Георгий Вирен - Зеркало ночи
И внезапно словно властная рука сдернула черный ветхий покров, и за ним над всей землей открылось настоящее небо, нестерпимо блистающее небо из одних звезд.
...И тогда он вскочил с топчана, будто его толкнули, и долго сидел, мотая гривастой головой, тер лицо руками. Он понял этот сон, легко раскодировал его: оправдания душа ищет, вины своей не приемлет. Ах, как не хочется быть виноватым, ах, как хочется быть чистым и святым, хочется оправдать и благословить себя, хочется, значит, бежать, искать академика, все открыть ему...
- Сволочь ты, Матвей Иванов Басманов, - сказал он себе и похромал на крыльцо.
Ночь и вправду была ясная и звездная. Тихая ночь, благая.
Но наяву Матвей не хотел и не ждал прощения.
А может быть, сон пророчил иное, совсем иное?
- "И только и свету что в звездной колючей неправде", - прошептал он строчку и вернулся в дом.
XIII
...Заливисто, весело лаял Карат, и Матвей увидел у крыльца Ядвигу Витольдовну.
- Добро пожаловать! Неужели опять телевизор?
- Нет, нет, не беспокойтесь, уважаемый Матвей, - ответила старуха, осторожно поднимаясь по ступенькам. - Телевизор работает прекрасно. И вот я решила поблагодарить вас за труд. Я принесла вам свой пирог. О, это особый пирог, со сливками и орехами, его научила меня делать моя мама почти семьдесят лет тому назад, в Варшаве.
- Стоило ли беспокоиться, Ядвига Витольдовна, - засмущался Матвей.
- О, чрезвычайно стоило и непременно! С одной стороны, - говорила она, ставя пирог на стол, - вы очень заслужили награду. А с другой - я вдруг подумала, что скоро умру и вкус маминого пирога никто на свете не будет помнить. А вы человек молодой, вы проживете долго и через много лет скажете кому-нибудь: "Одна старая полька однажды угощала меня пирогом, который ее научили делать лет сто тому назад в Варшаве! Вот это был пирог так пирог!" И значит, маленький кусочек маминой жизни перейдет в двадцать первый век. Двадцать первый - подумать страшно! Ну, скажете? - спросила она, глядя, как Матвей пробует пирог.
- Непременно скажу! - ответил он с набитым ртом.
- Тогда я довольна, - улыбнулась Ядвига и отщипнула от пирога. - Да, хорошо, - оценила она. - Знаете, у настоящих хозяев считается моветоном хвалить свои кушанья. Надо всегда говорить, что вышло плохо и тебе просто стыдно ставить это на стол, но ничего другого, к сожалению, нет. Я тоже так когда-то говорила. Но сейчас я скажу честно: пирог удался. Потом я как-нибудь еще раз сделаю - чтоб вы получше запомнили и все рассказали там... Ах, уважаемый Матвей, все так быстро проходит! Я это слышала в юности от стариков, но, конечно, не верила им, ведь у меня были такие длинные дни! Утром я занималась с учителями французским языком и танцами, потом непременно в открытой коляске каталась по Аллеям Уяздовским, у парка Лазенки, потом были свидания в парке, потом обед у отца, и там всегда было много интересных людей, потом - опять свидания, театры, балы, милые уютные суаре - так много всего! А потом действительно все так быстро прошло - и юность, и зрелость, и семья, теперь вот старость проходит... Вы еще не замечаете?
- Нет, пожалуй. Сейчас моя жизнь тянется как тянучка - длинная, скучная, тягомотная, вся одинаковая...
- О, это ненадолго! Это маленькая пауза в жизни, люфт-пауза. А потом снова дни понесутся, не успеете оглянуться - двадцать первый век... Да, кстати, уважаемый Матвей, у меня к вам маленькая просьба, очень легкая...
- Бога ради! Для вас, Ядвига Витольдовна, я все, что могу, хоть трудное, хоть легкое...
- Очень легкое, - с улыбкой продолжила старуха. - Покажите мне вашу Машину.
- Машину? - удивился Матвей.
- Да, мне интересно. Уважьте любопытную старую женщину.
- Я, собственно... пожалуйста, - он опешил и не сумел сразу отказать. - Только она на чердаке, туда лестница крутая, вам не трудно подняться будет?
- Почему же? Я еще вполне бодрая женщина, я хожу осторожно, с палкой, не падаю, - с толикой гордости ответила Ядвига.
- Идемте, - покорился Матвей.
- ...Так вот она какая, - старуха осторожно потрогала панель Машины. - Довольно простая, как телевизор... Я думала, она намного больше...
- Увы, - развел руками Матвей.
- Вот что - я хочу попробовать! Сюда садиться? - старуха решительно указала на кресло.
- Нет, нет, нельзя! - всполошился Матвей и загородил кресло руками.
- Отчего же, уважаемый Матвей? Мне-то что угрожает? Неужели вы думаете, что я расстроюсь, если увижу это черное пятно? Я давно готова умереть, совсем не боюсь смерти и знаю, что могу умереть сегодня, завтра. Я совсем спокойно этого жду. Но вдруг я проживу еще 17 лет? Мне будет 94 ведь так бывает. Тогда я буду жить сейчас немного по-другому: отремонтирую дом, буду больше следить за собой, чтоб совсем не развалиться к тому времени, обязательно куплю собаку, я ведь люблю собак, но уже три года без собаки, потому что они, бедные, так привязываются к хозяевам, а потом совсем не могут без них жить... Ну дайте, дайте, - Ядвига нетерпеливо отвела руки Матвея от кресла и села.
"А ведь правда, - подумал Матвей. - Ей-то действительно ничего не грозит. Наверняка пятно будет. Но и тут ничего страшного: может быть, и десять лет проживет, а то и шестнадцать..."
Он приладил клеммы к рукам и голове старухи и включил Машину. Стал считать код.
- Ядвига Витольдовна, тут уж честно скажите - вам 77 лет? Это нужно для вашего кода, иначе ничего не выйдет.
- Это абсолютная истина. Мне 77 лет и три месяца.
Он нажал "Пуск", раздалось гудение, и на экране стали медленно проступать черты лица старухи.
- Предупреждаю, клеммы будут греться, этого не пугайтесь, даже жечь немного будет...
- Я весьма терпелива, - гордо сказала Ядвига и вдруг воскликнула с детским восторгом: - О, смотрите, это же я! Честное слово, я!
- Да, это вы, - горько сказал Матвей, вспомнив ту же радость Милы.
- А почему нечетко видно? - требовательно спросила старуха.
- Ну, это же не кино, - усмехнулся Матвей.
- Жаль, - вздохнула она.
Машина гудела, изображение подрагивало, но не менялось.
- Ну а дальше? - попросила Ядвига Витольдовна.
- Кто ее знает, может, и вовсе ничего не выйдет, как у меня...
И только он сказал это, лицо на экране свернулось, смялось, будто в комок, потом комок уменьшился до точки и пропал. Экран затянуло, как туманом, ровным серым цветом. Потом на сером замаячили неясные тени... "Ну, вот и пятно собирается, - подумал Матвей. - Работает, гадина".
Внезапно туман исчез, будто занавес убрали, и на экране появились три лица. У Матвея по коже, от висков к ногам, волнами, одна за другой, побежали мурашки.
Необыкновенной красоты молодая женщина с тонким гордым, даже немного надменным лицом и веселыми глазами смотрела с экрана. Она слегка улыбалась, ветер развевал ее пышные светлые волосы, на них держалась маленькая шляпка с лентами, падавшими на белое платье. Женщина сидела на каком-то диванчике, и с обеих сторон к ней прижимались дети - темноволосая девочка лет восьми с робкой улыбкой на умном личике и русый мальчик лет пяти в белом костюмчике. Он поднял лицо на женщину и смотрел с обожанием, держа ее за руку.
