнажены лишь ноги. Одета! Сомнений не оставалось: вот-вот произойдет контакт. Что его ожидает? Как ему следует себя вести?
Д’Орман умоляюще посмотрел на нее. Она ответила ему взглядом, в котором сверкание бриллиантов соседствовало с дуновением смерти. И Д’Орман с изумлением подумал: «Какие мистические мысли кружатся сейчас в этой головке? Как раскрыть двери, разделяющие их миры, как понять лицо это, отстоящее от него на три миллиона лет?»
Мысль эта обеспокоило Д’Ормана. Он почувствовал легкое покалывание во всех конечностях. И подумал: женщины причиняют боль, мужчины устраняют ее. Энергия, исходящая от нее, позволила ему понять: боль, вызванная одной женщиной, нейтрализуется, когда их трое или когда нет совсем.
Д’Орман заставил себя избавиться от таких мыслей. Думал ли он когда-нибудь о подобном раньше? Нет, никогда.
Он почувствовал, как по его телу прокатилась электрическая волна, следом — еще одна. Это был странный способ передачи информации: без его согласия чужие мысли проникали в его голову. На этот раз он понял, что таким образом четыре женщины или одна могут установить контакт с мужчиной. Вот в чем разгадка большого количества женщин здесь…
Его возбуждение понемногу спадало. «И что дальше? — спросил он самого себя. — Все это не объясняет, что она делает здесь, возле меня, если только не означает, что она предлагает этакое фантастическое сожительство!»
Д’Орман принялся вновь изучать женщину. И тут ему в голову пришла идея, первая ироническая идея за все это время. Вот уже двенадцать месяцев он сторонился чар этих прелестниц, и теперь оказался в ловушке. Это же очевидно! Она здесь для того, чтобы его обольстить! Что бы еще ей здесь делать!
Ясно ощущалась опасность со стороны мужчин, в таком случае его время ограничено. Д’Орман подошел к женщине и обнял ее. В критической ситуации, рассуждал он, всегда следует действовать непринужденно, без обиняков и колебаний. Но он почти сразу позабыл о своих благих намерениях. Ее губы были нежны, но неподвижны. Она нисколько не сопротивлялась, но и ничем не отвечала на его поцелуи. Когда он коснулся ее губ, то не мог избавиться от впечатления, что ласкает какое-то послушное животное — нечто бесконечно невинное было в ее поведении.
В глазах этой девушки (таких близких сейчас) отражалась необъяснимая покорность, доверчивость столь огромная, что казалась чуть ли не патологической. Было очевидно, что эта молоденькая девчушка никогда даже не слышала о поцелуях. Удивление, на мгновение промелькнувшее в ее глазах, исчезло.
Поразительное ее поведение изменилось. Бездонные, лучащиеся светом глаза расширились, в них появился испуг. А затем ее покорное тело одним резким и немного странным движением без малейшего усилия отодвинулось; девушка выпрямилась и отвернулась. Он следил за тем, как она уходит от него, словно смотрел на привидение из сказки.
Д’Орман почувствовал себя скверно. Он понял, что необходимо как-то избавиться от беспокойства, вызванного этой девушкой. Ощущение собственного поражения усиливалось с каждой секундой: и это случилось с путешественником во времени! Его первая попытка приспособиться к жизни людей, обитающих на этом корабле, потерпела полный провал.
Тяжелое чувство несколько развеялось, но не исчезло совсем. Д’Орман понял, что ему нисколько не хочется продолжать свои эксперименты. Достаточно было вспомнить, что он только что получил предупреждение, предупреждение, полное глубокого смысла или лишенное его начисто. Но игнорировать намек было бы безумием!
Он вновь предался размышлениям. Мысли его были тревожны. Вот уже столько времени он находился здесь, словно стеной отгороженный от остальных, и ему никак не удавалось уловить ритм их жизни.
Ох! Д’Орман вздрогнул. Он не привык рассуждать на подобные темы!
Легким движением он поднялся, открыл глаза и инстинктивно отпрянул назад: люди с горящими глазами тесным кольцом сомкнулись вокруг него. У него не оставалось времени даже подумать, откуда они так быстро появились.
А они тут же взялись за дело. Один из них поднял руку, и в ней неожиданно сверкнул ниоткуда взявшийся нож. Длинное лезвие нацелилось на него. Остальные подались вперед и схватили Д’Ормана. Живой нож мгновенно вонзился ему в грудь.
Он попытался отчаянно закричать, но рот, мышцы лица свела конвульсивная судорога; он не смог издать ни единого звука. Ночь беспощадно смеялась над ужасом человека. Лезвие ножа глубоко вошло в его тело, которое уже начало биться в агонии. Никогда ранее он не испытывал столь мучительной боли. Ему казалось, что все это происходит во сне, но ясное сознание, сопротивление тела и адская боль подтверждали, что все это — не иллюзии. К тому же он с нарастающим ужасом наблюдал, как нож входит все глубже и глубже.
Люди, окружающие его, добрались до сердца. Д’Орман, почти теряя сознание от происходящего, следил, как один из них взял его сердце в руки и принялся изучать.
Он видел свое слабо и ритмично бьющееся сердце на ладони чудовища.
Д’Орман прекратил сопротивление. Словно птица, загипнотизированная взглядом кобры, он сделался свидетелем вивисекции собственного тела. Он отдавал полный отчет в том, что видит, здравый рассудок не покинул его и тогда, когда он наблюдал, как они один за другим извлекают внутренние органы из его тела, изучают и отбрасывают в сторону. На одни органы они обращали внимания больше, чем на другие. Было несомненно, что они вносили усовершенствования в его тело.
В нем пробуждались знания. Д’Орман и не подозревал, что единственной помехой к совершенному знанию было то, что именуется мыслями. Новое знание основывалось исключительно на эмоциях. Оно щекотало его нервы, оно раскрывало ему глаза на глубочайшие тайны бытия.
