Евгений Прошкин - Слой Ноль
За дверью потерпели еще немного, потом постучали — требовательно, резко. Виктор по-быстрому ополоснулся и, тяжело вздыхая, вышел... и чуть не вскрикнул.
В коридоре, поигрывая полотенцем, стояла убитая возле типографии женщина, впрочем, назвать ее девушкой было бы не слишком большим лукавством.
Они ничем не отличались, разве что у этой пропал шрам да волосы укоротились и пришли в порядок, в остальном же она была точной копией той, лежавшей во дворе.
— Привет... — выдавил Мухин.
— Привет-привет, — сказала девушка, оттесняя его с прохода. — Собрался посмотреть?
Виктор обнаружил, что все еще держит дверь, и смущенно отступил. На кухне он разыскал пластмассовый пузырек и, судорожно заглотнув таблетку, прочел на наклейке: «тетратрамал». Надо будет запомнить.
Мухин достал из холодильника колбасу, поставил на стол чашку, затем, подумав, поставил вторую и включил чайник. Усевшись в углу, он подпер щеку кулаком и прикрыл глаза в предвкушении. Скоро боль пройдет, и он снова станет человеком. И познакомится с любительницей полосатых кошек, а после... о-о-о!.. что будет после, он загадывать не хотел — но не потому, что все знал наперед. Просто Виктор решил не отнимать у себя это маленькое удовольствие — движение к предсказуемой неизвестности.
Когда девушка вышла из ванной, чайник уже закипел.
— Ужинать будешь? Меня Витей зовут.
— Я знаю, Витя. Не кричи, Немаляева разбудишь.
— Откуда?.. — спросил Мухин полушепотом.
— На стакане написано, — сказала она. — Колбасы мне не надо, а кофе свари. Будь добр.
При этом она улыбнулась — ласково, но как-то нехорошо. Так улыбаются медсестры в психиатрических клиниках. Виктор помнил.
Он начал шарить по полкам, а девушка тем временем заняла его стул и прикурила длиннющую сигарету. На ней был пошлый розовый халатик, который ей вовсе не шел. Насколько Мухин понял, халат она носила единственно для того, чтобы отличаться от других обитателей бункера. Тапочки у нее тоже были особые — с бешеными пластмассовыми глазами. При каждом качке ногой черные зрачки тоже покачивались и издавали тонкий шорох.
— Во! — обрадовался Виктор, показывая банку «Нескафе».
— Я растворимый не пью, — с ленцой проговорила девушка. — Молотый вон там, слева.
— Что ж ты сразу-то?.. — растерялся он.
— Ну, ты же самостоятельный. Оскорбить боялась.
Мухин закинул «Нескафе» обратно на полку и сел рядом.
— Чего ты так защищаешься?
— Как?
— Сильно. Как будто я пьяный, с автоматом и с пятью годами воздержания. Я не кусаюсь, э-э...
— Людмила.
— Я, Люда, не кусаюсь, — повторил Виктор. И ни с того ни с сего сказал: — Я видел, как тебя убили. Там.
— Нормально, — ответила она. — Быстро и в сердце, кажется.
— Угум...
Виктор все же поднялся и достал с полки бумажный пакет. Сорт на нем указан не был, зато стоял логотип Елисеевского гастронома. Кофеек смололи прямо в магазине, в придорожных лавках такой не продается.
— Как варить? — спросил Мухин.
— Как сваришь, так и спасибо. Он открыл кран и подождал, пока не сольется теплая вода.
— А я тебя тоже видела, — сказала ему в спину Людмила. — Ты Сука, да? Пару раз газеты у тебя покупала.
— Газеты?.. Зачем они тебе? Ах да, извиняюсь... Я вообще-то артистом хотел стать... Не получилось пока. Поступал — завалили, еще на первом туре. Только на меня посмотрели и, значит, тут же поняли: таланта нету. На лбу, что ли, у меня написано? — Мухин осекся и замолчал. — Меня там тоже убили... — добавил он, словно в оправдание. — А ты здесь давно?
— Я здесь родилась, — недоуменно произнесла она. — Мы все здесь родились. И ты.
Виктор поставил турку на плиту и, закурив, привалился к холодильнику.
— Как говорили в том слое, ты, Людочка, дуру гонишь.
— Когда меня перекинуло? Тебе не все равно? Ну, где-то месяца два... А до этого... мы долго мотались.
— Я уже понял. Костя с Сан Санычем давно путешествуют. И ты с ними? А Сапер?
— И Сапер тоже. Но мы не всегда были вместе. В принципе, мы друг друга нашли случайно. Слоев-то много.
— А всего вас здесь сколько? То есть нас.
— Семь, — легко ответила Людмила.
Виктор поднял глаза к потолку и начал, загибая пальцы, считать. Выходило как раз семеро: Сан Саныч, Костя, Сапер, Людмила, Шибанов, Макаров и он.
— Семь — это со мной? — уточнил Мухин.
— С тобой, с тобой. В бункере кто попало не ночует.
— Тогда я не понял... Кто из нас президент Америки?
— Почему он обязательно должен быть здесь, с нами? — пожала плечами Людмила. — Не знаю... Я там не бывала.
— Там, куда они собираются?.. В смысле, мы. Неужели не любопытно?
— В том слое Сапер работает. Он там какая-то шишка. Говорят, дело движется... А я туда никогда не попаду. Меня там не родили. Такой вот казус...
— Как же ты?..
— Тут останусь. Или получше что-нибудь выберу. Кофе!!
Мухин рванулся к турке, но часть пены все же выплеснулась на конфорку и зашипела, добавляя духоты.
— Плиту сам будешь мыть, — заявила Людмила.
— Не маленький, — сказал Виктор. — А почему «Сапер»? Что он там минирует? Типа метафора, да?
— Его Петр так назвал. Они тоже давно знакомы.
— И ты, — угадал Мухин.
— Типа да, — усмехнулась она.
— Веселая у вас компания. Меня ведь Петр сюда прислал.
— Петр? К нам, сюда?!
— Он меня убил.
— Ах, это... Не бери в голову. Иногда бывает полезно. Ты кофе нальешь, или будем ждать, пока остынет?
— Извиняюсь... — Виктор поднес турку к столу, но, спохватившись, достал другие чашки, поменьше.
— Сахара мне не надо, он вкус отбивает.
— Я и не собирался. Так что ваш Петр? Мы о нем говорили...
— Он не наш, он сам по себе. Меня тоже — только что... это были люди из его команды.
— Как все у вас сложно... — сказал Мухин.
— У нас все просто, — возразила она. — Иногда мы друг другу мешаем, тогда приходится разбираться. А так Мы почти не встречаемся. Мы с ними идем к одному и тому же, но в противоположные стороны. Цель общая — лежим в трансе, тело отдыхает. Для него это почти как как-то выжить, а вот как именно, у них рецепт свой. И у нас свой.
— Наш рецепт — диктатура, — вставил Виктор. — Сомнительно...
— У Немаляева получится, — заверила Людмила. — А Петруша, наоборот, хочет создать анархию — заранее, еще до миграции. До того, как в очередной слой придет очередная Дурь. Виноваты же всегда люди... Он собирается лишить их возможности на что-то влиять. Немаляев прикинул, что даже при тотальных репрессиях народу погибнет меньше, чем при полном безвластии. А Петр считает, что одичавший табун лучше, чем колонна, потому что он свободнее.
— Разные политические платформы, стало быть. А слой, где эти проекты воплотятся в жизнь?..
