Юрий Тупицын - Дальняя дорога
8
Сначала Лорка хотел договориться о встрече с Эллой заранее, но, хорошенько подумав, отказался от этой мысли. Конечно же Элла начнет гадать, зачем Федору понадобилась эта встреча, выберет для себя определенную роль и будет ее разыгрывать с таким увлечением и искренностью, что разобраться, где правда, а где вымысел, будет совершенно невозможно.
А "случайно" встретиться с Эллой было совсем не трудно. Она жестко выдерживала трудовую дисциплину, заканчивая свой рабочий день в один и тот же час. И все-таки встреча едва не сорвалась. Хотя Лорка заблаговременно подошел к институту энергопроблем, его отвлек разговором знакомый, и Федор заметил Эллу в самый последний момент, когда она уже скрывалась за поворотом аллеи. Но узнал ее Лорка сразу: тонкая точеная фигура, туго обтянутая мягкой тканью, небольшая голова, гордо посаженная на длинную шею, легкая походка, которую вовсе не портила едва уловимая нарочитость движений бедер и кистей рук. Походка у Эллы, как и многое другое, была глубоко продумана, многократно примерена и тщательно отрепетирована.
Лорка извинился перед знакомым, прибавил шагу, легко догнал ее и, поравнявшись, сказал приветливо:
- Здравствуй, Элла.
- Лорка! - Она привычно, ослепительно улыбнулась. - Рада тебя видеть.
Наверное, она и правда была рада встретить его. Их связывали добрые отношения, что было совершенно естественно, ведь речь шла об отношениях с женой товарища по космической работе.
У Эллы были нежные, но определенные, будто выгравированные черты лица, большие удлиненные глаза, тонкие брови. В пышных вьющихся каштановых волосах - крупный изумруд, привезенный со Стикса, - подарок Игоря. Лорка невольно задержал на нем взгляд. Элла сразу заметила это и погрустнела.
- Вот так, Федор, - сказала она философски-меланхолично своим хорошо поставленным голосом. И легко коснулась густо-зеленого камня кончиками длинных пальцев. Как и все движения Эллы, это движение рукой было законченно, изящно и чуточку нарочито.
Лорка подумал, что если он сейчас заговорит об Игоре, то скорее всего Элла продолжит развивать философско-меланхоличную линию, ей нравилась эта роль - об этом красноречиво говорил зеленый камень, и откровенности не получится. Поэтому он отложил разговор и попросил:
- Можно я провожу тебя?
Почти не поворачивая головы, она провела по нему взглядом.
- Проводи.
- Может быть, перекусим?
- Что ты! На кого я стану похожа, если буду трапезничать по пять раз в день? Если не возражаешь, давай просто посидим.
- А почему я должен возражать? - Лорка оглянулся в поисках скамьи, но Элла, притронувшись к его руке, предложила:
- Спустимся к озеру, там прохладнее.
Этот парк, прилегающий к институту, был конечно же хорошо знаком Элле. Она свернула с аллеи, пересекла ленту эскалатора и вывела Лорку на крутую тропу, выбитую прямо в земле. Федор галантно предложил ей руку, но Элла шлепнула по его широкой ладони и легко сбежала вниз. Она бежала то прямо, то поворачиваясь левым боком, то правым, удерживая равновесие раскинутыми в стороны руками, - это был даже не бег, а непринужденный танец-импровизация.
В черную прозрачную воду озера грустно смотрелись старые-престарые желтеющие ветлы. На воде застыли увядшие листья и лебеди, белизна которых по контрасту с водой казалась до оскомины режущей. Двигалось, устало плыло куда-то лишь отраженное, а поэтому тусклое, стертое небо.
- Садись, - сказала Элла, взглядом показывая на место рядом с собой на скамье. И спросила: - Нравится?
- Жуть! Вот только замка не хватает. И чтоб в окошке юная дева с распущенными волосами.
- Верно, замок был бы к месту, - равнодушно сказала Элла. - Банально. Но ведь и в банальности есть своя красота.
Лорка ничего не ответил, только усмехнулся, может быть, поэтому в тоне Эллы появились сердитые нотки.
- Все канонизированное банально. Банальны египетские пирамиды, Исаакиевский собор, роденовский мыслитель, улыбка Джоконды и Дворец Труда. Привыкнуть можно к чему угодно.
Лорка слушал ее не без интереса, Элла была в чем-то права.
Наверное, Элла уловила перемену его настроя, потому что покосилась на него уже с улыбкой.
- Вот я банально красива, а разве это плохо?
- Да, - рассудительно согласился Лорка, - но ты ведь не египетская пирамида. И даже не статуя.
Элла рассмеялась и деловито спросила:
- Ты уже виделся с Игорем?
- Виделся, - коротко ответил Лорка, выдерживая ее испытующий взгляд.
Элла была человеком без возраста. Сколько знал ее Лорка, она всегда выглядела одинаково: ослепительно, холодновато и молодо, но за этой молодостью опытный взгляд безошибочно угадывал и прожитые годы, и дисциплинированный недюжинный интеллект. Элла была талантливым физиком, вела отдел в институте энергетических проблем, а в свободное время увлекалась ваянием, художественной гимнастикой и танцами. У них с Игорем была шестнадцатилетняя дочь. Воспитывалась она в интернате, но дни отдыха регулярно проводила в семье. Дочь обожала свою мать, на которую была очень похожа, а к отцу относилась со снисходительным дружелюбием.
- Осуждаешь меня?
- Почему тебя? Вас обоих.
Элла ответила ему привычно ослепительной, но все-таки благодарной улыбкой. И деловито сообщила:
- Это было неизбежно, Федор. На одной любви далеко не ускачешь. - Видя, что Лорка не понял ее, она пояснила: - Знаешь, что такое жизнь? Болото, где по трясине раскинуты более или менее надежные кочки. Проехать можно или галопом, напролом, или шагом, хорошенько выбирая дорогу. А стоит перейти на рысь, как непременно увязнешь и выпачкаешься в грязи. - Она пожала плечами удивленно, без сожаления. - Мы ведь никогда не были с Игорьком друзьями. У него своя жизнь, у меня своя, у него космос, у меня Земля; у меня одни идеалы, у него другие. Мы были любовниками, Федор. Искренними и пылкими любовниками, но не единомышленниками. Когда мы неслись вскачь и в ушах свистел ветер, все было хорошо. Но стоило сбавить ход, как мы начинали тонуть в трясине будней.
Элла говорила искренне, мало того - искренне ведь и лгут, - она говорила сущую и горькую правду, хотя в ее голосе не было и намека на горечь, разве что самая легкая ирония. Она ухитрилась прожить с Игорем семнадцать лет, но это были годы длинных разлук и коротких встреч-праздников, когда жизнь у них действительно неслась вскачь.
И стоило очередной такой встрече затянуться, как начинались, казалось бы, необъяснимые ссоры: из-за того, что пить утром - чай или кофе, куда идти - на стадион или в цирк, с кем танцевать и с кем и как разговаривать. Об этих ссорах знали все их друзья, у всех они вызывали лишь улыбку: милые бранятся - только тешатся.
