Елена Федина - Дороги Малого Льва
— Последние пятьдесят пять лет мне такого не удавалось, — усмехнулся он, — я даже не пробовал.
— Неужели ради такой великой задачи вы не можете две недели потерпеть? — изумленно взглянула на него строгая жрица.
— Ради такой великой — смогу, — вздохнул он, — что там еще от меня требуется?
— Последние два дня вы проведете здесь, в домике у ручья.
— Хорошо.
— А завтра мои жрицы придут освятить ваш дом.
— Согласен. Если это не повредит моим картинам.
— У вас много картин?
— Много. Но ни одной я лишиться не хочу.
— За это не волнуйтесь, мы будем осторожны.
Свечи обтекали, звонкие капельки срывались с потолка в воду. Все было странно и нереально, как во сне.
— А могу я поговорить с моей будущей женой? — спросил он наконец.
— Пока нет, — покачала головой жрица, — мы должны ее подготовить, провести соответствующие обряды. Вы бог, а она всего лишь простая аппирка. Она должна стать достойной вас.
— О, Боже, как все сложно! — простонал Руэрто.
Алеста тупо смотрела на старшую медсестру «Яблоневого сада», комкая в руках сверток с зефиром.
— К сожалению мы не можем вас сегодня пустить.
— Как же так? Я же ему обещала!
— Мальчику стало хуже.
— Тем более! Я ему нужна!
— Еще хуже, чем вы думаете.
— Еще?
— Мы предупреждали, что возможны осложнения.
— Могу я хоть посмотреть на него?
— До чего вы непонятливая!
Увы, она была совершенно бестолкова, когда дело касалось здоровья детей. Они болели всегда, с самого рождения. К этому Алеста привыкла. Но к тому, что жизнь их висит на волоске, привыкнуть еще не успела.
— Как же так? — думала она уходя, — еще на прошлой неделе мы с ним гуляли по парку, ели черешню, писали папе длинное письмо с рисунками…
Джаэко был старшим. Ему было шесть лет. Младшему исполнилось четыре, он лежал совсем в другом санатории, «Солнечной поляне», и брата почти не видел. Так уж случилось, что их разлучили с самого детства.
История, в общем-то, была обычная для многих аппирских мамаш. Дети рождались мутантами, болели, умирали. Где-то медицина была бессильна, а где-то просто не хватало денег. Самое же ужасное заключалось в том, что братья были как-то связаны между собой: один всегда чувствовал боль другого. Поэтому, когда одному было очень плохо, то второму наверняка тоже. Ее горе всегда умножалось на два.
— Не буду унывать, — решила она твердо, — все равно этим горю не поможешь, — лучше пойду завтра с утра поищу еще какой-нибудь приработок, суну этой медсестре в лапу, тогда она меня пропустит к Джаэко. Когда я рядом, он ни за что не умрет!
Вот с такими бодрыми мыслями Алеста купила газету с объявлениями, села в рейсовый модуль и принялась ее изучать. В основном требовались мужчины на тяжелую и грязную работу. «… и прочистить бассейн», — дочитала она с тоской. Чистить бассейны она не умела.
Почему-то никто не писал: «Требуется актриса на главную роль, высокая блондинка с голубыми глазами, с прекрасным голосом, со спортивно-трюковой подготовкой, похожая на несравненную Алесту Аллигри». Несравненная Алеста Аллигри тренировала толстых теток, развлекала их детей разными эстафетами и играми, шила, стригла, разносила, а по вечерам мыла чашки в кофейне.
В этом была великая ошибка мироздания, но она на этот мир не обижалась. Она шла по нему бодро и весело. У нее был Кед! И это было самое главное. Он был великолепен. Он был гениален. Он писал замечательные пьесы, до которых это мироздание пока тоже не доросло.
Кед был похож на большого ребенка, совершенно беспомощный и беззащитный, как все гении. Иногда капризничал, иногда бывал очень ласков, обижался по мелочам, потом заявлял, что не может без нее жить. Да она и так знала, что не может!
Квартиру они снимали на набережной. Кед любил запах моря и шум прибоя. Ему хорошо писалось в такой обстановке.
— Не буду ему говорить, что Джаэко стало хуже, — решила она, — а то расстроится и ничего не напишет. Лучше приготовлю ему ужин повкуснее.
Это была ее последняя наивная мысль за этот день и за всю жизнь. Кед стоял посреди гостиной в новом костюме, который она ему только что купила, и между двух чемоданов.
— Что это ты так рано? — явно смутился он.
— Так вышло, — проговорила она изумленно, — а ты куда собрался?
— Понимаешь… — он обошел чемоданы и присел на краешек стула, — мне тесно тут. Я задыхаюсь! Здесь нет никакого выхода моему таланту!
— И что? — обомлела она.
— Я улетаю на Землю, — объявил он наконец, — прости, Алеста, так больше не может продолжаться. Я должен расти!
Вообще-то он был высокий. И стройный. И с черными кудрями до плеч. Эти кудри и свели ее с ума когда-то.
— А на Земле твои пьесы будут ставить?
— На Земле тысячи театров, а здесь только три. Просто позор для нации! В этой дыре жить совершенно невозможно!
Очевидно, беда одна не приходит. Ребенок умирает, муж сбегает на Землю… Ложиться костьми на пути его таланта Алеста не могла.
— Хорошо, — сказала она, окаменев, — только почему ты не посоветовался, Кед? Все так неожиданно!
— В таких вопросах мне советчики не нужны. Это мое решение! Мое! И моя жизнь!
— Что ты кричишь? — пробормотала она, ей показалось, что сердце сейчас остановится, — конечно, это твоя жизнь. Я пыталась ее скрасить и не смогла. Возможно, на Земле тебе будет лучше.
Кед снова встал и посмотрел на нее виновато.
— Так я пойду?
Она была так потрясена, что перестала что-то понимать. Как в санатории у Джаэко.
— Иди.
— Ну… прощай?
— Прощай.
Он дошел до дверей, сутулясь под тяжестью чемоданов.
— Кед! — спохватилась она, — а как же ты полетишь?! У тебя же нет денег. Я вот заняла вчера у Сандры…
Он ссутулился еще больше, но даже не обернулся.
— Кед, — проговорила она с ужасом окончательного прозрения, — с кем ты летишь?
— С Барбарой, — буркнул он.
— С этой развратной земной режиссершей?!
— А ты святая! — все-таки обернулся Кед с перекошенным лицом, — аппирская мадонна с двумя больными уродцами! Я сыт твоей святостью по горло! От нее ничего, кроме долгов! Я терпел долго. Больше не могу!
