Ирина Ванка - Секториум
— Что еще думает Миша? Чем он занимался, пока я спала?
— Напоил Сириуса, испачкал краской стену над столом…
— Зачем?
— У него так много идей, так много планов!
— Планов, говоришь?
Самое время мне было проснуться и пройтись по палубе, оценить обстановку, а также настроение экипажа, которое казалось чересчур оптимистическим.
Джон остался наблюдать корабельных, Сириус спал, Имо рисовал иероглиф на коленке. Миша сосредоточился за компьютером, рядом с ним стояли две рюмки коньяка.
— Это не тебе, не трошь! — предупредил он. — Это для нечисти.
Миша писал программу шифровальщика. Он уже забыл, как недавно также сосредоточенно писал универсальный дешифратор. Чем это кончилось, Миша также забыл. Работа протекала в обстановке повышенной секретности, перед черным монитором. Картинка была спроецирована на мини-экран перед глазом, синяк вокруг глаза приобрел яркий цвет и четкие очертания. На календаре пролетело еще три дня. Под календарем растекалась жирная алая клякса.
— Надо было закуску положить. Кто же так угощает нечисть?
— Мать! Прогуляйся… — сказал Миша с раздражением.
«Симптоматика космической болезни была, как на параде», — решила я. Сигирийцы, наблюдая землян, описали эту болезнь много веков назад. Они уже тогда обратили внимание, что в одиночном заключении, в капсуле космического корабля, землянин подвержен ей в меньшей степени. В коллективе он сатанеет гораздо активнее, его обуревают идеи фикс, одна другой нелепее, он может с одинаковым успехом залечь в спячку или запеть гимн в шесть утра по московскому времени. Словом, в коллективе апокалиптические настроения овладевают человеком чаще и острее. Нас, в отличие от внештатников, к этому готовили; мы понимали, что делаем, и знали, на что идем. Мне осталось только понять, для чего Миша пишет программу, — и ситуация под контролем.
Я прогулялась. Две рюмки коньяка, только наполовину выпитые, стояли также у трапа, на свалке незадействованного оборудования, привезенного с Земли, даже в предбаннике машинного отсека. Только там рюмки были пусты и стукнули меня током, когда я попыталась забрать их. Это был апогей идиотизма. От стекла меня прежде ни разу током не било. Я пошла за Джоном, но не нашла его. Сириус по-прежнему крепко спал в своей «келье», а Миша по-прежнему сидел за компьютером.
— Сколько часов в сутки ты можешь спать? — спросил он.
— Двадцать, — ответила я, эта цифра была проверена практикой.
— И тебе не стыдно? Вот я, допустим…. Поставил тренажеры, бегаю по коридору трусцой каждые два часа…
— А зачем вымазал стену краской? — спросила я, пока у Миши не пропало настроение общаться.
— Для эксперимента, — объяснил он. — Макака говорит, если обычную краску разбавить специальным раствором, она станет прозрачной через какое-то время. Я разбавил, и ни хрена.
— Он перепутал раствор.
— Ничего подобного. Всю нецензурщину он пишет на себе только с раствором, причем ювелирно дает концентрацию, чтобы надпись исчезла точно в день прибытия к мамочке.
— Буду знать.
— Твои засранцы утверждают, что календарь написан именно такой краской.
— Ясно, — сказала я и успокоилась.
С той минуты Мишино поведение перестало напоминать космическую болезнь.
— А я говорю, что механизм должен быть, — продолжил Миша. — Если не в стене, то где-то гуляет проектор, активирует изображение. Я это докажу как только освобожусь.
— Будешь искать механизм?
— Вот именно.
— Лучше бы ты чаще бегал трусцой по коридору. И я с тобой за компанию.
— Ты будешь готовиться к встрече с Птицеловом, — сказал Миша.
— Всегда готова! Не могу дождаться. Лишь бы он оказался в царстве живых.
— Лишь бы мы оказались в царстве Флио, а не в царстве идиотизма. Честно скажу, этот движок подозрителен.
Чтобы пошатнуть мое доверие к двигателю, Миша представил расчет, в котором я не поняла ничего, потому что он был написан сигирийскими математическими знаками. В такой математике я разбиралась меньше, чем в человеческой, а в человеческой не разбиралась вообще. Миша все объяснил: если наш движок разогнать до алгонического предела, мы, на данный момент прошли одну сотую сегмента Кольца, только неизвестно в каком направлении, потому что Кольцевой диспетчер нам недоступен. Тот же самый сигирийский транспорт по Кольцам уже бы отмахал полпути до Хартии. Соответственно, к концу жизни мы преодолеем то же расстояние. Этот вывод был Мишей логически доказан, и, тем не менее, раздражал его. Миша чувствовал: здесь что-то не так. Что-то он упустил в самой постановке проблемы.
— Это не мое дело, — ответила я. — По календарю не прошло и недели, а ты уже все посчитал и сделал выводы.
Календарь раздражал Мишу еще больше. Не убедив меня расчетом, он бросил писать программу, и полез на стол со сканером и лазерным резаком, потому что был уверен, что стены флионерского корабля просто так просветке не поддадутся.
— Там точно есть механизм, — уверял Миша. — Цифры не возникают из ничего.
— Может, не надо? — засомневалась я, увидев, что он настраивает лазер.
— Надо. Эта хреновина меня достала.
Лазеру стена не поддалась точно также, и Миша полез в ящик за топором.
— Если ты не прекратишь, я позову Имо!
Имо пришел сам, когда адский грохот сотряс пассажирскую палубу. Сбежались все, даже сонный Сириус вытаращил красный глаз в коридор. Кусок стены вывалился наружу вместе с Мишей. Все разлетелось по полу. Древко отвалилось от топора, в стене образовалась пробоина в человеческий рост, из нее выпал блок, который лежал тут же рядом с Мишей, а в пустом проеме висели бледные цифры, растерянные, словно тень, которая внезапно лишилась опоры.
Стены тоже оказались умнее Миши, в них была предусмотрена защита от оголтелых исследователей. Неясно только, что именно они защищали: загадочный механизм от посторонних глаз или предмет, которым ударили по стене, от деформации?
Имо посмотрел на Мишино ушибленное колено и ушел. Сириус закрыл глаз и опять улегся. Джон подошел к пробоине, чтобы рассмотреть материал, из которого сделаны стены. Зрелище показалось ему увлекательным.
— Там должен быть механизм, — упорствовал Миша, потирая ссадину. — Чтоб мне провалиться в багажник! Он должен быть!
— Это биологическая масса, — возразил Джон, — в ней не может быть механизма.
— Пойдем на кровать, — предложила я Мише.
— Механизм должен быть!
— Разумеется.
— Не верите?
— Верю.
Миша надулся. Он отбил себе колено и локоть, добавил объем синяку под глазом, но уходить с поля боя не собирался. Он сидел на полу коридора из принципа до тех пор, пока не пришел Имо, чтобы поставить на место выпавший из стены блок.
