Геннадий Прашкевич - Дыша духами и туманами
«Все твои приятели – придурки, – хмуро стоял на своем Роальд. – Левшин, например, утверждает, что ему со всего света присылают диковинки. Всю жизнь занимается диковинками и непонятными вещами. Сейчас пишет большую книгу с профессором Рыбниковым. Это его учитель. Недавно с Севера Левшину прислали человеческие копролиты. Если не знаешь, что это такое, то переведу. Человеческое говно. Просто человеческое говно. Левшин называет его копролитами, но на самом деле всего лишь говно. Только окаменевшее. Изучает его под микроскопом, утверждает, что фауна и флора отличаются от наших».
«При чем тут мохнатый ребенок?»
«Да при том, – наконец заорал Роальд, – что этот ребенок в клинике – не совсем ребенок! И прядка, которую ты передал Левшину, не совсем волосы! В них много ланолина. Это такое специфическое вещество. Его так много, что это уже не волосы, а шерсть! Волосы, переданные тобой, просто нашпигованы пористыми клетками с большим количеством линолина! Типичная штука для животных, но перед нами ведь не детеныш, а ребенок!»
«Левшин советовался с кем-нибудь?»
«Конечно. Все с тем же профессором Рыбниковым. С кем еще? Он теперь попал во все энциклопедии, а раньше в Монголии любой дикий человек мог сорвать с него шапку. Живет нынче в Бельгии. Я видел его отчеты в архивах. Да не Левшина, а старика отчеты! И не в научных архивах, а в архивах госбезопасности! Старик не простой, работал в закрытой шарашке, создавал для соввластей Нового человека. Доходит? Неважно, кто подпустил меня к бумагам, это к делу не относится, у меня свои каналы. Важно, что я своими глазами видел постановление Особой комиссии, созданной в сорок втором году при научном отделении Совнаркома. «Опыты межвидовой гибридизации должны быть продолжены». Доходит? «Опыты должны быть обставлены всеми необходимыми мерами предосторожности и протекать в условиях строгой изоляции женщин, исключающей возможность естественного осеменения».
«Ты об Офицере?»
«Я о профессоре Рыбникове».
«Не вижу разницы. Это один человек. Та детская прядка действительно необычна?»
«Если ты срезал ее с живого существа, ученые всего мира с деревьев попадают. Так Левшин говорит. А если с покойника, то укажешь, где зарыт труп».
«Рыбников ответил Левшину? Он что-то написал Левшину?»
«Мы одни. Вот что он ему написал».
«Это что-нибудь значит?»
«Откуда мне знать? Спроси Левшина. Он утверждает, что это глубоко философский ответ. Якобы два этих слова стоят всей мировой философии. А кто ответит на вопросы мадам Генолье? Кстати, – припугнул он меня, – Архиповна тоже скоро возвращается».
«А ты закончил ремонт моей квартиры?»
Роальд грубо хохотнул и связь оборвалась.
К этому времени я вышел на западную сторону поляны.
Почти горизонтально метрах в двух над землей торчал толстенный, обломанный на конце сук. Сломанная верхушка затекла смолой, а близко к стволу висело лагерное било – кусок рельса на обрывке колючей проволоки.
41Стемнело.
В небе высветились звезды.
В такую ночь, вспомнил я, Харитон Пестов увидел в гостиничном окне зимнее небо. Его тогда будто в сердце укололо. Девочка на краю обрыва. Дальше я забыл. Да и раньше не помнил, знал только со слов Евелины. Я подумал: это святая. О чем Евелина напишет в книге теперь, став хромоножкой? Глядя в замерзшее гостиничное окно, Харитон вдруг увидел чудовищные пространства, пронизанные неведомой энергией. И бездна нам обнажена с своими страхами и мглами. Кристаллическое дерево на оконном стекле переливалось перед ним мерзлыми радугами. Оно показалось ему чудесным. Оно открывало дорогу в небо. Он вдруг понял: только энергия Космоса, ее неизвестных разумных сил способна противостоять определенным силам. Только звездный свет вымывает из сознания густую муть чужих программ.
– Еду и выпивку для горстки подлецов!
Евсеич торжествующе разбрасывал по траве таблетки.
Зачем они ему теперь, когда он добрался до вечной молодости? Годков триста-четыреста ему обеспечено, лишь бы не схлопотать пожизненное. А с остальным он сам разберется. Обязательно разберется. От Большой лиственницы исходил нежный свет. Со всем Евсеич теперь разберется. Большая лиственница рвалась к звездам. Исполинская распахнутая антенна, удерживаемая, как якорем, лишь куском рельса. Колючки проволоки впились в напряженную древесину, сорвали часть платиновых чешуек, выдавили густую живицу – смолистую кровь.
Евсеич сделал шаг.
Кум заворчал и, поглядывая на него, тоже шагнул.
Колыхнулись лиловые плавники галифе. Каждая веточка светилась.
Я посмотрел на Святого. Он показался мне вдруг потухшим. Опять его взгляд обнесло пеплом, как на обеде в салоне теплохода. Будто он увидел только то, что думал увидеть.
42Я тоже сделал шаг к волшебному дереву.
Увидев это, брат Харитон медленно покачал головой.
Но теперь он не мог меня остановить. Я жаждал. Чужие разочарования меня больше не касались. Не стоит всю жизнь обманываться воздушными замками, чужими обещаниями – ни плохими, ни хорошими. Я вдруг жадно захотел всего. Хвоя, собранная на ветках частыми пучками, показалась мне рыжей шерстью. Под крылом черной тучи, распространяющейся по небу, но еще не закрывшей звезды, ее много нападало на землю. Сделать шаг, положить руки на сплетение ветвей, я даже видел этот смолистый узел, – и все изменится! Совсем не так, как меняется жизнь, когда выскакиваешь на улицу в домашних тапочках. Совсем по-другому! Правда, я пока не знал – как. Ударить камнем по куску рельса. Низкий гул прокатится по тайге. Чудесное мирознаний и энергии изольется из Космоса. Мы вместе! Мы едины! Мы – один мир! Нас много! Никогда не думал, что однажды окажусь рядом с истинным Чудом. Разобраться во всем, нырнуть в неслыханное долголетие, как в бессмертие!
Где-то хохотнула Болотная бабка.
Я сразу вспомнил желтую газетку, в которой писали о том, что лесные люди в тайге при близком изучении могут оказаться дебилами. Сбежали психи. При железном здоровье ума не надо. Имея железное здоровье, можно оставаться бедным и чистым. Даже хорошо пахнуть.
Я видел, как Евсеич жадно прижался к темному стволу. Одновременно Кум, протянув обе руки, вцепился в толстый смолистый сук. Желтый портфель валялся в траве. Евсеич больше не нуждался в лекарствах. В веревке он тоже больше не нуждался. Ни в чем таком. Раз и навсегда. Где был и нынче высох ручеек. Ручеек не высох. Наклонившись, я увидел в колеблющейся воде свое колеблющееся отражение. Брат Харитон ничего не произносил вслух, но каким-то образом я вдруг стал различать его шепот. Не знаю как. Из головы в голову, наверное, напрямик. Мы одни. Все вранье. Еловые вешки над могилами. Черное крыло закрывает звезды. Но вот Евсеич под Большой лиственницей явно ничего такого не слышал. Он уже коснулся дерева. Он торжествовал. Он теперь со всеми рассчитается! Подхватив с земли камень, он с силой ударил им по билу. Хотел, наверное, чтобы энергия Космоса затопила всю тайгу до далекой тундры. Хотел купаться в кипящих потоках, счастливо вопить, крутиться в сияющих воронках. Девочка на краю обрыва. Что она там делает? – никак не мог вспомнить я. Теперь Евсеич точно со всеми рассчитается. Накачает столько энергии, что сразу возвысится, получит много денег, сожжет хижины, выстроит дворцы.
