Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Ракетный корабль «Галилей» (сборник)
К моменту землетрясения в колонии насчитывалось тридцать семь тысяч человек. Когда мы закончили перепись, выяснилось, что в живых осталось всего тринадцать тысяч. Кроме того, мы потеряли весь урожай и погиб весь или почти весь скот. Как выразился Хэнк, мы все постепенно начнем голодать.
Нас забросили обратно на приемную станцию, а следующая смена отправилась на спасательные работы. Я отыскал укромное тихое местечко, чтобы немного поспать.
И только-только стал засыпать, как мне почудилось, будто кто-то меня трясет. Это был папа.
— Ты в порядке, Билл?
Я протер глаза:
— Я-то о'кей. Ты видел Молли и Пегги?
— Только что от них. Меня отпустили на несколько часов. Билл, ты видел кого-нибудь из Шульцев?
Я сел, совершенно проснувшись:
— Нет. А ты?
— Нет.
Я рассказал ему, чем был занят все это время. Он кивнул:
— Поспи еще, Билл. Я проверю, есть ли о них сведения.
Заснуть снова я не смог. Вскоре вернулся папа, чтобы сказать мне, что ему ничего не удалось обнаружить — ни по одному из его каналов.
— Я беспокоюсь, Билл.
— Я тоже.
— Надо пойти и выяснить.
— Давай, сходим.
Папа замотал головой:
— Необязательно идти нам обоим. Ты поспи.
Но я все равно пошел с ним.
Нам повезло. Как раз на дороге нам попалась группа спасения, мы проголосовали, и нас посадили. Эта группа должна была осмотреть именно нашу ферму и ферму Шульцев. Папа сказал водителю, что мы проверим оба места и доложим, когда вернемся в город. Тот не возражал. Нас высадили на повороте, и мы зашагали к ферме Шульцев. Когда мы подходили, мне начали мерещиться кошмары. Одно дело закапывать в снег людей почти незнакомых, и совершенно другое — когда ждешь, что обнаружишь маму Шульц или Гретхен с синими застывшими лицами. Я не мог себе представить мертвого папу Шульца: такие, как папа Шульц, не умирают, они живут вечно. Или это так только кажется?
Но все же я не был готов к тому, что мы нашли.
Мы обошли маленький холмик, который скрывал их дом от дороги. Джордж остановился и сказал:
— Что ж, дом все еще стоит. Его сейсмоустойчивость оказалась надежной.
Я посмотрел на дом и вздрогнул, а потом завопил:
— Ой, Джордж — дерева нет!
Дом был цел, но яблоня — «самое прекрасное дерево на Ганимеде» — исчезла. Я побежал что было сил.
Мы уже подошли к дому, когда отворилась дверь. На пороге стоял папа Шульц.
Все они оказались невредимы, все до одного. От дерева осталась только зола в камине. Папа Шульц срубил его, как только вышла из строя энергетическая установка и температура начала падать — а потом, кусочек за кусочком, предал его огню. Рассказывая нам об этом, папа Шульц выразительным жестом указал на почерневшую топку:
— Глупость Иоганна они это называли. Думаю, теперь они уже не станут считать старого Джонни Яблочное Семечко ненормальным, а?
Он похлопал Джорджа по плечу.
— Но ваше дерево? — по-дурацки спросил я.
— Я другое посажу, много других. — Он замолчал и внезапно сделался серьезным. — Но твои деревья, Уильям, твои храбрые детки-деревца — ведь они погибли, да?
Я сказал, что еще их не видел. Он серьезно кивнул:
— Они погибли от холода. Гуго!
— Да, папа?
— Принеси-ка мне яблоко.
Гуго принес, и папа Шульц преподнес яблоко мне.
— Ты снова их посадишь.
Я кивнул и сунул яблоко в карман.
Они рады были услышать, что мы уцелели, хотя мама Шульц раскудахталась над сломанной рукой Молли. Оказывается, Ио пробрался к нашему участку еще во время первого периода бури, обнаружил, что мы ушли, и вернулся, отморозив в результате своих усилий оба уха. Сейчас он в городе, ищет нас. Но они были в полном порядке, все до одного. Они спасли даже свою живность: коровы, свиньи, куры, люди, все сбились в кучу, от мороза их спас огонь, который дала яблоня. Теперь животные снова были водворены в амбар, раз электростанция опять начала действовать, но в доме все еще сохранились следы их пребывания — и запахи тоже. Мне показалось, что мама Шульц больше расстроена тем, что ее безукоризненную гостиную пришлось превратить в скотный двор, чем масштабами бедствия. Не думаю, будто она осознавала, что большинство ее соседей погибли. Это до нее еще не дошло.
Джордж отверг предложение папы Шульца пойти с нами на нашу ферму и посмотреть, что от нее осталось. Тогда папа Шульц сказал, что он проводит нас до дороги, где ходят грузовики, потому что он хочет добраться до города и посмотреть, чем он может быть там полезен. Мы выпили по кружке крепкого чаю мамы Шульц, съели по куску хлеба и пошли. Я все думал о Шульцах и о том, как здорово, что мы нашли их всех живыми и невредимыми, пока пробирались к нашему участку. Я сказал папе, что это просто чудо. Он покачал головой:
— Ничуть не чудо. Они из тех людей, которые всегда выживают.
— А какие люди всегда выживают? — спросил я.
Он очень долго думал над моим вопросом и наконец сказал:
— Именно такие люди всегда выживают, такой уж у них тип. И наверно, это единственный способ, которым можно определить такой тип: они выживают.
Я сказал:
— В таком случае и мы тоже из того типа людей, которые всегда выживают?
— Может быть, — согласился папа. — Так или иначе, а через все это мы прошли.
Когда я отсюда уходил, дом был развалиной. С тех пор мне довелось увидеть десятки обрушившихся домов, и все-таки я был в шоке, когда мы поднялись по тропинке и увидели, что он и в самом деле развалина. Наверно, в глубине души я надеялся, что через некоторое время проснусь невредимый в теплой постельке и все будет в полном порядке. Поля были на месте — и это все, что о них можно было сказать. Я соскреб снег с того места, где, как я знал, начинали колоситься посевы. Растения, естественно, погибли, а земля была твердая. Я был абсолютно уверен, что погибли даже земляные черви: нцчто не могло предупредить их, чтобы они забрались поглубже, под линию заморозков.
Мои маленькие деревца, конечно, тоже погибли. Мы нашли двух кроликов, прижавшихся друг к другу и застывших, они лежали под обломками, которые остались от амбара. Мы не нашли ни цыплят, ни кур, кроме одной, нашей самой первой. Она все еще сидела на яйцах на гнезде — оно не разрушилось, а сверху его покрывали обломки крыши амбара. Она и с места не сдвинулась, а яйца под ней замерзли. Наверно, это меня больше всего и достало.
Я был всего-навсего парень, который прежде владел фермой.
Папа бродил по дому. Он вернулся в амбар и заговорил со мной:
