Дино Динаев - Контракт Султанова
Он вернулся домой поздно, вымотанный и пустой. Одновременно, ему что-то не хватало. Это напоминало ломку наркомана. Он вытащил компьютер на кухню, и пальцы яростно забарабанили по клавишам.
Как ему сказали позднее, "Быстрец на лайнере в Буэнос-Айрес" получился самым сексуальным из всех. По-другому и быть не могло, ведь он описывал свои похождения. А похождения были таковы, что он был готов составить роман из одной любовной линии. Зато какой! Вымысел и реальность переплелись так, что было невозможно определить, где он пишет про Быстреца, а где про себя. С Ингой он встречался каждый день. Они занимались любовью во всех мыслимых местах. В кинотеатре, переодевалке в магазине, а один раз даже на автобусной остановке среди бела дня. Паша словно обезумел, превратившись в ходячий основной инстинкт.
Нельзя сказать, что его не мучили угрызения совести. Но все эти угрызения звучали как-то неубедительно. Справедливости ради надо сказать, что он никогда и не путал вспыхнувшее бешеное увлечение с настоящим чувством. Семья для него было дело святое. С Ингой он узнал про секс все. Полное ощущение, что они с женой жили до этого, лишь держась за руки. Инга, что ни говори, была женщиной яркой, необузданной, и любовь в ее исполнении была такой же. Инга была неистощима в фантазии и совершенно бесстыдна. В их паре она сразу заняла доминирующее положение. И он пошел за ней как теленок, как выяснилось, на заклание. Женщине этого не понять. Ей и секса надо гораздо меньше того убойного количества, нежели мужчине. Паша считал, что он своими похождения освобождает жену от ненужной ей нагрузок, присущих лишь медовому месяцу. Для него это было как затмение. Когда у Зины возникала потребность, он исправно выполнял супружеский долг. Он был настолько заряжен, что его хватило бы еще на пару женщин. Радуясь своему великодушию и расцветшей мужской силе, он забыл об одной безжалостной истине. За все надо платить. Одуревший за день от творческого самоистязания, Паша выезжал проветриться и подхватывал Ингу на Столичном проспекте. Она показала ему Алгу, которой он не знал. Пип-шоу, стрип-бары, рестораны с обнаженными официантками-от всего этого он слегка обалдел. Каждый раз он говорил себе, что это в последний раз и со следующего дня он разорвет порочную связь. Но наступало завтра, послезавтра, и каждый раз было одно и тоже. Это была тоже своеобразная ломка. Вся его жизнь состояла из ломок: творческой, любовной. Мир начинал угнетать его, но лишь до той поры, пока он брал машину и стремглав не несся на Столичный проспект, чтобы заехать за Ингой. А иногда у него не хватало терпежа даже отъехать от ее дома. Тогда он заваливал ее прямо на сиденье. За неделю Султанов весь высох. Зина жалела его, считая, что это из-за романа, который он печатал ударными темпами, и который, по всей видимости, должны были арестовать за пропаганду порнографии. Султанов прятал глаза, отвечал односложно и убегал. Если бы он остановился! Если бы остановился, все было бы не так. Но остановиться он уже не мог. Не мог.
Глава 5
Гроза разразилась в среду. Димка был в детском саду, и Зинке неожиданно захотелось близости. Иногда у нее случались приступы неудержимого желания. В такие моменты она забывала обо всем: о выкипающем супе, о том, что Паша опаздывает на работу. Глаза ее становились слепыми и бездонными, и Зинке становилось нужно только одно, но много. Обычно Паша был даже рад таким порывам, но все дело в том, что в этот раз момент женского безумия выпал крайне неудачно. Он с вечера уже успел несколько раз побыть с Ингой, а потом всю ночь работал. Вследствие чего был пуст и выжат словно лимон. Как назло Инга тоже оказалась на высоте, как никогда, и буквально выдоила его до капли. Так что из всех желаний у Паши оставалось только одно: заснуть. Приняв ванну и не ожидая подвоха, он уже возлежал навзничь на кровати, когда Зинка напала на него. Именно так он и воспринял ее внезапные ласки. Как менее всего ожидаемое и довольно жесткое нападение. Она терзала его горячим и твердым языком. В обычное время он бы возбудился сразу, но сегодня если у него и возникло какое-либо ответное чувство, то им было раздражение. На ум пришли строки из Блока, сказанные им с немалой горечью о собственной жене: "Прошлой ночью она заполучила от меня то, чего ей хотелось".
— Что с тобой? — спросила Зинка, увидев всю бесперспективность своих усилий.
— Ничего, — зло проговорил он. — Я устал. Всю ночь вкалывал как проклятый.
— Не знаю, где там вкалывал, но свою жену ты удовлетворить просто обязан.
— Все будет нормально, мне надо поспать и все. Вечером у нас все получится, точно говорю.
— Мне не надо вечером, мне надо сейчас, — твердила она.
"Вот животное", — подумал Паша. — "Все женщины-самки". И сам же удивился своему хамству. Если он и писать начнет в подобном стиле, никакой Быстрец не сможет его спасти.
— Дай мне поспать, — сказал он.
Зинка вся взъярилась.
— Всю ночь он болтается незнамо где, а потом заявляет, что ему, видишь ли, не до жены. Скотина ты больше никто.
Паша обиделся не на ругательство, у Зинки частенько слетали с языка бранные слова, не задерживались.
— Я всю ночь работал! — в запале воскликнул он, и это было чистой правдой, ночью он действительно работал, все остальное произошло с вечера, это был вальпургиев вечер и полет валькирий в одном лице, из-под огненной Инги он буквально выполз.
— Знаем, как ты работал! — заорала Зинка в ответ. — На собственную жену времени нет, — она перевела дыхание и сказала уже почти спокойно. — Значит так. Раз как мужик ты не стоишь и гроша, то сейчас одеваешься и идешь со мной на рынок, или я на тебя обижусь. Что мне самой продукты на себе переть как безмужней жене?
Как она обидится, можно было не уточнять. Это было гнетущее молчание, односложный рык на попытки примирения, а так же вещи довольно материальные и болезненные, как-то: отсутствие приготовленного обеда и пустой холодильник. Так что, проклиная в душе всех женщин мира, он опять встал, сунул натруженные…ноги в штаны, надел пиджак с эмблемой и поплелся на рынок, где долго бродил среди тесных рядов, едва поспевая за Зинкой, рассекающей людской поток, словно ледокол "Ленин" полярные льды.
Он не помнил, как провел остаток дня, но вечер запомнился ему на всю жизнь. Они как раз шли забирать Димку из садика, но едва вышли из подъезда, как Паша споткнулся на ровном месте.
На лавочке у подъезда сидела Инга. Она была одета в темный обтягивающий костюм и сидела, ноги скромно поджаты под лавку. Ноги переплетены между собой.
— Ты чего? — спросила Зинка и подозрительно посмотрела на Ингу, которая как назло пребывала в это время на лавке одна.
