Андрей Кокоулин - Фотография на память
— Вкуснота!
— Эй! — Какая-то старуха остановилась рядом. — Вы что здесь делаете?
— Отдыхаем.
Александр приоткрыл дверцу. Старуха заглянула в салон.
— Отдыхаете? — неуверенно произнесла она.
Морщинистый рот сложился подковкой. Глаза в несколько секунд зафиксировали наши лица. Не пьяные, не бандиты. Девчонка не связана. Может и не врут, мало ли.
— Ну, отдыхайте, отдыхайте.
Старуха, отойдя, махнула рукой. Заковыляла, припадая на левую ногу, в кофте, в простенькой юбке, с непокрытой седой головой.
— Ну, первую проверку прошли, — сказал Александр.
Вадим отвернулся.
Мама, наверное, также ковыляла к своему домику. Урод! Хомяк! Хомяк и урод. Что ж ты раньше-то…
Кругом виноват. И перед Алькой. И перед родитеями. Стыдно. Помирать собрался. Жизни хватит исправить?
— Пап, я выйду? — спросила Вика.
— Куда?
— В кустики!
— Зонт возьми. Вымокнешь.
— Да блин, зачем? — Вика выскочила наружу, но не преминула язвительно добавить: — Представь, пап, я в кустиках с зонтиком. Ага?
Александр посмотрел, как она сходит с дороги, раздвигает ивняк.
Из дома выбежал мальчишка в майке и трусиках, проскакал по тропке к калитке, затем обратно, вытянув руки к небу.
Кажется, Вовка, младший.
— Надо установить дежурство, — сказал Вадим.
Тарахтя, в деревню проехал трактор, на прицепе опасно покачивалась гора свежескошенной травы.
— Если до следующего полудня ничего не произойдет, то мы поедем обратно. — Александр отряхнул ладони от крошек. — Без обид, Вадим, хорошо?
— Я все равно останусь.
— Кроссворды, что-нибудь погадать есть?
— Только атлас.
— А мне чем бы голову занять. Привык уже, когда в дороге… Кажется, у меня даже был тут журнальчик…
Александр пошарил у двери, отщелкнул бардачок, выловил какую-то бумажку.
— Не то.
Сзади хлопнула дверца.
— А вот и я, — Вика махнула рукой в зеркальце заднего вида.
— Ладно, — Александр бросил поиски. — Я тоже что ли схожу в кустики.
— Пап, зонтик возьми! — крикнула ему дочь.
Вадим тоже вылез бы, но подступающая стеной крапива отбила желание.
Потом они играли в города, ходили к колонке наполнить водой пустые бутылки, смотрели на дом, на хмурое небо, слушали радио. Вика спела им последнее из эстрадного. (Кошмар, что сделалось с эстрадой!). Александр с Вадимом в два голоса подпели Боярскому. Пара-пара-порадуемся… Затем Александр показал на карте выход на клюквенные болота, а Вадим достал непонятную фотографию с плечом, и они втроем обсудили ее: Вика до хрипа убеждала их, что это снимок призрака, Александр сказал, что для поиска каких-нибудь подсказок снимок надо увеличить, может на стенах или на подоконнике обнаружится надпись, а вообще на подушке, похоже, клеймо, и, вполне возможно, что она больничная. Вика сказала, что призрак и больница очень даже сочетаются, а Вадим согласился.
— Вадим, — наклонилась к нему Алька, — так все и проспишь.
Черт!
Он несильно стукнулся лбом о стекло, разлепил глаза. Александр, подавшись вперед, висел на ремне. Посапывал. Вика дрыхла, задрав ноги на спинку сиденья. Как у нее так получалось? Автомобильные часы показывали едва заполночь.
Вот тебе и дежурство.
Горькая сентябрьская ночь была сера. Это в городе мрак копился в переулках, густел между домами, а здесь, на просторе, он растекался бледными разводами.
Дом темнел на фоне какого-то слегка желтоватого неба.
Вадим потер щеки, подвигал ногами, покрутил шеей, осторожно приоткрыл окно. Дождь кончился. Но, кажется, было сыро.
Чуть слышно шелестела крапива.
Деревня спала. Не светилось ни одного окна. Даже фонарь не горел.
Вадим принюхался — вроде дымом тянет. Он прилег на "торпеду", разглядывая дом. Ничего. Может, дальше по улице? На снимке пожарища не особо видно, что там в стороне, Вовка да Егорка в фокусе.
Он пропустил момент, когда огонь вдруг выхлестнул из-за стены. Багрово-черный, хищный, он облизал "вагонку" и утянулся обратно за стену.
Сердце ухнуло в бездну. Вадим рванул дверцу, одновременно пихнув кулаком Александра.
— Горит! Горит!
Александр забился на ремне. Со звонким щелчком отлетела пряжка.
— Где? Ах ты ж мать!
Из-под крыши дома пыхнуло черным дымом, языки огня заплясали наверху, снова показались сбоку. Какая-то еще тень ходила там, за забором, взмахивая руками.
— Вичка! — Александр перегнулся на заднее сиденье и растормошил дочь. — Просыпайся. Пожар!
— Что?
Бледное, заспанное лицо Вики смотрело одним глазом. Волосы торчали в разные стороны.
— Вика! — нагнулся в салон Вадим. — Беги по деревне, стучись в дома, поднимай людей. С ведрами, с лопатами. Поняла?
Кивка уже не увидел — бросился к забору, перемахнул его, влетел в какие-то колючие кусты (крыжовник?), расцарапав руки и щеку.
Тень заступила дорогу. Заворчала пьяно, полезла пятернями в глаза.
— К-куда? Ты ш-то-о…
Плотная, нестойкая фигура в телогрейке, пахнущая землей и бензином. Пропитой, хриплый голос. Всплыло, приблизилось лицо.
Желтое, как гнойник.
— Пожар! — крикнул в него Вадим.
Лицо обрадовалось.
— И пра-а. Всех их… Пусть горят! Всю жизнь мне!..
— Придурок!
Вадим отцепил чужие пальцы.
— К-куда?
Пьяный попытался съездить ему по челюсти, но промахнулся.
Вадим отпихнул его в сторону, и человек рухнул в кусты, завозился там, глухо матерясь. Александр возник рядом.
— Бьем окна?
— Сначала дверь.
— Вика?
— Побежала. Ничего, всех разбудит, у меня боевая дочка.
Они поднялись на крыльцо.
Дверь была заперта. Вадим подергал, наддал плечом. Затем в нее стукнулся Александр. Наверху трешало и клокотало. Лопался, разлетался шрапнелью шифер. Огонь шумел, жрал дерево совсем рядом. Красно-рыжие отсветы плясали на грядках.
В доме было тихо.
— Вовка! Егорка! — закричал Вадим.
— Сейчас у многих газовые баллоны, — сказал Александр. — Не дай бог рванет.
Они переглянулись и ударили в дверь вместе.
Тупая боль растеклась по спине, какая-то железячка зло царапнула бицепс. С той стороны звякнул крючок, но дверь не открылась.
Словно в ответ сбоку, сверху дохнуло таким жаром, что Вадиму показалось, будто он горит сам. Он свалился с крыльца в траву. Александр сполз по ступенькам.
— Черт!
Он закашлялся.
— А ну пошли, су-у-уки!
Откуда-то из кустов, едва Вадим сумел подняться, надвинулась фигура, и вместе с "суками" прилетел дрын, ударил в плечо, вскользь задев ухо и за ухом.
В глазах тут же брызнули искры (или это от пожара?), в голове зашумело, слова разделились на звуки, на долгие и медленные гласные.
