Альфред Ван Вогт - Вечный бой
Это, вне сомнения, и объясняло тот металлический скрежет, который он слышал: машина оторвалась во времени, оставив корабль позади себя. Такой исход означал неудачу! Неожиданно краем глаза Д’Орман уловил какое-то движение и резко повернулся, смутно ощущая опасность. В иллюминаторе над собой он увидел корабль.
Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что здесь не в порядке. Корабль был совсем близко — настолько близко, что его удалось отчетливо рассмотреть. А затем эта странная махина наискось проплыла через его каюту: никакого излучения не последовало! Он поймал себя на мысли, только что промелькнувшей в голове, что так вот происходит проникновение в 3 000 000 год.
Но он тут же собрался с духом и преодолел оцепенение. Он вдруг понял, что во всем этом нет ничего необычного, все идет так, как надо, а его корабль — это его корабль! Все было понятно, хотя появление судна и напоминало жутковатый кошмар. Трехкилометровой, по меньшей мере, длины, с шириной в 800 метров и толщиной примерно сантиметров в 30, судно было идеально приспособлено для движения в безграничных просторах космоса, в этом черном ничто.
И на этом ковчеге находились мужчины и женщины. Обнаженные, они ничем не были защищены, изолированы от межзвездного холода. Он не мог вообразить даже, как это можно: дышать там, где дышать нечем; как вообще можно оставаться в живых.
Но они двигались на своем космическом плоту, подняли глаза и начали делать ему какие-то знаки. Это казалось тем более странным, что адресовались они простому смертному. Скорее всего, это не было простым приветствием, а чем-то гораздо более значительным, более глубоким, более трогательным. Более всего это напоминало муки жажды или голода.
Д’Орман почувствовал непреодолимое влечение к ним: он должен опустить свой корабль на эту платформу, он должен находиться среди них. Он должен… Его охватило первобытное желание, ужасное, всепоглощающее.
Корабль быстро скользнул над поверхностью и опустился. И сразу же Д’Орману захотелось спать. Он отчаянно пытался сохранить ясность мысли, но сон паутиной мрака постепенно обволакивал его. «Не поддавайся, очнись! — стучало в мозгу, в подсознании. Скорее улетай отсюда, улетай! Немедленно!..» Сон обрушился на него в то самое мгновение, когда сознанием полностью овладел беспричинный страх.
Тишина… Он спал, глаза закрыты, вселенная тиха и безгранична, как…
Д’Орман не смог найти подходящего сравнения. Его не существовало. Было невозможно с чем-либо сопоставить то глубочайшее безмолвие, в котором он находился, это абсолютное отсутствие любых звуков, это угнетающее ощущение, навалившееся на него, словно… Он опять не смог подобрать сравнение. Лишь тишина вокруг.
«Странно!» — это первое, о чем он подумал, открыв глаза. Все желания исчезли (а он в одиночестве провел столько месяцев на корабле), осталось лишь сознание глубокой значимости этого безмолвия. Лишь едва слышный присвист его дыхания, легкое причмокивание губ, когда он выдавливал пищу из туба, шорох его тела, если он шевелился. Он не встречал до сих пор такой тишины… Но сейчас та, что окружала его, сделалась совсем иной. Напрасно мозг его бился в поисках какой-либо определенности. Он вновь открыл глаза.
То, что он увидел, было чрезвычайно скудным. Лежа на боку, все еще пребывая в полудреме, он заметил неподалеку от себя темное пятно в ореоле звезд, формой напоминающее торпеду примерно в девять метров длиной и шириной около трех. Мгновение спустя она пропала из его поля зрения; остались лишь звезды и космический мрак.
Все шло нормально. Он больше не испытывал страха. Страх, казалось, потерял всякий смысл. Что же касается его воспоминаний, то они остались далеко в прошлом. Но чуть позже в его сознании забрезжила необходимость определить свое физическое положение по отношении к окружающему.
Он попытался припомнить корабль тьмы. Затем — сон. Сейчас он видел лишь непроницаемую ночь и звезды, Может быть, он все еще сидит в своем командном кресле и занят тем, что рассматривает космос, который виден на экране?
Д’Орман нахмурился — он не спал: лежал на спине с открытыми глазами… нацеленными на звезды, отчасти заслоняемые темным пятном, напоминающим космический корабль. Но он со всей решительностью отверг эту гипотезу, поскольку его собственный корабль — единственный, который проникал когда-либо в эту часть вселенной! Не следует терять ни секунды! Д’Орман вдруг обнаружил, что уже стоит на ногах, понятия не имея, когда это произошло. Как же так? Он достаточно разумен, чтобы заметить, что встает. Мгновение назад он лежал на спине, а вот сейчас уже стоит на ногах и недоумевает…
Он находился на огромном плоту, плывущем в космосе совсем неподалеку от своего корабля. И плот ясно различим в слабом свете, позволяющем оценить его гигантский размеры. И его со всех сторон, насколько хватало глаз, окружали обнаженные люди — мужчины и женщины, стоящие, сидящие, лежащие, не обращающие на него никакого внимания.
Непослушными пальцами он вцепился в свой корабль, пытаясь побудить тело к активности. Период тренировок вложил в его тело движения и инстинкты, доведенные до автоматизма. Он ощупывал свой корабль, надеясь найти в нем источник сил. Но вскоре его крохотное суденышко скрылось из виду.
В самой глубине его естества, там, где гнездилось спокойствие, пробудились силы и стремления, необходимые для активных действий. Вновь вокруг него появились знакомые очертания металла, механизмов, и вид их вызвал в нем новую волну отчаяния, но на этот раз более слабую.
Он застыл в неподвижности. Его единственная забота отодвинула на задний план все остальные мысли. Он сконцентрировался на единственном своем стремлении, на столь огромной идее, что для этого потребовался весь объем его мозга, дабы уловить ее, удержать, уравновесить, осознать в полном размере.
Но вместо того, чтобы прояснить ситуацию, рассудок его еще более запутался: он находился на исполинском плоту-корабле, а мозг его был опутан паутиной сомнений, страхами, и отказывался мыслить реально. И все-таки он не опустил руки. Так и должно было случиться. Возможности для отступления у него не было. И он не мог ничего, абсолютно ничего предпринять, что помогло бы ему определить свое будущее. Он сел. И стал ждать.
Прошел час, час, не похожий ни на один во всей мировой истории: человек из 2975 года оказался свидетелем сцены, происходящей на космическом корабле в столетие, на миллион лет удаленное от его собственного времени.
Единственно, что беспокоило его, — не следовало ли час этот потратить на попытки проникнуть в сущность явления, следствием которого явились эти немыслимые обстоятельства? Как-то не верилось, что он в здравом уме. Иногда он прогуливался в тусклом свете, и тогда силуэт его вырисовывался на фоне звезд и горизонта, образуемого всем, что находилось на этом удивительном плоту, и он ничем не отличался от окружающих его сверхлюдей.
