Елена Грушко - Венки Обимура
Скоро... Почему же не почувствовал Изгнанник привычной радости? Почему ощутил он внезапную тоску, подобную выстрелу в спину? Осталось так мало -- и перед разлукой встретить ее. О Боже, ведь могла она появиться раньше, могла годы и годы быть рядом, утешая его, утишая тоску по Дел аварии, по Другому. У него никогда не было ни жены, ни женщины, о которой стоило бы вспомнить через неделю после разлуки. Как же он был одинок всю земную жизнь, и только на исходе ее... Да. конечно, он полюбил Юлию сразу, с первого мгновения, как увидел, но, никогда не зная любви, принял ее за ненависть. Это ведь так близко! И Юлия -- тоже. "Милая, благодарю тебя. Если бы не ты, еще неизвестно, принял бы я сигнал или нет. В этот миг открылась моя душа..." Но что же теперь делать? Страшно потерять Юлию, но и представить невозможно, что он останется здесь. Этого не пережить! Но... нет, нет, пусть лучше Юлия по-прежнему ненавидит Егора. Это ведь так близко!
Он зажмурился. Ее глаза смотрели на него, как вчера. Время, беги. Лети! Спешите, дни, уходите скорее!
Наташа, с испугом поглядывая на Белого, которого словно бы подменили в минуту, тихонько вышла, столкнувшись с Голавлевым.
Небрежно улыбнувшись, он прикрыл за Наташей дверь и тотчас взял Егора в оборот:
-- Признавайтесь, что вы сделали с Дубовым? Егор хмуро пожал плечами.
-- Ну не вы, конечно, а ваши травы. Поверьте, я его не первый год знаю, но был уверен, что такое сукно только моль пробьет. А тут мне показалось, что после этого сеанса он вообще будет считать делом своей жизни не только обязательно добиться строительства завода на Обимуре, но уничтожить Экспериментальный Отдел вообще, а вашу лабораторию в первую очередь. И он своего добьется, поверьте, у него такая "волосатая рука" на самом верху...
-- Но мне показалось, что у Михаила Афанасьевича другое мнение. Он все-таки председатель комиссии.
-- .А кто, скажите, принимает всерьез Антонова и его благотворительную комиссию? Так, дань времени, глас народа и прочее. Но ведь никто там не сомневается в необходимости завода. Сколько может Обимурская область висеть на шее у страны, жить на привозных удобрениях? Правда, почему-то забывается, что вашей территории понадобится лишь 12 процентов продукции, остальное пойдет по другим областям. И почвы, кстати, здесь кислые, урожай повысится только в первые годы, а потом они начнут закисляться -- у нас же удобрения вносят без меры! Чтобы восстановить их, произвестковать, потребуется столько времени, усилий! Так что финансового выигрыша от завода никакого, скорее наоборот. А загрязнение среды? Даже в проекте заложено 20 тысяч кубов сточных вод в сутки, 1200 тонн в год твердых веществ аммиака и прочей дряни, которая будет уходить в воздух. Оборачиваемость штилей -- всего 45 процентов. Представляете?.. А ущерб, который будет нанесен Обимуру, уникальным нерестилищам? Лесам? И как непременное условие -- уничтожение плантаций совхоза, полей Отдела?..-- кипятился Голавлев, будто Егор спорил с ним.
-- Что-то я запутался,-- откровенно сказал тот.-- Передо мной вы одно поете, а вчера, кажется, поддерживали Дубова.
-- Ну, -- замялся Голавлев,-- я, конечно, готов стать на защиту Отдела. Но поймите и меня, журналиста. Главное мне -- крепкий материал. Сейчас, когда решен вопрос о закрытии ЦБК на Байкале, когда остановили эту фантасмагорию с поворотом северных рек, такая статья, что называется, попала бы в струю. Но она должна быть сногсшибательной! Эффектной! С изюминкой. Короче, дайте мне запись опыта с Дубовым -- и я попытаюсь защитить и Отдел, и совхоз, и Обимур, в конце концов.
-- Дубов отказался рассказать мне, что он видел. Голавлев усмехнулся:
-- Но я-то не Дубов! Я-то знаю про мнемограф. Я-то слежу за прессой, в том числе и зарубежной. Дайте запись.
-- Нет, не могу без его согласия. Неудобно. Если вы договоритесь с ним...
-- Да вы сами рубите сук, на котором сидите,-- с сожалением посмотрел на Егора Голавлев.-- Я ведь не собираюсь его шантажировать. Мне нужен живой пример вашей работы! Черт, я бы из этого материала конфетку сделал...
-- Так сделайте конфетку из своего собственного материала, -насмешливо предложил Егор. -- Вам-то кто мешает принять участие в опыте? Еще и эффектней получится. Специальный корреспондент все-таки.
Голавлев запнулся. Он словно бы растерялся. Но тут уж не растерялся Егор. Будто толкал его кто-то под руку! И не успел журналист опомниться, как уже сидел в "камере" с датчиками на голове, а Егор торопливо подбирал "букет". Приборы показывали, что лесные травы антипатичны Голавлеву. "Похоже, отпетый горожанин",-- подумал Егор, добавляя садовых нейтралов. Наконец он поставил сосуд с "букетом" напротив Голавлева и включил мнемограф...
...Обычно во время опыта Егор старался не смотреть на лицо того, кто дремал в кресле,-- неловко было, будто подсматривал тайное. Но от Голавлева глаз не мог отвести. "Его сновидение -- будто портрет Дориана Грея. Но что изобличает оно?"
-- Сова! -- выкрикнул вдруг Голавлев и прикусил губу.
Травы увяли, опыт закончился. Егор осторожно снял датчики, но Голавлев, казалось, еще дремал, сцепив зубы так, что челюсти напряглись. Внезапно он вскочил. Глаза его были красны.
-- Да, это впечатляет,-- невнятно выговорил он.-- Прошу вас...-- И сорвался на крик: -- Немедленно отдайте мне пленку! Слышите? Немедленно!
* * *
На счастье, в лабораторию заглянул захлопотанный Никифоров и торопливо позвал Голавлева:
-- Я сейчас везу Дмитрия Никитича к директору совхоза, а вы, кажется, хотели присутствовать при этой встрече? Тогда идемте скорее.
Голавлев вышел молча, не глядя на Егора.
"Ничего себе! Такого я еще не видел. Они что, сговорились с Дубовым?"
За дверью снова зазвучали шаги. Егор поймал себя на том, что ему хочется запереться, но подумал вдруг: "А если это Юлия? Нет, она всегда летит, а тут тяжелая, медлительная поступь. Дубов, что ли?"
-- Здравствуйте, Егор Михайлович! -- сказал Антонов.
-- Слава Богу, что это вы! -- воскликнул Егор от всей души, и Антонов рассмеялся:
-- До чего искренне это у вас прозвучало! Что, мои спутники вас доконали?
-- Не то чтобы, но... довольно странные они люди. Вернее, стали такими после сеансов.
-- А еще вернее, перестали свои странности таить от других и от себя. Чем-то вы их крепко зацепили.
-- Да. И, честно говоря, мне даже расхотелось расшифровывать их записи. Неловко становиться обладателем каких-то постыдных вековых тайн -- видимо, дело именно в этом.
-- Вот как? Значит, и Голавлев хотел сохранить тайну?
-- Хотел -- не то слово. Он чуть не вырвал у меня пленку! Антонов покачал головой, спросил:
-- Вы когда-нибудь записывали Юлию?
-- Нет,-- мрачно ответил Егор.-- Еще когда начинал опыты, однажды предложил ей. Отказалась категорически! Мало того, высмеяла так, что... Кстати, она говорила, будто вы хотите попробовать?
