Йен Уотсон - Книга Звезд
«Книги Реки» я уже научилась тому, что критики из Аджелобо называют «приемами повествования».)
Поэтому я позволю себе отвести пару страниц на то, чтобы кое-что объяснить и тебе, добрый читатель; а потом сразу перейдем к моей встрече с Йорпом Экзотическим и его компанией. А если ты думаешь, что я слишком кратко описываю все то, что тебе может понадобиться, когда ты попадешь в Идем после своей смерти, то поверь, что, когда я закончу всю эту мою трепотню, ты будешь знать все, что тебе нужно. И если тебя направят именно в Идем — что вовсе не обязательно, — ты прибудешь туда с такими знаниями по сравнению с другими херувимами, что лучше тебе будет их скрывать, иначе Божественный разум сможет кое-что заподозрить.
Мы, пришельцы, получали тела младенцев в одних из многочисленных детских яслей, разбросанных по всему Идему. Эти тела непрерывно производились в подземных резервуарах машинами Божественного разума, словно пироги в гигантской печке, в которые нужно положить начинку. Когда тела были готовы, они «жили» в состоянии «самоконсервации» в ожидании того, кто прибудет по психосвязи. После «активации» тела начинали быстро и жадно расти — такова была природа нашей новой плоти, — и к восьми неделям мы уже твердо держались на ножках, а через пару лет соответствовали детям восьми-девяти лет. В этом возрасте нам и предстояло остаться.
Мы все говорили на Панглосе, общепринятом языке Земли, изобретенном Божественным разумом еще задолго до того, как стартовал первый корабль с семенами нашего мира. Даже теперь наш язык мало чем отличается от Панглоса. Панглос — такой язык, который нелегко поддается изменениям, и наша современная речь почти не изменилась по сравнению с родным языком Экзотов.
(Экзоты… ну вот опять. Опережаю саму себя.)
Как только мы научились ходить, нас переместили из постоянно заполненных яслей в один из многочисленных минивиллей. Это такие миниатюрные города под куполом, построенные специально для детишек и представляющие собой копии разных древних городов Земли. (Настоящие города, обычного размера, были построены Божественным разумом на своих исконных местах и предназначались для обычных жителей Земли.) Лично я первый этап своего роста провела в Маленькой Италии, сначала а Классическом Риме, а потом в Риме Ренессанса. Все это время меня сопровождала моя персональная Циклопедия, передвижная машина-учительница и нянька, на которой можно было ездить верхом, когда уставали мои растущие ножки.
Потом было прощание с минивиллями и знакомство с Природой — дикой, но все же приятной и ухоженной. Теперь со мной не было Циклопедии. Вместо этого по всему Идему были расставлены станции оказания помощи, в которых можно было достать еду, получить информацию и все, что нужно, включая доставку по подземному туннелю в любую часть Идема. Специальные звери и птицы, которые на самом деле были машинами (и назывались Грации, Любезные Грации), следили за порядком на Земле и за нами.
Разгуливая на Природе, мы, юные пришельцы, должны были узнать запах и прикосновение Земли — и, о чудо (для меня)! прибывания и убывания в небе огромной Луны! Мы также должны были получше узнать друг друга, а заодно и самих себя, чтобы понять, какими мальчиками и девочками мы вырастем.
Наши тела создавались в резервуарах, как я уже говорила, биомашинами. Но все они были разными. Так, в нашей ясельной группе только у меня были миндалевидные глаза и прямые иссиня-черные волосы. (Хотя темным волосам никогда было не почтить другие части моего тела.) Кожа у меня была оттенка корицы, и я была склонна к полноте. С другой стороны, я была довольно высокой для ребенка, что компенсировало полноту. Хотя мне не суждено было стать женщиной, я была по крайней мере женского пола.
Я думаю, что мы, херувимы, легко могли бы остаться бесполыми. Но Божественному разуму нравилось видеть нас маленькими мальчиками и девочками, так же как нравилось создавать древние города Земли. Как только мы попадали в Идем, наше Ка подгоняло тело, которое нам предстояло получить, под мужское или женское — вот почему я чувствовала, что в меня что-то впрыскивают. Очевидно, это позволяло нам, херувимам, испытывать что-то вроде эротического влечения друг к другу, если нам того хотелось. Только не очень сильного. Ум мог и хотеть, а тело не позволяло. Особенно это касалось мальчиков.
Мне нравилось мое прежнее тело; я была в нем как дома! Однако и новое не было таким уж невыносимо чужим. Оно в известном смысле было таким же, как прежде. А вот некоторым из херувимов — Экзотам — их тела казались странными. Вот тут мы и возвращаемся к Йорпу и его компании, которых я встретила, гуляя по Калифорнии.
Предыдущую ночь я провела на пляже, не имея сил оторваться от залитого лунным светом Тихого океана. Насколько спокойнее и теплее казалось это море по сравнению с нашими северными бурными водами! Когда я устроилась на ночлег на песчаной полосе — среди причудливых камней и остроконечных обломков скал, — океан тоже притих, став гладким, как шелковая ткань.
Когда перед рассветом я проснулась, то барахталась в воде, мокрая насквозь. Через мою песчаную постель перекатывалась вода, стараясь меня утопить. Дул сильный ветер. Поднялись волны. Хуже всего было то, что большая часть пляжа исчезла. Мир словно наклонился, обрушив на меня водяные потоки. Неожиданно я оказалась посреди моря. Как это ветер мог пригнать столько воды? А вдруг сейчас из морской глубины выпрыгнут огромные чудовища! Большие братья того маленького краба, за которым я наблюдала несколько часов назад…
Спотыкаясь, с трудом передвигая ноги, я поскорей выбралась на еще не залитую водой полоску суши и спряталась за острым уступом скалы. Сняла шорты и блузку и повесила их сушиться. Хорошо, хоть ветер был теплым.
Я разгуливала по пляжу, ожидая, когда высохнет одежда и начнет светать; в животе начинало урчать, и я раздумывала, где найти ближайшую станцию оказания помощи, чтобы позавтракать, как вдруг увидела нечто приближающееся ко мне по песчаной полосе. В неясном предутреннем свете оно двигалось рывками, то припадая к земле, то делая бросок вперед. Оно напоминало гигантского краба, который тащит на себе свой домик.
— Эй! — тревожно окликнула я его, и краб втянул голову в панцирь.
Представьте себе семилетнего мальчика. Худого, с голубыми глазами и светлыми волосами, похожими на вату. На нем был свободный коричневый бурнус с большим капюшоном, куда он прятал голову, словно в пещеру, и из-под которого снизу торчали ноги в сандалиях, похожие на костлявые лапки.
Мальчишка подкатился поближе. Он присел на корточки, втянул голову в капюшон, подтянул ноги и полностью скрылся в своем одеянии.
