Йен Уотсон - Книга Звезд
Мир, где нельзя было двинуться с места, чтобы тебя за это не обругали, — да и куда было идти, если поверхность была абсолютно плоской! Решение заселить эту землю людьми-растениями — которые проводили бы большую часть жизни в неподвижном состоянии, только изредка вылезая из земли и очень медленно куда-нибудь перемещаясь, — могло бы показаться жестокой шуткой Божественного разума. Тем не менее Амброз и его соплеменники жили богатой внутренней жизнью — созерцая и размышляя. Кроме того, всегда оставалась возможность попасть после смерти в такой мир, где они наконец-то смогут свободно передвигаться… Люди-растения общались между собой с помощью «радиоволн», своего рода сигналов гелиографа, использующих не свет, а какие-то другие невидимые колебания.
Оказавшись в Идеме, Амброз мог ходить куда ему вздумается, по поверхности, напичканной подъемами и спусками, входами и выходами; а ему это не нравилось. Потому что сколько он ни ходил, лучше понимать себя не стал. Тело херувима Амброза было толстым, коротким, с коричневой кожей, черными курчавыми волосами и черными белками глаз, и он носил грязную голубую дхоти.
Следующие несколько недель мы провели все вместе, гуляя пешком, а иногда садясь возле какой-нибудь станции оказания помощи в кабинку, которая доставляла нас по подземному туннелю на другую станцию, выбранную наугад. В основном мы старались избегать других херувимов. Мы ходили в горы и к морю, в пустыню и лес.
И конечно, мы вели беседы. Я рассказала им о своем мире, умолчав при этом о себе. Они поведали мне о своих. Больше всех говорили Марл, Йорп и две морские девочки. Амброз большей частью угрюмо молчал. А что можно было рассказать о плоской тарелке, населенной овощами? А свой внутренний мир и размышления он оставлял при себе.
Один или два раза мне все же удалось выманить Йорпа из его раковины. Он даже искупался голышом вместе со мной в одиноком озерке.
От него я узнала (то, что я могла бы спросить у своей Циклопедии или на любой станции, если бы была шпионкой посмелее), что у Божественного разума не было какого-то определенного места. По всей планете были разбросаны его коммуникационные системы. Но не было единого центра или штаба. Поэтому пришлось отказаться. от идеи ворваться к нему с молотком наперевес. (А зачем мне его крушить? Божественный разум казался не таким уж и злобным, как его описывал Червь. Или нет?)
От Йорпа я также узнала, что вся программа колонизации была — и возможно, что неокончательно, — разработана не на Земле, а в космосе, на огромной Луне. После этого, когда небо было чистым и на нем сияла Луна, я всматривалась в нее еще более жадными глазами, пытаясь разглядеть хоть какой-нибудь огонь или вспышку света; но ничего не было видно.
— Ты не хочешь побывать на Луне? — спросила я Йорпа.
Он съежился:
— Побывать? На Луне нет воздуха! Она недостаточно тяжелая, чтобы держать воздух, — там еще хуже, чем здесь! — Он спрятался в свой бурнус; я перестала говорить на эту тему.
Однажды, когда мы стояли лагерем на краю мамонтового леса, Амброз нарушил мрачное молчание, в которое был погружен почти два дня.
— Кажется, здесь почти некуда ходить, — проворчал он.
Я подумала, что ему не нравятся наши бесцельные прогулки. Но нет. Он продолжал:
— Какой грандиозный замысел должен стоять за всем этим проектом колонизации! Для чего все это, Йалин? Чтобы мы, херувимы, могли питаться лотосом в Идеме, а потом дарить нашу мудрость пришельцев землянам, которые все живут в одном гигантском музее! Неужели это единственный способ объединить и завоевать космос? Превращая людей в кукол на веревочках?
— Завоевать? — спросила я. — А кто говорит о завоевании? — Это становилось интересным.
— Правитель. Божественный разум. Он использует людей в качестве машин фон Неймана,[1] чтобы заполнить ими как можно больше миров.
— В качестве чего? Он сразу набычился:
— Почему он не использует сами машины?
Об этом когда-то размышлял и Червь.
— А какой смысл заполнять вселенную всяким хламом? — спросил Йорп.
— Я думаю, нам нельзя жаловаться, — сказала Свите. — Если бы не было колоний, мы не были бы сейчас живы!
Амброз был явно возбужден после столь долгого молчания. Он был как курица с запором, пытающаяся снести яйцо.
— Ключ к разгадке — это пространство-Ка, — сказал он. — Люди умирают. И у них есть Ка. Эти Ка могут быстро возвращаться сюда, чтобы выложить сведения о других мирах. Радиосвязь заняла бы при этом сотни лет. Тысячи! Пространство-Ка — это возможность осуществлять связь.
— Только одностороннюю, — сказал Марл. — Божественный разум не общается с себе подобными из других миров.
— Я много об этом думал, — сказал Амброз. — Полжизни, наверное! Итак, возьмем нас, обитателей моего мира. Возможно, из-за того, что мы не могли двигаться и из-за нашего способа коммуникации… мы подозреваем, что когда нас создавали, то взяли в качестве некоей модели для всех колоний. Каждый из нас — это отдельный внутренний мир, способный тем не менее выдвигать идеи и таким образом глубоко проникать в философскую сущность вещей. Старый Харваз Постигающий выдвинул эту теорию, и я работал над ней до самой смерти. Некоторые из нас поклялись, что будут хранить эту тайну до тех пор, пока не смогут свободно передвигаться и не найдут ответ.
— Продолжай, — сказала я. — Теперь ты можешь свободно передвигаться.
— Так вот, программа колонии похожа на… на строительство очень большого радиотелескопа, созданного из разума! Он как гигантская антенна, связывающая сотни световых лет.
— А что такое радиотелескоп? — поинтересовалась Лихэлли.
— Это машина, чтобы слушать все то, что находится очень далеко или произошло очень давно. Если у тебя есть два таких телескопа, связанных между собой, все слышно гораздо лучше. А теперь представь, что у тебя сотня таких приборов, размещенных на разных звездах… они не смогли бы принимать сигналы друг друга с помощью радиоволн из-за очень большого расстояния. Но представь, что ты создала бы свою машину из разума людей, которые были бы связаны между собой посредством пространства-Ка, и вот ты ее включаешь…
— А разве для этого не пришлось бы убить всех обитателей других миров? Ведь сначала они должны умереть? — спросила Свите.
— Да? — воскликнул Амброз. — В самом деле! Звезда, которая взрывается, освещает всю галактику в течение целого дня. А разве организмы, обитающие в сотнях миров, и чей разум мгновенно взрывается, освещают что-то еще? Что-то далекое? Вселенское?
— Продолжай, — поддержала я его.
