Джон Браннер - Бесчисленные времена
— Мигель, — прошептала Кристина. — Это не ваш ли друг?
Дон Мигель шагнул вперед.
— Боже мой! — простонал он. — Это же Филиппе!
Он упал на колени возле распластавшейся фигуры, но спешившийся офицер велел ему отойти.
— Погодите, — сказал он. — Нужно ему помочь, откачать воду из легких.
Дон Мигель пробормотал извинения и отступил, пропуская санитара с медицинской сумкой. За ним спешила сестра милосердия, похожая на огромную неуклюжую белую сову. Наварро сосредоточенно следил, как они вдвоем вытаскивают стрелы и обрабатывают раны. Он не слышал царившего вокруг гвалта, не замечал, что поток беженцев на мосту сузился до ручейка из калек, стариков и подростков.
Краешком сознания уловил грохот экипажа, прибывшего к мосту. Резкий голос приказал кучеру поискать другую дорогу. А потом послышался другой голос изнутри кареты — сухой и отчетливый:
— Но я должен переправиться через реку именно здесь и сейчас. Я обязан быть во дворце до полуночи!
Дон Мигель узнал голос и так обрадовался, что позабыл обо всем на свете и ринулся к экипажу, размахивая руками.
— Падре Рамон! Падре Рамон! — выкрикивал он. — Хвала небу, что вы здесь!
Глава пятая
Главный теоретик Службы времени нехотя вышел из экипажа и осмотрелся, хмуря брови. Площадь у моста напоминала поле боя после сражения, ее заполняли больные и увечные, повсюду валялись брошенные вещи.
— Мне непонятен, сын мой, тот порыв, с которым вы бросились к моей карете. Надеюсь, что я узнаю причину, хотя и боюсь — мне она очень не понравится. Но лучше горькая правда, чем слепое неведение. Просветите меня!
Дон Мигель обрисовал картину происходящего так, как он ее представлял: рассказал падре о таинственных агрессорах на том берегу, о пожаре во дворце и том, что судьба королевской семьи неизвестна, о беженцах, представил ему леди Кристину и сообщил, что она волнуется за своего отца и сестру…
Падре Рамон его внимательно выслушал, и по лицу было видно, что он испугался по-настоящему.
— Я обо всем этом и понятия не имел, — признался он. — Обычно по дороге к мессе я задергиваю занавески и молюсь… Правда, я слышал вопли и шум, но полагал, что это ссорятся праздношатающиеся. Есть ли у вас какие-то объяснения?
— Очень боюсь, что есть, — рассудительно сказал дон Мигель и описал встречу с оперенной девушкой на Имперской площади.
Страх на лице падре Рамона сменился ужасом.
— Вы догадываетесь, кто эта девушка? — спросил его дон Мигель.
— Судя по вашему описанию — да, — ответил падре. — Одеяние, которое не встречается ни в современном мире, ни в каком-либо другом историческом периоде, незнакомый язык… Но это — наихудший из возможных выводов. Как узнать подробности того, что случилось на южном берегу?
— Э-э… можно, пожалуй, попытаться… Только что реку переплыл дон Филиппе Бассо. Он ранен двумя стрелами в спину. Сейчас им занимаются медики… — он указал пальцем.
Падре Рамон устремился к белому силуэту сестры милосердия. Дон Мигель глянул на Кристину, та едва держалась на ногах. Он обнял ее за плечи и повел к реке. Когда они приблизились, иезуит сидел на корточках возле дона Филиппе.
— Выживет? — спрашивал он у санитара.
— Он вынослив, как дуб, падре, — кивнул санитар и швырнул в воду окровавленные бинты. — Выживет.
Дон Мигель облегченно вздохнул и наклонился к падре Рамону. В эту минуту дон Филиппе открыл глаза.
— A-a, вам повезло, падре, — прошептал он. — И… Ты тоже здесь, Мигель? Боже мой, я думал, что ты… Ну, все равно. Это не самое главное. Клянусь ранами Иисуса, не пойму: что нашло на этих людей?
— Говорите! — приказал иезуит. — От имени Службы приказываю вас говорить истинную правду!
Дон Филиппе закрыл глаза. Голос его прерывался, падал до шепота, паузы порой были нестерпимо долгими. И вот что они узнали.
Как обычно, началось с малого. Виновником несчастья частично явился посол Конфедерации, человек язвительный и ярый шовинист. Он едко отозвался о празднике в Лондресе и принялся нахваливать торжества, которыми мог бы наслаждаться дома.
Часть вины лежала на кронпринце. Все знали, что в свои сорок с лишним он устал ждать, когда же сменит на престоле отца-долгожителя, а скуку рассеивал обильными возлияниями.
Отчасти это была вина Красного Медведя, чья слабость к огненной воде ни для кого не являлась секретом.
Когда начались обмены колкостями, король вспылил и пожелал выслать посла привязанным к ослу, причем — лицом к хвосту. А рядом, как обычно, торчали гнусные сплетники — Артуро Кортес и маркиза ди Хорке.
— Кто-то из авторитетных лиц должен был замять скандал, — простонал дон Филиппе. — Красный Медведь или даже Гроссмейстер. Но у этой проклятой ди Хорке нет ни капли такта! Она понесла что-то насчет эмансипации, а потом кто-то сказал, что женщины и мужчины не могут быть равными хотя бы потому, что некоторые занятия, скажем, ведение войны, исключительно мужские. Посол стал возражать, уже из принципа. Он заявил, что самыми кровожадными и жестокими воинами были скифские амазонки. Тогда король сказал, что амазонки только миф, и обратился к дону Артуро, и…
Он закашлялся и содрогнулся от боли в ранах. Падре Рамон терпеливо ждал, когда тот придет в себя.
— А потом, сын мой?
— Я не знаю, — прошептал дон Филиппе. — Все, что я помню, это страшные женщины с луками и копьями, которые хлынули по лестнице из центральной башни. Я дрался вместе со всеми, кто держал оружие, но эти воительницы в голубых перьях — сущие бестии…
— А мой отец? — спросила Кристина. — А моя сестра? Что стало с ними?
Дон Филиппе не отозвался. Санитар опустился на колени и проверил пульс.
— Нужно унести его отсюда и дать отдохнуть, — сказал он, повернувшись к падре Рамону. — Разговор его крайне ослабил.
Иезуит поднялся. Дон Мигель торопливо прошептал:
— Я до сих пор ничего не понимаю. Вы знаете, падре, кто эти страшные женщины?
— Вне всякого сомнения, — отвечал падре Рамон. — Амазонки… Так и должно было произойти. Вот идиоты! Ох уж эти идиоты! Прости меня, Господи, что я о них так, но как по-другому их еще называть? Это же надо — захотелось исчерпывающего ответа: могут ли женщины быть воинами? Ответ искали там, куда им и носа совать не следовало — по ту сторону границ нашей реальности. Женщины, которые выглядят, как та, которую вы описали, это гладиаторы при дворе царя Махендры, Белого Слона. Они из мира, где на троне Монгольской империи восседает интриган-самозванец и правит всей Азией и Европой… из мира, который гораздо удаленнее, чем все, исследованные нашими учеными.
