Владимир Фильчаков - Торговец жизнью
- Что ты? - хотел сказать я, но получился только непонятный вздох.
На ее лице уже была маска услужливости - типичная горничная в постоялом дворе. Руки она сложила на переднике - "чего изволите?" и смотрела в пол.
- Надя, я ... это... - я все еще был потрясен ее взглядом.
- Слушаю вас... тебя... - она предупредительно наклонила голову.
Мне уже не хотелось разговаривать с ней. Сейчас у нее были ненастоящие, какие-то нарисованные глаза на равнодушном и глупом лице. Но... Андрейка!
- Вот что, Надя, - стараясь говорить как можно тверже, сказал я. - Нам нужно поговорить.
Она оглянулась на конторку, которая была пуста, недовольно посмотрела на меня.
- Разговор пойдет о сыне, - весь внутренне сжимаясь, сказал я. - Андрейка... Только не говори, что не понимаешь, о ком я говорю. Наш с тобой сын. Где он?
- Никогда у нас с тобой не было сына, - она говорила, делая паузу после каждого слова, глаза у нее были мертвыми.
Бесполезно. Она ни за что не признается. Однако что-то поднялось во мне, какая-то волна, я глубоко вздохнул и холодно произнес:
- Я узнаю правду. Ты даже не представляешь, что я могу. Я...
Я осекся. Угрозами здесь ничего не добьешься. Ее можно даже пытать, она ничего не скажет. Упрямая баба!
- А ты, я вижу, носишь колечко, - я переменил тему, кивнул на руку, которую она тут же спрятала под передник. - Кто же счастливый избранник?
- Какое твое дело? - равнодушно сказала она.
- Да, конечно, никакого, - я пожал плечами. - Я оплакивал тебя, превратился сам не знаю во что, мне жить не хотелось, я выгорел весь, дотла... А ты, оказывается, жива, и, мало того, замужем.
- Ты тоже не одинок, - злорадно парировала она. - И я тебя оплакивала.
Я покивал головой, постоял немного и жестко сказал:
- А про Андрейку я узнаю. И если ты его прячешь от меня - берегись.
Нет, не напугаешь ее. Все те же стеклянные глаза.
- Никакого Андрейки нет, - пустым голосом проговорила Надя. - Тебе привиделось.
Я снова покивал, развел руками и вышел во двор. Я не могу определить, лжет она, или нет. Неужто так искусно играет? Откуда у нее такие способности? Но если Андрейка жив... Нет, если он существует... Тьфу! В общем, - где он может быть? В какой-нибудь недалекой деревушке? У бабки? Он есть, есть, он существует и не погиб, иначе отчего бы Наде так меня ненавидеть. Погоди! Да она ревнует! Лада моложе, красивее, и она со мной. Надя каким-то образом оказалась в Красноянске, вышла замуж, но любит ли она мужа? Наверное, не любит, иначе зачем ревновать? Катастрофа развела нас в разные стороны, каждый встретил другого человека, все, вроде бы, должно быть прекрасно. Ан нет! Разве можно любить одного, а ревновать другого? А ведь можно!
Откуда ты знаешь, что можно? Ведь ты же ее нисколько не ревнуешь! Нашла себе мужика, и ладно.
Нет, я решительно не узнаю себя. Давно ли я был потерян для самого себя из-за женщины, которую считал погибшей? Давно ли я мечтал увидеть ее, даже спал с ней в одном из путешествий, любил ее, ласкал и наслаждался ею? Это Лада, Лада. Все произошло из-за нее. Я не виню ее, нисколько, наоборот, я рад, что она появилась в моей жизни и повернула меня лицом к свету.
Размышляя таким образом, я вышел за ворота и побрел по улице. Дело шло к полудню. Солнце уже не грело так сильно, как в июле, но было еще тепло. Мимо проехал всадник на гнедом жеребце, пахнуло конским потом и навозом. Из трактира донесся обрывок женского хохота, звон тарелок и стук глиняных кружек. Уже гуляют. Или еще гуляют? На пороге охотничьей лавки стоял человек в клетчатых брюках и белой рубашке навыпуск, и разглядывал меня, как жука на булавке.
- Ружья есть? - спросил я с напором.
Его лицо из снисходительно-презрительного превратилось в уважительное, он встал по стойке смирно, подкрутил длинный ус и почтительно ответил:
- Никак нет, сударь. Ружей давно уж нет.
- А что есть?
- О, сударь интересуется оружием? Прошу вас, проходите!
Он сделал приглашающий жест и посторонился. Я вошел в лавку и остановился на пороге. Все здесь сияло, блестело и искрилось. Три стены были отделены от зала прилавком из грубо тесаных досок, а по стенам развешаны кинжалы различных размеров, начиная от кухонных ножей и кончая клинками величиной с добрую саблю. Были здесь также тугие луки, украшенные резьбой, стрелы с железными наконечниками, капканы с устрашающими зубьями, ременные петли. Отдельно висели рыболовные снасти - сети, катушки с леской, крючки, блесны, сачки. Был даже спиннинг, явно иноземного производства, неведомо как попавший сюда. Я остановил взгляд на красивом кинжале с костяной рукояткой в виде бегущего оленя. Лавочник подал его мне, держа двумя руками, с полупоклоном.
- Чья работа? - спросил я с видом знатока, разглядывая лезвие и пробуя ногтем его остроту.
- Это два наших умельца - кузнец Микола и Ванька-раздолбай... Ох, простите! - он прикрыл рот рукой.
- Что, так и зовут? - усмехнулся я.
- Так и зовут. Потому как он и есть такой, другого слова не подберешь. А Микола - мастер, - приказчик произнес последнее слово с уважением, даже, я бы сказал, с благоговением.
- Какой Микола мастер, это мы потом узнаем, а вот Ванька - художник. Посмотрите, какой олешек чудный вышел. Так и кажется, что сейчас с рукоятки спрыгнет и убежит, цокая копытцами.
Лавочник скосил глаза на оленя, вид у него был озадаченный.
- Хороша вещица, - вздохнул я, раздумывая о том, как бы с честью ретироваться из лавки. - Вот только...
И тут мне пришла в голову идея.
- Значит так, - сказал я деловито. - Меняю время на нож.
- Время? - лицо у лавочника вытянулось. - Что-то я давно не видел у нас в городе инопланетников.
- А я чем не инопланетник? - спросил я, на что он с сомнением покачал головой.
- Короче, ждите здесь. Я сейчас вернусь с принадлежностями. Идет?
- Идет, - у него в глазах появился интерес. Раз речь зашла о принадлежностях, значит, сделка может и состояться.
У меня мелькнула мысль, что затея может провалиться, что я не смогу составить особый узор для лавочника. Ведь есть какие-то правила составления узоров, которых я не знаю? Но я отмахнулся от этой мысли. Попытка - не пытка. Не получится, заброшу подальше "принадлежности" и буду помалкивать в тряпочку.
Очень скоро я вернулся в лавку. Входную дверь заперли, и мы уселись на полу друг против друга. Я начал укладывать шарики. Черт возьми, это непростое дело. Помнится, Рацна делал это необычайно быстро, ловко, и на все про все у него ушло не больше тридцати секунд. Мне же показалось, что прошло полчаса, прежде чем диск оказался полностью заполнен. Наконец я подставил указательный палец снизу, где оказалось небольшое, гладко отполированное углубление, и крутанул диск. Он тут же свалился с пальца, я ловко подхватил его, ухитрившись не рассыпать шарики, взглянул на лавочника. У того на лице было написано блаженство. Он вздохнул, посмотрел на меня с благодарностью. "Все, что ли?" - подумал я. - "Ах, да, это же время. Жизнь - это краткий миг перед пробуждением..."
